Тогда Лавут начал рассказывать о Маяковском, который очень любил творчество Зощенко, даже рекомендовал больше печатать его, в частности, в «Огоньке», чтобы повысить тираж издания.
Прервавшись, Лавут спросил:
— Михаил Михайлович, вы помните стихи Маяковского «Фабриканты оптимистов»?
— Еще бы! Ведь я там упоминаюсь.
Действительно, там были такие строки:
И рисуется ее глазам уж,
что она
за Зощенку
выходит замуж.
— А знакомо ли вам другое название этого стихотворения?
— Почему другое? — спросил Михаил Михайлович.
— Афишное. В духе Маяковского. Он ведь особо формулировал свои афиши. Так вот на афише значилось: «Замуж за Зощенку!»
Видимо, этот пассаж возымел свое действие.
— Вы меня почти уговорили, — сказал Зощенко. — Меня смущают, по правде говоря, мой неровный характер и мои хворобы. Боюсь вас подвести… Но была не была — согласен! Только в случае аварии пеняйте на себя!..
265
Писатель Лев Владимирович Никулин вспомнил эпизод из жизни Александра Ивановича Куприна, который лучше всяких слов характеризовал душу этого удивительно одаренного художника слова.
Александр Иванович как-то был приглашен в гости к своим давним знакомым.
В прихожей его встретила девочка лет шести или семи в пышном платье, с бантом на головке и с собачкой на поводке. Она сделала книксен и сказала:
— Александр Иванович, у меня есть альбом, в котором я собираю автографы знаменитых людей. Будьте любезны, оставьте и вы мне свой автограф.
— Непременно оставлю. Разве я могу отказать просьбе столь очаровательного создания. Только нам надо уединиться.
— А пойдемте ко мне в детскую.
Оказавшись в детской, Куприн уселся в предложенное ему кресло, взял из рук девочки альбом и, немного подумав, начертал: «Девочка и собачка». Внизу вывел: «Драма. В одном действии, в одном явлении, в одной картине…»
Еще ниже вывел:
«Действующие лица:
девочка
собачка.
Действие первое и последнее.
Явление первое и последнее.
Картина первая и последняя.
Девочка: Собачка, собачка, куда ты бежишь?
Собачка: Куда я бежу, никому не скажу…»
266
В семидесятых и восьмидесятых годах минувшего века проходило немало выездных мероприятий Союза писателей СССР, посвященных то ли юбилею революции, то ли годовщине какого-либо классика национальной литературы.
Как правило, на эти совещания приезжало немало известных писателей, завязывались новые знакомства, устанавливались творческие контакты.
Заседания, как правило, проходили при полупустых залах.
Но с утра все считали своим долгом засвидетельствовать свое наличие среди участников. Приходили нередко невыспавшимися после ночных бдений в дружеских компаниях. Или же изрядно посиневшие от излишнего приятия спиртного. Обменивались рукопожатиями и нередко сопровождали этот ритуал какими-то каламбурами на счет проведенного застолья или же демонстрировали собственные сочинения на сей счет.
В частности, запомнил слова поэта Владимира Барсова:
Здоровья нет
Здоровье только снится!
Пора, мой друг, пора
Опохмелиться!..
В ответ кто-то из товарищей по поэтическому цеху поддержал творческий вызов Фирсова и с пафосом прочитал:
И жизнь покажется широкой,
Дорога дальняя легка,
Когда запьешь томатным соком
Грамм полтораста коньяка…
267
Василий Петрович Росляков рассказал о происшедшим с ним во время поездки в Ленинград.
Он сел в спальный вагон.
Вскоре в купе вошел его сосед — вице-адмирал.
Познакомились.
Когда поезд тронулся, они заказали ужин. Выпили на ночь доброго вина. Пожелали друг другу спокойной ночи.
Укладываясь, вице-адмирал заметил:
— Василий Петрович, вы извините, но иногда во время сна я позволяю себе похрапывать. Так вы не церемоньтесь. Можете толкнуть или попросить не храпеть. И я тут же прекращу.
— Да ничего, — отозвался Василий Петрович и тут же уснул…
После паузы Росляков продолжил рассказ:
— Уж не знаю почему я проснулся, но мне показалось, что кто-то пристально на меня смотрит.
Действительно. На коленях передо мной стоит вице-адмирал, скрестив руки на груди, и жалобно повторяет: «Василий Петрович, Василий Петрович, умоляю — не храпите!»..
268
Был такой известный дагестанский писатель Гафур Гулям. Это на него, говорят знающие люди, нередко ссылался Расул Гамзатов, когда говорил в своей знаменитой книге «Мой Дагестан» — «Абуталиб сказал».
Так вот однажды Гафур Гулям обратился к группе столичных литераторов:
— Вы люди умные и поможете мне, старику, разобраться в одном важном деле… Разрешите мое недоразумение…
Понимаете. У меня есть сын. Хулиган, конечно. Украл у меня орден Ленина и пропил его. Мне все говорят: «Плохо ты его воспитал». А вот дочь у меня замечательный человек. Труженица. За ударную работу наградили ее орденом Трудового Красного Знамени. Говорят: «Партия воспитала». Не пойму, почему так говорят, объясните мне, старику…
269
Лев Андреевич Ющенко, автор известного рассказа «Неподсуден», по которому режиссеры В.Усков и В.Краснопольский сняли одноименный фильм, в начале 1950-х годов работал в «литературной газете».
Однажды он находился в кабинете главного редактора, а им в то время был Константин Михайлович Симонов, и стал свидетелем его знаменитого разговора по вертушке с Михаилом Андреевичем Сусловым. Вертушка усиливает звук и по голосу он узнал знаменитое «оканье». В трубке зазвучал вопрос:
— Кто автор передовой статьи в «Литературной газете», где говорится, что вся наша литература отныне должна быть посвящена Сталину и задача писателей создать полнокровный образ вождя?
Симонов ответил, что это он сам автор статьи.
— Я так и подумал, — заметила трубка и замолчала…
А вскоре Константин Михайлович был снят с должности и отправлен в Ташкент специальным корреспондентом «Правда». Уезжал он, конечно же, с осознанием того, что так ответили вышестоящие товарищи за его вольность в определении текущего момента в жизни страны и отечественной литературы.
Доброхоты говорили, что Симонов уехал с уверенностью, что он вернется в столицу на белом коне и главой Союза писателей СССР. Даже ходили такие строки:
Жди меня
И я вернусь
Снова в литвожди…
В Ташкенте вокруг Симонова образовалась группа писателей, недовольных тем\ , что Союз писателей Узбекистана возглавляет функционер Шараф Рашидов, посредственный стихотворец. Последнее время с помощью нанятых литературных работников он «пек» романы. В частности, роман «Сильнее бури», в котором была выведена юная активистка, поднявшая колхозников против старых порядков.
Говорили, что Симонов в срочном порядке создает «перевод» повести Абдаллы Каххара «Птичка-невеличка», в которой как бы повторяются все коллизии рашидовского сюжета. В «Новом мире» срочно сверстали повесть А.Каххара, что должно было свидетельствовать о «первородстве» повести по отношению к роману…
И вот на очередном Пленуме большого Союза Константин Михайлович спокойно, но твердо критикует с трибуны деятельность Рашидова как первого секретаря узбекских писателей, находит слова критики в адрес «орнаментального» стиля его произведений, которые питаются теми находками, что принадлежат его коллегам, и в частности он назвал повесть А.Каххара, показав участникам Пленума верстку «Нового мира».
В это время по залу в президиум Пленума пошла по рядам записка. Она оказалась в руках Алексея Суркова, председательствовавшего на заседании. Прочитав ее, он тут же передал записку Симонову. Глянув в нее, Симонов продолжил выступление:
— И вот я говорю, что узбекские писатели совместными усилиями и опираясь на опыт других литератур страны, прежде всего на опыт русской литературы, преодолевают многословность, орнаментальность, что подтверждает не только повесть, о которой я вам только что говорил, но и роман Шарафа Рашидовича Рашидова «Сильнее бури».
— Многие тогда переглянулись, — завершил свой рассказ Лев Андреевич Ющенко, — переглянулись, не поверив в услышанное. А между тем все объяснялось содержанием записки. Она содержала такую информацию: «Зачем же вы критикуете прозу человека, который сегодня избран первым секретарем Узбекской коммунистической партии?»..
270
Однажды в отдел поэзии журнала «Молодая гвардия» зашел известный поэт-песенник Сергей Григорьевич Островой и предложил заведующему отделом Геннадию Серебрякову папку с новыми стихами.
— Давно у вас не печатался. Чувствую себя в неоплатном долгу, — сказал он при этом.
Серебряков тут же начал листать стихи, собранные в папке.
Прошло некоторое время.
Закончив просмотр, Серебряков сказал:
— Вы не обижайтесь, Сергей Григорьевич, но это не лучшие ваши стихи.
— Что значит не лучшие? Например…
— Ну вот хотя бы это:
Весенний гром
Бежал с ведром
И вдруг растаял
За бугром.
Прочитав эти строки Острового, Серебряков продолжил:
— Простите, Сергей Григорьевич, но право же, такие стихи можно писать и писать сколько угодно.
— Ну, попробуй.
— Только, опять же прошу, не обижайтесь. Вот нечто в таком роде:
Бежал с баулом
Островой.
И вдруг исчез.
Пророс травой…
Шум долго еще слышался в коридоре, по которому шел Островой жаловаться главному редактору Анатолию Степановичу Иванову на заведующего отделом поэзии.
271
Рассказывал Михаил Семенович Бубеннов.
— Когда умер Сталин, мне позвонил главный редактор «Правда» и пригласил в редакцию газеты к таким-то часам.