Непосредственная задача партии заключалась в «разоблачении, вместо недопустимого, сеющего иллюзии, «требования», чтобы это правительство, правительство капиталистов, перестало быть империалистическим».
Позиции Ленина усилились также благодаря политическому кризису, потрясшему правительство и Совет в связи с основным вопросом дня – вопросом о войне.
В начале апреля проблема войны стала в центр политических дебатов. По мнению правительства, только победа могла укрепить связи нового режима и западных демократий, консолидировать общество и, может быть, положить конец революции.
Уже 4 марта Милюков направил, вопреки мнению Керенского, ноту дипломатическим представителям России за границей. Он выражал твердую решимость строго соблюдать международные обязательства старого режима и продолжать войну до победы.
Для Милюкова цели, преследуемые в войне новой Россией, ни в чем не отличались от целей царского правительства: на повестке дня оставалось завоевание Константинополя.
Эта позиция вызывала сомнения у Совета. Продолжала ли война носить империалистический характер после свержения царизма? Нужно ли продолжать войну ценой «удушения революции»? Следует ли заключить мир с риском начала гражданской войны?
После долгих дебатов согласие было достигнуто (14 марта) принятием «Воззвания к народам всего мира», в котором пацифистская утопия сочеталась с «революционным оборончеством». Совет призвал в нем народы «вести решительную борьбу против аннексионистских амбиций правительств всех воюющих стран». Совет настоятельно рекомендовал «пролетариям австро-германской коалиции и, прежде всего, германскому пролетариату» «сбросить с себя иго своего полусамодержавного порядка, подобно тому как русский народ стряхнул с себя царское самовластье».
Пока не кончилась «ужасная бойня, омрачающая великие часы русской Свободы», говорилось в воззвании, русский народ «будет стойко защищать… свободу от всяких реакционных посягательств – как изнутри, так и извне. Русская революция не отступит перед штыками завоевателей и не позволит раздавить себя внешней военной силой».
Лозунги Совета о «мире без аннексий» и «революционном оборончестве» были горячо приняты делегатами съезда солдатских депутатов, показавшего, что командование (и в большой степени правительство) потеряли всякий авторитет у войск.
Исполненные твердой решимости добиться выполнения Приказа № 1 Петроградского Совета о демократизации армии и создании в войсках солдатских комитетов, солдаты ежедневно сталкивались с непримиримостью офицеров, не желавших никакой либерализации военных институтов и решительно настроенных на ведение войны до победного конца.
В глазах солдат Приказ № 1 никоим образом не означал, вопреки утверждениям командования и военного министра Гучкова, «смерти армии» или «отрицания всякой дисциплины». Солдаты были готовы воевать – в тот момент они еще полностью доверяли Совету, – но отказывались терпеть систематические унижения.
В том, что солдат понял существование связи между проблемами дисциплины, предназначением армии в обществе, эксплуатацией патриотического чувства и продолжением войны в целях, которые могли обернуться против революции и интересов солдата-крестьянина (или рабочего), солдата-гражданина, меньшую роль сыграла большевистская пропаганда, чем поведение офицеров. Действительно, большинство солдат впервые услышали слово «большевик» из уст офицеров, называвших «большевиком» любого солдата, отказывавшегося повиноваться приказу, желая дискредитировать таким образом партию Ленина, но добиваясь обратного эффекта.
Именно в этой напряженной обстановке разразился апрельский кризис. 18 апреля Милюков направил союзным державам ноту с изложением целей России в войне. Этот документ напоминал, что Временное правительство будет скрупулезно выполнять обязательства, взятые на себя старым режимом по отношению к союзникам. Но в нем не было ни слова о стремлении Совета, выраженном в воззвании от 27 марта, к миру «без аннексий и контрибуций». Это вызвало настоящий шок у общественности Страны. Многие сочли, что имела место провокация с целью столкнуть лбами Совет и верховное главнокомандование.
Керенский пригрозил уйти в отставку. В рабочих кругах сразу же развернулась широкая кампания сбора подписей за отставку Милюкова. По призыву большевиков и анархистов по улицам Петрограда прошли колонны демонстрантов с призывами «Долой Временное правительство!», «Вся власть Советам!».
Тем временем Совет по инициативе меньшевистских лидеров (Церетели, Чхеидзе и Скобелева) потребовал от Милюкова официального отречения от своей позиции, одновременно осудив демонстрации и «обращение к массам» под тем предлогом, что Совет сам достаточно силен, чтобы без посторонней помощи заставить правительство отступить, и что обращение к «улице» могло только спровоцировать отпор реакционных сил.
В тот же вечер правительство объявило действия Милюкова неправомочными. Совет, желавший сохранить равновесие двоевластия, воздержался от попыток развить свой успех. Обе стороны решили совместно искать выход, который удовлетворил бы Совет, не унижая Милюкова.
Однако, не зная об этих демонстрациях и желая выразить свое мнение, жители рабочих окраин вышли на улицы. Большинство хотело поддержать Совет и заставить отступить правительство. Но большевики попытались придать большую «левизну» этому движению, добившись скандирования частью демонстрантов лозунгов, опубликованных накануне «Правдой»: «Временное правительство в отставку!», «Вся власть Советам!».
Дойдя до богатых кварталов центра города, участники шествия столкнулись там с идущими навстречу колоннами студентов и офицеров. Присутствовавшие при этом войска командующего гарнизоном Корнилова отказались стрелять в демонстрантов и сообщили о случившемся Совету. Корнилов был смещен со своего поста, а очевидная провокация провалилась.
События этого дня подняли авторитет Совета. Зайдя слишком далеко «влево», большевики переоценили свои силы. Ленин признал это через несколько дней («Уроки кризиса»). Тем не менее число его сторонников значительно увеличилось по сравнению с мартом.
Между тем, армия начала разваливаться. По приблизительным оценкам, число дезертиров неизмеримо выросло: более 80 тыс. в середине мая только во 2-й армии. Сама идея продолжения войны все больше оспаривалась; за месяц (начало апреля – начало мая) эволюция была разительной. Большевистская пропаганда распространялась неудержимо.
Керенский считал, что только авторитарное восстановление порядка в армии принесет положительные результаты. Чтобы подготовить наступление, он предпринял длительное и памятное турне по войсковым частям, стараясь убедить участников огромных солдатских собраний, пришедших его послушать, что сначала нужна военная победа над немцами, которая покажет союзникам, что Россия ищет мира не из слабости.
На какое-то время это ему удалось. Как свидетельствовали доклады о «духе вооруженных сил» и значительное уменьшение числа дезертиров, инициатива Керенского породила некоторые иллюзии. 18 июня началось наступление, которое после нескольких первоначальных успехов захлебнулось, отчасти из-за нехватки снаряжения. И здесь провал правительства был очевиден.
В городах не переставала расти напряженность в отношениях рабочих с предпринимателями. В марте промышленники пошли на отдельные уступки: восьмичасовой рабочий день, повышение заработной платы, которое не превышало, как правило, 20 % (тогда как стоимость жизни утроилась с 1914 г.).
Эти мизерные прибавки не могли компенсировать собой все более серьезной угрозы безработицы. Под предлогом трудностей со снабжением предприятия то увольняли, то снова набирали рабочих. Заводские комитеты 23 апреля потребовали представить им бухгалтерскую отчетность предприятий, чтобы проверить, действительно ли у администрации не было возможности повысить оплату труда и оправдывало ли увольнения состояние запасов.
«Нормальные экономические отношения разрушены», – констатировала 14 мая кадетская газета «Речь». Возобновились и достигли широкого размаха забастовки. Предприниматели ответили локаутами.
Как же повело себя правительство в условиях обострения этих конфликтов? Занятые решением проблемы войны и мира, министры наспех состряпали экономическую и социальную программы. Последняя сводилась к двум основным пунктам: введение процедуры арбитража социальных конфликтов; государственный контроль над производством и распределением. По первому – предприниматели тянули время, обещая назначить «комиссии» для изучения предложений рабочих. По второму – промышленники, враждебно настроенные к любому контролю, воспользовались (дабы избежать его) разногласиями в стане «демократии». Тогда как Совет требовал введения монополии на мясо, кожу, соль и установления государственного контроля за угле- и нефтедобычей, металлургией, производством бумаги и кредитными учреждениями, министр труда Скобелев упоминал лишь о создании «комитетов» для учета и распределения заказов, которые по характеру своей деятельности явились бы преемниками военно- промышленных комитетов. Министр промышленности и торговли Коновалов не смог добиться никакого соглашения и ушел в отставку.
Правящие классы, уже оказавшие пассивное сопротивление новому режиму, не подписавшись на «заем свободы» (который принес всего несколько сотен миллионов рублей вместо запланированных 5 млрд.), открыто отказались сотрудничать, упорнее, чем когда бы то ни было, уклонялись от выполнения требований трудящихся.
Не желая признавать арбитраж согласительных комиссий и все чаще прибегая к локаутам, они саботировали развитие производства, чтобы дискредитировать правительство, объявленное ими «некомпетентным».
В этих условиях более решительным стало движение фабрично-заводских комитетов, которые начали объединяться. Сначала в столице состоялась конференция заводских комитетов Петрограда, за которой должен был последовать созыв всероссийского съезда. Петроградская конференция, руководимая Советом, стала первым результатом творчества народной «базы», возникшим ex nihilo.