Весьма показательно в этой связи их отношение к произошедшим во многих местах после ухода советских властей захватам крестьянами колхозных земель и скота. Идея поощрения этого процесса разрушения колхозов показалась некоторым фашистским идеологам отвечающей их идее разрушения советского режима изнутри. 26 февраля 1942 г. германская администрация обнародовала аграрный закон, отменявший все советское законодательство в этой области и преобразовывавший колхозы в «коммуны» по типу традиционной общины. Естественно, немецкая администрация оставляла за собой право устанавливать объемы поставок, за выполнение которых коммуна несла коллективную ответственность.
Применение этого закона в разных регионах не было одинаковым. Так, на Украине немцы воздержались даже от малейших попыток деколлективизации из страха дезорганизовать резкими переменами производство в этой богатейшей аграрной области страны. В Белоруссии, игравшей второстепенную роль в производстве сельскохозяйственной продукции, частная собственность была постепенно восстановлена.
В оккупированных районах России изменения чаще всего ограничивались увеличением индивидуальных наделов при сохранении колхозных структур. В горных районах Кавказа, где преобладало скотоводство, немецкие власти сразу ввели частную собственность.
Однако дифференцированное применение аграрных реформ не произвело на крестьянство ожидаемого эффекта. Его сдержанность объяснялась не только несомненным патриотизмом, но и возраставшими масштабами грабежа, которому германские власти подвергли сельские районы. С осени 1942 г. продовольственные реквизиции немцев постоянно росли, а произвольные и абсолютно нереалистичные квоты, назначаемые Берлином, напоминали крестьянам о худших временах первой пятилетки; непоследовательные шаги по деколлективизации, предпринимаемые оккупантами, терялись на этом фоне.
К экономическому грабежу добавился грабеж человеческих ресурсов: растущие потребности рейха в рабочей силе привели к массовой принудительной отправке трудоспособного населения в Германию (более 4,2 млн. человек в 1942–1944 гг., согласно немецкой статистике). Чтобы не быть угнанными, многие крестьяне уходили в партизаны.
С осени 1942 г. аграрная политика Германии на оккупированных территориях оказалась в тупике. «Реформы» ослабили и даже уничтожили в некоторых районах структуры коллективного хозяйствования, но они не создали новой системы – целостной и способной удовлетворить крестьянство, не улучшили сельское хозяйство. Производство зерновых уменьшилось по сравнению с предыдущим годом уже в 1942–1943 гг. и наполовину упало в 1943–1944 г., тогда как немецкие реквизиции увеличились вдвое.
Провал этой политики, который можно было предвидеть уже летом 1942 г., на какое-то время (лето 1942 – начало 1944 г.) вдохновил сторонников «восточной политики» Розенберга, основанной на этническом раздроблении СССР. Несколько народов разной численности стали испытательным полигоном для идей Розенберга. Прибалтийские страны, где немецкая культура всегда была в почете, должны были быть приобщены к германской судьбе. Однако условия этого воссоединения не были благоприятны для национального развития прибалтов, считавшихся частично русифицированными и евреизированными (особенно литовцы). Это означало, что значительную часть населения Латвии и Литвы следовало переместить на восток и заменить немецкими колонистами.
Прибалтийское население во время войны все же пользовалось привилегированным статусом, допускавшим существование национальных правительств, естественно, прогерманских, но поддерживаемых частью населения, видевшего в них хоть какую-то защиту от оккупантов. В начале 1944 г. местные власти добились от немцев, желавших найти в этих районах добровольцев для своей армии, уступок в культурной и национальной областях. Однако эти уступки, оставлявшие без ответа основной вопрос о политической автономии, не могли по большому счету удовлетворить чаяния прибалтийских народов, сильно привязанных к своей исторической традиции, а с другой стороны, понимавших, что они не смогут освободиться от советского господства, не опираясь на Германию.
На Кавказе немцев интересовали прежде всего нефтяные ресурсы, а не возможности колонизации. В долгосрочных планах нацистов этому региону была отведена роль промежуточного плацдарма для последующей экспансии в направлении нефтеносных районов Ирака и Ирана. Германия старалась избежать сопротивления со стороны кавказских народов и даже привлечь их на свою сторону, разработав с этой целью довольно либеральную политику, оставлявшую возможность местной инициативы.
Последняя проявилась в связи с отходом Красной Армии в форме антисоветских восстаний трех горных мусульманских народов: карачаевцев, кабардинцев и балкарцев. Немецкая армия признала права местных комитетов, которые получили религиозную, политическую и экономическую автономию.
Кавказский опыт укрепил в Берлине «мусульманский миф», используя который другой мусульманский народ – крымские татары – получил поддержку от немцев и смог создать в 1942 г. в Симферополе Центральный мусульманский комитет. Тем не менее, немцы наотрез отказались от предоставления крымским татарам автономии, которой пользовались кавказские горцы, из страха перед возрождением пантюркистского движения, сломленного советской властью в начале 20-х гг. Это беспокойство было тем более обоснованным, что на деле основным результатом нацистской политики в Крыму было возрождение татарских национальных организаций.
По замыслу теоретиков «восточной политики», поддержанному украинскими эмигрантами и националистами, в национальном распаде СССР важнейшую роль могла сыграть Украина – при условии признания Германией украинских национальных чаяний. Однако, учитывая жизненную важность этого района для экономических интересов рейха и великогерманского колониального проекта, Гитлер не стал превращать Украину в опытную лабораторию для проверки идей Розенберга.
В этом регионе, доброжелательно (во всяком случае, в его западной части) встретившем немецкие войска, оккупация, призванная создать условия для будущей германизации этой территории, населенной прежде всего славянами, приняла очень жесткие формы. Многочисленные потери понесла местная интеллигенция, заподозренная в пропаганде национализма. Преследование евреев совершалось с такой жестокостью, что вызвало осуждение у населения, традиционно настроенного скорее антисемитски. Уже к 1942 г. немцы почти потеряли всякое доверие.
Бессвязная, разрываемая разнонаправленными тенденциями, неизменно игнорирующая интересы местного населения – за исключением не меняющего общей картины случая кавказских горцев – гитлеровская «восточная политика» терпела крах.
Развитие партизанского движения свидетельствовало о решимости сопротивляться оккупации и у населения, имевшего много причин для недовольства советским строем (особенно в сельских районах, прошедших через принудительную коллективизацию и вызванный ею голод).
До относительной стабилизации фронта после битвы за Москву сопротивление на оккупированных территориях было очень слабым. Население заняло выжидательную позицию, и бойцы, оставшиеся во вражеском тылу и избежавшие плена, оказались в этих районах, потрясенных масштабом поражений, в изоляции.
Первые партизанские отряды, стихийно сформировавшиеся из этих солдат и ушедших в подполье коммунистов, начали действовать в Тульской и Калининской областях зимой 1941–1942 гг. До 30 мая 1942 г., когда в Москве был создан Центральный штаб партизанского движения, сопротивление на оккупированных территориях оставалось по большей части вне всякого контроля со стороны не только советского военного командования, но и партии.
Жестокость оккупантов, угон населения в Германию усилили партизанское движение, которое в большой степени зависело от отношения к нему местного населения. Начиная с осени 1942 г. партизаны установили контроль над рядом районов, прежде всего в Белоруссии, северной части Украины, в Брянской, Смоленской и Орловской областях. К этому времени Центральный штаб партизанского движения, стремясь установить тесное взаимодействие между партизанами и регулярной армией, наладил переброску в немецкий тыл оружия и организовал подготовку нескольких сот командиров партизанских отрядов.
Значение партизанских операций возросло к концу 1942 г., когда немецкие коммуникации оказались сильно растянутыми. Для их охраны и борьбы с партизанским движением только в октябре 1942 г. с фронта были сняты 22 немецкие дивизии. Действуя как вспомогательные силы Красной Армии, партизанские группы совершили за шесть решающих месяцев, с октября 1942 по март 1943 г., 1,5 тыс. диверсий на железных дорогах, значительно замедлив доставку немецкой боевой техники на фронт. К осени 1943 г. из строя было выведено более 2 тыс. км железнодорожных путей.
Немцы предприняли тщетную попытку посредством масштабной карательной операции с участием десяти дивизий уничтожить белорусских партизан (насчитывавших до 100 тыс. человек), которые базировались в лесах юга республики. Не сумев разгромить партизанскую армию, гитлеровские каратели сожгли несколько тысяч белорусских деревень, стремясь лишить партизанское движение его базы.
Несмотря на неоспоримый военный вклад партизан, отвлекавших на себя до 10 % немецких сил на Восточном фронте, военно-политическое руководство так и не смогло полностью отрешиться от недоверия к движению, которое на какое-то время развивалось без всякого контроля и к тому же было неопровержимым свидетелем политического вакуума, созданного в 1941 г. в целых районах беспорядочным бегством советских гражданских и военных властей. Когда регулярная армия вошла в «партизанские края», ожидавшие немедленного зачисления в ее ряды партизаны были вместо этого отправлены в тыл для должного «перевоспитания».
Поражения первых месяцев войны, многочисленные попытки немцев дестабилизировать советский режим, используя политическое, национальное и социальное недовольство населения, безусловная необходимость патриотического подъема не могли не оказать воздействия на некоторые аспекты сталинской идеологии. Русские ценности, национальные и патриотические, реабилитированные во второй половине 30-х гг., с новой силой прозвучали в речи Сталина, переданной по радио 3 июля 1941 г. Отказавшись о