Эти три лица также вошли в новую правящую верхушку, ядро которой составляли Л.Брежнев – Первый секретарь ЦК КПСС, А.Косыгин – председатель Совета Министров и М.Суслов – член Президиума, ответственный за идеологическую сферу.
Брежнев и Косыгин.
Надо сказать, что все кадровые перестановки в течение второй половины 60-х гг. нисколько не отражались на карьере и стабильности положения представителей партноменклатуры. Им обеспечивалось место в административно-хозяйственных органах либо перевод в столичное министерство, иногда даже место в посольстве за границей.
В 70-е гг. состав партайных руководителей на местах (которые всегда составляли ядро армии партийцев) достиг наконец стабильности, о которой они мечтали еще при Сталине. Каждому была обеспечена возможность планировать развитие своей карьеры. Центральные власти курировали местный набор. Все эта процессы благоприятствовали укоренению отношений личной преданности и утверждению системы ценностей, в которой верность патрону превалировала над компетентностью и «идеологической выдержанностью».
В этом смысле 70-е гг. были апогеем «семейственности» и своего рода «советского феодализма», против чего без устали воевали Сталин, а за ним и Хрущев, первый – государственным террором, второй – законными средствами.
В то же время личная преданность как главное средство достижения стабильности была едва ли совместима с совершенствованием самой системы, подразумевающим санкции против некомпетентных кадров, как и с системой технократических ценностей, порожденных экономической реформой.
Реформа началась в 1965 г. с проведения новой административной централизации, упразднения совнархозов и восстановления центральных промышленных министерств, ликвидированных Хрущевым. Были созданы также крупные государственные комитеты (Госкомцен, Госснаб и Госкомитет по науке и технике). Вместе с тем предприятия получали некоторую автономию. То, что в советской терминологии обозначалось понятием «хозрасчет», не подразумевало, однако, ни реабилитации рыночных отношений, ни перехода к «социалистическому рынку», проповедуемому тогда чешскими и венгерскими экономистами, и еще меньше означало самоуправление по югославскому образцу.
Реформа хозяйственной деятельности предприятий, подготовлявшаяся в течение ряда лет группой экономистов под руководством Либермана, была наконец изложена в двух документах, обнародованных 4 октября 1965 г. Это были постановления «об улучшении планирования и стимулирования производственной экономики» и «о государственном производственном предприятии при социализме».
Эти документы, казалось, свидетельствовали о желании расширить автономию предприятий. Число обязательных показателей было сведено до минимума. Параллельно с сохранением валовых показателей, несмотря на их признанное несовершенство (заключавшееся в том, что предприятия добивались высоких показателей, используя наиболее дорогое сырье и продолжая, таким образом, расточительствовать), были введены новые: стоимость реализованной продукции (для того чтобы побудить предприятия к сокращению выпуска не пользующейся спросом продукции и повышению качества), общий фонд заработной платы, общая сумма централизованных капиталовложений.
Чтобы стимулировать инициативу предприятий, часть доходов оставлялась в их распоряжении. Величина ее определялась по строгим нормам, чтобы помешать директорам предприятий добиваться прибыли любым путем, а министерствам – изымать больше положенного.
Для того чтобы стимулировать принятие «завышенных» планов, было решено увеличивать премии в случае запланированного перевыполнения планов. Это предполагало, что отныне каждое предприятие будет более свободно обращаться с пятилетним планом. Напротив, вышестоящие органы не могли изменять план в период его выполнения, за исключением особых случаев. В этом смысле реформа была попыткой предоставить более широкие возможности тем ответственным лицам, которые принимали решения в сфере народного хозяйства.
Этому соответствовало возрастающее значение пятилетнего плана за счет эффективно выполняемого годового, что было изменением сложившихся в 30-е гг. представлений о планировании как определении приоритетов, когда собственно план подвергался бесконечным изменениям.
Фонды стимулирования, заменившие собою те, которыми прежде распоряжался директор, были разделены на три части: фонд материального поощрения, распределение которого контролировалось общим собранием трудового коллектива, фонд «соцкультбыта», предназначенный главным образом для строительства жилья, и фонд самофинансирования для нужд развития производства.
Практика реализации реформы показала, что проблемы, связанные с природой экономических показателей и с «ведомственностью», остались нерешенными. Новые показатели вводились с трудом. Поощрительные фонды не смогли должным образом стимулировать рабочую силу: предназначенные рабочим премии в среднем составляли всего лишь 3 % от зарплаты, что было недостаточно для того, чтобы вызвать интерес к повышению эффективности производства; что же касается фонда на социальные нужды, то его использованию мешало то, что план не предусматривал обеспечение строительными материалами.
Наконец, фонды самофинансирования не могли быть эффективно использованы по причине слабой координации между научными изысканиями и промышленностью (от разработки до выпуска первого пробного образца и освоения массового производства проходило в среднем шесть – восемь лет).
Главной причиной постоянных сбоев в экономике оставалась «ведомственность» – давнее явление, о котором с прискорбием часто писалось в прессе. Эта «болезнь» возникла еще в 30-е гг. как следствие утверждения принципа вертикального подчинения в системе министерского планирования и управления. Замкнутые «на Москву» иерархические пирамиды непосредственно управляли предприятиями и организациями, разбросанными по всей территории Советского Союза. Именно отсутствие горизонтальных связей стало причиной многих трудностей, сохранившихся до наших дней.
Противоречия реформы отражали глубокие расхождения между возглавляемыми Брежневым сторонниками ограниченной децентрализации при сохранении в неприкосновенности роли политико-административной системы в функционировании экономики и объединившимися вокруг Косыгина приверженцами частичных рыночных реформ, готовыми в определенной степени довериться собственно экономическим регуляторам.
Одним из самых примечательных фактов весьма тусклой советской политической жизни конца 60-х – начала 70-х гг. было возвышение внутри правящей группы Брежнева, вокруг которого предстояло сложиться настоящему – и вместе с тем комедийному – культу личности.
К этому времени Брежнев прошел длинный политический путь – сначала при Сталине затем при Хрущеве. Типичный представитель поколения «выдвиженцев», обязанных своими карьерами массовым чисткам второй половины 30-х гг., получивший сельскохозяйственное образование, Брежнев был с 1937 г. на советской и партийной работе, в годы войны – политработником в различных частях действующей армии, в 1946–1950 гг. – первым секретарем Запорожского, Днепропетровского обкомов КП (б) Украины. Избранный в 1950 г. первым секретарем ЦК КП (б) Молдавии, а на XIX съезде КПСС (1952 г.) – секретарем ЦК, он достиг пределов возможного для регионального партфункционера.
После смерти Сталина Брежнев успешно проявил себя на посту первого секретаря ЦК Компартии Казахстана (1955–1956 гг.). Кандидат в члены Президиума ЦК КПСС (1952–1953, 1956–1957 гг.), после разоблачения «антипартийной группы» (1957 г.) он был избран полноправным членом Президиума. Будучи с 1960 г. председателем Президиума Верховного Совета СССР, в решающий момент (лето 1964 г.) Брежнев сосредоточился на руководстве высшими партийными кадрами на ключевом посту в Секретариате ЦК.
Выдвижение Л.Брежнева на первый план внутри «коллегиального руководства» началось на XXIII съезде КПСС, на котором он был избран своими соратниками Генеральным секретарем ЦК (до этого высшей партийной должностью был пост Первого секретаря), и утвердилось в начале 70-х гг., когда он занял место Косыгина на важнейших международных конференциях Востока и Запада (в предшествующий период Брежнев занимался исключительно отношениями внутри социалистического лагеря).
Московская встреча в верхах в мае 1972 г. Брежнева и Никсона подтвердила первенство Генерального секретаря. Как и в эпоху Хрущева, внешняя политика сыграла решающую роль в упрочении авторитета первого руководителя страны. После этого стареющий правитель мог спокойно «почить на лаврах», купаясь в почестях и лести, подогревавших его старческую страсть к титулам и орденам.
Брежнев получил семь орденов Ленина и пять звезд Героя Советского Союза и Социалистического труда. Помимо этого он был удостоен золотой медали им. Карла Маркса за «исключительный вклад в развитие марксистско-ленинской теории и в научное исследование актуальных проблем развития социализма и всемирно-исторической борьбы за коммунистические идеалы»; Ленинской премии мира и («по просьбам трудящихся») Ленинской премии по литературе за три брошюры: «Малая земля», «Возрождение» и «Целина» (выпущенных тиражом более 15 млн. экземпляров каждая). В этих брошюрах от первого лица рассказывалось о «подвигах» Брежнева во время войны и затем на «промышленном и сельскохозяйственном фронтах».
Для Генерального секретаря была сфабрикована блестящая военная карьера: к 30-летию Победы ему было присвоено звание генерала армии (апрель 1975 г.), а через год (!) Маршала Советского Союза (7 мая 1976 г.). Спустя два дня жители Днепропетровска присутствовали на открытии импозантного монумента своего самого знаменитого соотечественника. Наконец, 16 июня 1977 г. Брежнев занял также и почетный пост председателя Президиума Верховного Совета СССР.
Брежнев – Маршал Советского Союза.
Эти градом сыпавшиеся почести и совмещение важнейших государственных постов не могут быть, однако, интерпретированы как простое возвращение к культу личности сталинского типа. Брежнев не вырвал власть у своих соратников в результате ожесточенной борьбы и устранения соперников, они сами отдали ее в его руки. Концентрация власти не нарушила политической стабильности. Брежнев выступил как представитель политической касты, как воплощение консенсуса и солидарности коалиции, с которой он никогда не собирался порывать.