Вскоре Особый отдел эвакуировался из Киева в Новозыбков, где был расположен штаб и Революционный военный совет 12-й армии. Там мне удалось собрать группу товарищей. Это были честные, надежные люди, в большинстве коммунисты, их возмущала преступная деятельность Грюнвальда и его сообщников.
Начали мы с экстренного собрания партийной ячейки особого отдела. Собрание прошло бурно. Один за другим выступали члены партии и рассказывали о беззакониях, творимых Грюнвальдом. Партийное собрание уже подходило к концу. Единогласно была принята резолюция: "Считать действия начальника ОО ВЧК Грюнвальда контрреволюционными. Поручить товарищу Фомину довести об этом решении партсобрания до сведения председателя ВЧК Ф. Э. Дзержинского". Коммунисты поочередно подходили к столу и ставили свои подписи под этим решением. Неожиданно в дверях появился комендант особого отдела с двумя вооруженными бойцами.
— Приказано всем разойтись!
— Как это понять? — наш секретарь парторганизации Светлов вскочил с места.
— Ничего не знаю. Начальник особого отдела дал приказ разогнать партийное собрание.
— Он так и сказал? — спросил Светлов. Коммунисты возмущенно заговорили: "Вот до чего дошел! От него можно всего ожидать!" Комендант еще раз повторил:
— Начальник особого отдела объявляет ваше собрание незаконным, так как вы открыли его без согласования с ним. Он требует закрыть собрание. В противном случае он примет меры.
Что было делать?! Мы перешли в общежитие и закончили партсобрание тайно, нелегально. Мне поручили переговорить по поводу дела Грюнвальда с членом РВС 12-й армии С. И. Араловым.
На следующий день я прихожу к нему и докладываю о состоявшемся партийном собрании Особого отдела 12-й армии и его решении. Я прошу Семена Ивановича Аралова, чтобы он по прямому проводу связался с Ф. Э. Дзержинским. Товарищ Аралов заверил меня, что при первой возможности он переговорит с Феликсом Эдмундовичем. А на другое утро вызвал меня к себе: — Я передал все, что вы просили, товарищу Дзержинскому, и он предложил немедленно вас, товарищ Фомин, с группой чекистов, которые подписали решение партсобрания, направить к нему в Москву для доклада. Тут же С. И. Аралов распорядился выписать нам литер на получение вагона — теплушки.
Всех нас волновала предстоящая встреча с Феликсом Эдмундовичем. Для нас, чекистов, тогда еще молодых людей, Ф. Э. Дзержинский был человеком легендарным. За его спиной были многие годы подпольной революционной работы, тюрьмы, каторга, сибирская ссылка. Он был героем Октября, соратником великого Ленина, нашим руководителем.
Как только приехали в Москву, мы направились на Лубянку, в ВЧК. Ф. Э. Дзержинский сразу же принял нас. С трудом скрывая волнение, я и мои товарищи — 22 человека — входили в кабинет председателя Всероссийской чрезвычайной комиссии Ф. Э. Дзержинского.
Он был в гимнастерке защитного цвета, в хромовых сапогах. Лицо худое, бледное, усталое от бессонных ночей и величайшего физического и морального напряжения. В кабинете — письменный стол, много стульев, у стены ширма, за ней кровать, покрытая серым, солдатского сукна одеялом.
Я представился и отрапортовал ему как полагалось. Здравствуйте, товарищи — приветливо поздоровался с нами Феликс Эдмундович. — Садитесь вот сюда. Расскажите, товарищ Фомин, что там у вас в Киеве натворил Грюнвальд.
Я подробно рассказал Феликсу Эдмундовичу все, что знал о Грюнвальде, и в подтверждение своих слов вручил ему постановление партийного собрания. Рассказывали и другие товарищи. Дзержинский внимательно выслушал нас и очень разволновался. Лицо его еще больше побледнело. — Дело, товарищи, очень серьезное и исключительное. Речь идет о дискредитации Советской власти. Этим делом я займусь сам…
Тут же при нас он по телефону распорядился немедленно вызвать в Москву начальника Особого отдела 12-й армии Грюнвальда.
Затем Феликс Эдмундович снова обратился к нам: — Хочу с вами говорить начистоту. У нас не все благополучно. В наших чекистских рядах есть чуждые элементы. С этим нужно вести борьбу беспощадно. Владимир Ильич неоднократно напоминал мне об этом. В особенности плохо обстоит дело на Украине. Чужие, примазавшиеся к Советской власти люди творят всяческие беззакония и вредят нам больше открытых врагов. Ленин поручил мне помочь товарищу Лацису очистить органы ВЧК Украины от позорящих нас людей.
Феликс Эдмундович вынул из ящика стола копию письма В. И. Ленина, адресованного Лацису — председателю ВУЧК, и зачитал нам его: "Уполномоченный Совобороны говорит — и заявляет, что несколько виднейших чекистов подтверждают, — что на Украине Чека принесли тьму зла, быв созданы слишком рано и впустив в себя массу примазавшихся. Надо построже проверить состав — надеюсь Дзержинский отсюда Вам поможет. Надо подтянуть во что бы то ни стало чекистов и выгнать примазавшихся".
После делового разговора Ф. Э. Дзержинский спросил нас, где и как мы устроились. Я доложил ему, что мы разместились все в двух комнатах. Феликс Эдмундович тут же распорядился расселить нас по два-три человека в комнату, зачислить на довольствие.
В связи с тем что Украина была тогда занята белыми, вся наша группа чекистов, приехавших с Украины, осталась работать в Москве. Вскоре нам стало известно, что Грюнвальд арестован и дело его передано для ведения следствия особоуполномоченному ВЧК.
Среди чекистов, работавших в Москве, было много латышей. Узнав об аресте Грюнвальда, кто-то из них рассказал мне, что знал одного Грюнвальда, но тот — барон, служил в царской армии штабс-капитаном, был начальником пулеметной команды Латвийского полка. Говорили, что этот Грюнвальд зверски обращался с солдатами. В феврале 1917 года, когда солдаты, узнав о свержении самодержавия, пришли на общее собрание, барон Грюнвальд появился на тачанке с пулеметом и потребовал, чтобы солдаты разошлись по казармам, а в случае неподчинения грозился стрелять. Официального сообщения о революции тогда еще не было получено. Солдаты разошлись. На следующий день пришла телеграмма о революции. Но барона Грюнвальда уже не было. Боясь расправы, он сбежал из полка.
Другие латыши-чекисты рассказывали мне, что при правительстве гетмана Скоропадского в качестве секретаря посла буржуазной Латвии был тоже некто, носивший фамилию Грюнвальд. Когда в Киеве они к нему обращались за получением паспорта латвийского подданного и пропуска через границу в Советскую республику, этот Грюнвальд соглашался удовлетворить их просьбу, но при условии, если они будут посылать ему сведения из Советской России.
Латыши согласились. Они получили за подписью Грюнвальда паспорта и пропуска, а когда перешли границу, то приехали в Москву, явились в ВЧК и заявили об этом. Получив такие сведения от чекистов — латышей, я предложил им пойти к особоуполномоченному ВЧК и доложить ему обо всем этом, а у кого сохранились паспорта и газеты с заметками о Грюнвальде, также передать для приобщения к делу.
Когда следствие по делу Грюнвальда было закончено, то выяснилось, что Грюнвальд — это действительно в прошлом барон, тот самый, кто угрожал солдатам пулеметными очередями. Он же занимался вербовкой шпионов и засылал их в Советскую Россию. Обманным путем, пробравшись на работу в органы Украинской ЧК, он своими вражескими действиями стремился дискредитировать Советскую власть и органы ВЧК.
В связи с раскрытием в это же время заговора "Штаба Добровольческой армии Московского района" дело Грюнвальда было на некоторое время отложено, а затем передано в военный трибунал при штабе РККА, который осудил преступника на десять лет заключения.
Кончилась гражданская война. По первой амнистии Грюнвальду сократили срок до пяти лет, а по второй он был освобожден. После выхода из заключения Грюнвальд скрылся, перешел границу и получил в буржуазной Латвии должность начальника разведывательной агентуры. Его "специальностью" становится шпионаж против Советского Союза.
Вскоре Грюнвальд был перекуплен англичанами. Он быстро зарекомендовал себя перед английской разведкой как ценный работник. Спустя некоторое время ему предложили "работать" в Константинополе, добывая сведения о Советском Союзе. Грюнвальд переехал из Риги в Константинополь и здесь развернул активную шпионскую деятельность, запродавшись, как выяснилось впоследствии, еще и итальянской разведке.
В 1924 году по поручению английской шпионской организации Грюнвальд со специальным заданием направляется в Советский Союз. Но здесь его опознал один из латышей-чекистов. Грюнвальд был задержан и доставлен в ОГПУ. Изменник родины вторично попадает в руки чекистов. Коллегия ОГПУ вынесла Грюнвальду смертный приговор, и он был расстрелян". (Ф. Т. Фомин "Записки старого чекиста" — глава "Конец барона Грюнвальда").
Помимо агентов враждебных большевикам политических партий, белых армий и иностранных разведок в ВЧК, находилось много руководящих работников — видных членов РКП (б), которые являлись либо агентами влияния Запада, либо руководились этими агентами.
Одним из наглядных примеров этого являлся уже не раз упомянутый здесь один из основателей ВЧК — Яков Петерс, который долгое время жил в эмиграции в Великобритании, там женился на дочери одного лондонского банкира и в конце концов был расстрелян в 1938 году.
Вот краткая биография Петерса, которая выглядит крайне сомнительной, для человека занимавшего второе место в ВЧК: "В своей автобиографии, составленной в 1928 году при вступлении во всесоюзное общество старых большевиков Петерс указывал, что был сыном батрака, с 8 лет должен был искать себе пропитание и пас скот у соседних хуторян, а с 14 лет стал работать по найму у соседнего помещика вместе с батраками. Однако в 1917 году Петерс в разговоре с американской журналисткой Бесси Битти говорил, что был сыном "серого барона" (так в Прибалтийском крае называли богатых крестьян-землевладельцев) и у его отца были наёмные работники. В 1904 году, переехал в Либаву, где вступил в Латвийскую социал-демократическую рабочую партию. Во время Революции 1905–1907 годов, согласно анкете, вёл агитацию среди крестьян и батраков. В марте 1907, был арестован. Обвинялся в покушении на жизнь директора завода во время забастовки, но был в конце 1908 оправдан Рижским военным судом. В 1909 году эмигрировал в Гамбург, а оттуда в 1910 году переехал в Лондон. Фёдор Ротштейн, помогавший обустраиваться оказывавшимся в Лондоне русским коммунистам, вспоминал, что ему пришлось "повозиться" с Петерсом, который, бежав от преследования царского правительства, был без копейки денег, не знал ни слова по-английски. Был членом Лондонской группы Социал-демократии Латышского края (СДЛК), Британской социалистической партии и латышского Коммунистического клуба. 23 декабря 1910, был арестован лондонской полицией по подозрению в причастности к убийству полицейских во время попытки ограбления в Хаундсдитч ночью 16–17 декабря 1910. Петерс заявил, что грабителей возглавлял его двоюродный брат Фриц Сварс (Fritz Swars), но сам Петерс никого не убивал. Вскоре, 3 января 1911, произошла знаменитая "Осада на Сидней-стрит" (Siege of Sidney Street), где несколько латышских террористов в течение дня отстреливались от полиции. Очаг террористов был уничтожен только при участии воинских частей; операцией на месте руководил тогдашний министр внутренних дел Уинстон Черчилль. Петерс, которого обычно отождествляют с командовавшим анархистской группой Петром Пятковым по кличке Пётр — "Художник" (Peter the Painter), был арестован, провел пять месяцев в тюрьме, после чего в мае 1911, был оправдан судом по недостатку доказательств. (COMRADE JACOB PETERS.; Ex-Scotland Yard Man Tells of His Career in London. THE MOST INHUMAN FIGHTING. THE WHOLE COST OF ONE WAR. The New York Times December 08, 1918, Section Editorial, Page 37, Column, words).