Понятно, что люди, лишенные клера и тем самым потерявшие экономический базис своего гражданства, исключались из сисситий и гражданского ополчения. Вариант их дальнейшей судьбы нетрудно себе представить. Будучи воинами-профессионалами, они не умели и не хотели заниматься чем-либо иным. Вряд ли даже малая их часть шла в ремесло. Им, в любом случае, было бы не выдержать конкуренции с теми, для которых ремесло было наследственным делом. С другой стороны, в общественном сознании любая профессиональная деятельность, кроме военной, не пользовалась особым уважением и считалась монополией периеков и иностранцев[747]. Поэтому для гипомейонов, по крайней мере в первом поколении, занятие ремеслом должно было представляться делом неприемлемым[748]. Скорее можно думать, что часть их становилась наемниками, а другая часть использовалась для военно-полицейской службы внутри государства.
Н. И. Голубцова появление больших масс наемников связывает именно с фактом обезземеливания основной массы спартанских граждан. Она считает, что «расцвет наемничества относится… к началу IV в., когда из Спарты множество людей уходило в войска других государств. Это обстоятельство указывает на наличие большого количества спартиатов, потерявших свои земельные наделы и вынужденных добывать средства для существования вне Спарты»[749]. Таким образом, не будет большим преувеличением утверждать, что Спарта благодаря наличию в ней гипомейонов становится уже к началу IV в. крупнейшим экспортером наемников для всего греческого мира.
Гипомейоны, оставшиеся в Спарте, очевидно, использовались государством в административно-полицейском аппарате. Так, Кинадон[750], по словам Ксенофонта, неоднократно исполнял поручения эфоров и при этом пользовался услугами корпуса «всадников» (Xen. Hell. III, 3, 9). Его тайная полицейская деятельность изображается как регулярная. По-видимому, он был постоянным участником такого рода карательных отрядов, которые время от времени прочесывали спартанскую территорию. Кроме Кинадона среди участников заговора, оказывается, были люди, имевшие собственное оружие (Hell. III, 3, 7). Как известно, только члены гражданского коллектива имели право в мирное время носить оружие. Это свидетельство Ксенофонта является важным аргументом в пользу того, что гипомейоны, выбыв из числа «равных», продолжали оставаться спартиатами, а наиболее способные из них занимали достаточно ответственные посты. По мнению автора классического комментария к «Политике» Аристотеля В. Ньюмана, Аристотель, советуя аристократам привлекать к управлению государством людей способных, но не относящихся к полноправным гражданам, имел в виду именно Кинадона и его товарищей. Заговор Кинадона как раз и иллюстрирует опасность отстранения от управления и помещения в более низкий разряд людей мужественных и энергичных, особенно в тех полисах, где правящий класс невелик, а исключенные из него имеют в своих руках оружие[751].
Возвращаясь к рассказу Ксенофонта, заметим, что заговорщиков, имеющих оружие и составляющих ядро заговора, было немного. Организованным и вооруженным должным образом заговорщикам (oiJ suntetagmevnoi) противопоставляется безоружная народная масса (oJ o[clo»), которая, по словам Кинадона, в момент выступления может вооружиться чем попало — любыми орудиями ремесленного труда (Hell. III, 3, 7). Под «народом» Ксенофонт имеет в виду все категории спартанского населения, не входящие в общину «равных», в том числе и гипомейонов (Hell. III, 3, 6).
Таким образом, в число руководителей заговора, судя по всему, входили гипомейоны, принятые на государственную службу за особые заслуги перед спартанским полисом[752]. Они были явно не из народа, хотя и сближали себя с ним. При этом основная масса гипомейонов включена Ксенофонтом в понятие «народ», «демос», который постепенно формировался в Спарте из деградировавших спартиатов. По-видимому, уже в начале IV в. их численность была довольно внушительной, недаром Ксенофонт называет их в одном ряду с илотами, периеками и неодамодами (Hell. III, 3, 6). В дальнейшем же, чем быстрее в Спарте росла диспропорция между богатством и бедностью (Arist. Pol. II, 6, 10, 1270 a 15), тем больше появлялось так называемых «опустившихся» спартиатов. Плутарх, знавший результат этого длительного процесса, уверяет, что в Спарте к моменту реформ Агиса и Клеомена осталось не более ста собственников земли, а все остальное гражданское население выродилось в «жалкую и нищую толпу» (Agis 5, 7). Согласно Плутарху, эти люди пребывали «в постоянной готовности воспользоваться любым случаем для переворота и изменения существующих порядков» (Agis 5, 7). «Нищая и жалкая толпа» Плутарха, которую он именует «спартиатами», очень напоминает нам гипомейонов Ксенофонта. Плутарх в отличие от знатока спартанских реалий Ксенофонта, конечно, мог не знать специального термина, употребляемого в Спарте для обозначения подобных деклассированных граждан, но он точно описал данную социальную группу.
Круг прав и обязанностей гипомейонов, как мы их себе представляем, был достаточно ограниченным. Они не участвовали в сисситиях, не являлись членами гоплитской фаланги. Поражение в правах, очевидно, распространялось и на другие сферы общественно-политической жизни. Вряд ли они могли занимать и выборные должности. Но одно право у них, кажется, все же было — это право участвовать в народном собрании. Вопрос об участии или неучастии гипомейонов в спартанской апелле связан с проблемой так называемой малой экклесии.
Единственное место, где обозначена малая экклесия, — сообщение Ксенофонта о заговоре Кинадона. Эфоры, по версии Ксенофонта, так были напуганы известием о заговоре и так спешили подавить мятеж в зародыше, что «не созвали даже так называемой малой экклесии» (Hell. III, 3, 8 — th;n mikra;n kaloumevvvnhn ejkklhsivan). Больше малая экклесия нигде не упоминается. Однако текст Ксенофонта является достаточной гарантией, что подобный институт действительно существовал[753]. Косвенное подтверждение тому являет собой надпись из Гифия, датируемая приблизительно 70-ми гг. I в. В ней речь идет о большой апелле (IG, V, 1, 1144, l. 20 — div a} e[doxe tw’i davmwi ejvn tai’» megavlai» ajpellai’»)[754]. К. Краймс приписывает подобное наименование народного собрания в Гифии прямому влиянию Спарты[755]. Дело в том, что Гифий, насколько нам известно, занимал привилегированное положение среди прочих городов периеков как военно-морская база Спарты (Xen. Hell. VI, 5, 32) и потому был более открыт спартанскому влиянию[756].
Установить с большей или меньшей точностью время возникновения малой экклесии представляется весьма затруднительным. По мнению К. Германна, малая экклесия возникла тогда, когда среди самих спартиатов уже не существовало первоначального равенства[757].
Возможно, появление этого нового для Спарты института было непосредственно связано с численным ростом в конце V в. гипомейонов и неодамодов, чей статус граждан предполагал их участие в народном собрании[758]. Подтверждением тому может служить одно место у Плутарха в биографии Агиса, где речь идет о количественном и качественном составе спартанского гражданства. Как уже упоминалось, к моменту реформ Агиса и Клеомена поляризация общества уже достигла своего апогея. На одном полюсе находилось 700 спартиатов, из которых только сто человек имели свои клеры, на другом — вся остальная масса граждан, которых Плутарх называет «толпой», «чернью» (oJ o[clo» — Agis 5). Тем не менее эта «толпа, лишенная средств к жизни и доступа к общественным должностям» участвует в народных собраниях, которые созывал царь Агис (Plut. Agis 9).
Кто же такие эти граждане, которые, однако, не пользуются вполне гражданскими правами? В. Г. Васильевский полагал, что здесь речь идет о гипомейонах. «Противоположность между спартиатами и просто гражданами или «толпою» Плутарха та же самая, какая у других писателей обозначается именами, с одной стороны, «равных», с другой, «меньших», «худших» (uJpomeivone»), т. е. противоположность полноправных граждан, аристократии, и граждан неполноправных»[759], которые только по имени были гражданами. Последние, с точки зрения В. Г. Васильевского, могли участвовать только в «большой» экклесии и не допускались в «малую»[760].
По-видимому, в Спарте, где граждане были разделены на несколько категорий, народные собрания также делились, по крайней мере, на два вида — ординарные, или большие экклесии, и малые, элитарные. Если в первых могло участвовать все гражданское население, включая неодамодов и гипомейонов, то в последних — только те, кто принадлежал к общине равных[761], да и то, возможно, не все из них. Не исключено, что малая экклесия постепенно узурпировала власть «большой» апеллы, сделав последнюю лишь фикцией народовластия (ср.: Arist. Pol. III, 1, 7, 1275 b 6–8)[762].
Если это так, то сам факт появления малой экклесии является одним из многочисленных симптомов внутреннего разложения спартанского общества, в котором «за фасадом политического равенства скрывалась формация земельной олигархии»[763].
Подводя итоги, хочется отметить, что внешнеполитическому кризису Спарты, выразившемуся в потере гегемонии над Грецией и утрате Мессении, предшествовал внутренний кризис общества, нашедший свое выражение в заговоре Кинадона. Признаки кризиса полиса в Спарте прежде всего проявились в изменении совокупной структуры спартанского общества. Прежняя триединая система, компонентами которой были, с одной стороны, спартиаты, с другой илоты и периеки, потеряла свой простой и однозначный характер. Усложнились социальные связи между всеми членами общества, что привело к появлению новых промежуточных звеньев между классами господ и рабов.