ДАНИЭЛЬ ДАНГЛАС ХОУМ.
Он нашел прибежище у друзей и в течение последующих лет путешествовал с ними из города в город. Его медиумизм развился настолько, что в тех домах, где он останавливался, ему приходилось проводить множество сеансов, иногда по шесть-семь в день. В те времена пределы психических возможностей и их связь с физическими силами были изучены мало, поэтому чрезмерная активность существенно подорвала его здоровье, и он стал часто болеть. Со всех сторон съезжались люди, желавшие увидеть чудеса, происходившие в присутствии Хоума. Среди тех, кто исследовал связанные с ним феномены, был американский поэт Брайант, которого сопровождал профессор Уэллс из Гарвардского университета. В Нью-Йорке он встречался со многими выдающимися людьми, из них трое — профессор Гэр, профессор Мэйпс и судья Эдмондс — участвовали в сеансах. Все трое, как уже говорилось, стали убежденными последователями спиритизма.
Обаяние молодого Хоума и глубокое впечатление, произведенное на окружающих его способностями, привело к тому, что на него посыпалось множество предложений. Профессор Буш предложил ему присоединиться к сведенборговской миссии для совместной работы; мистер и миссис Илмэр — богатая бездетная чета — прониклись к нему столь глубоким обожанием, что предложили усыновить его и сделать своим наследником, если он поменяет свою фамилию на фамилию Илмэр.
Его замечательные целительские способности вызывали восхищение, и он, поддавшись уговорам друзей, стал изучать медицину. Однако его здоровье, слабое от рождения и подорванное к тому же серьезным легочным заболеванием, заставило Хоума отказаться от этого намерения. По совету врачей он покинул Нью-Йорк и перебрался в Англию.
9 апреля 1855 года он прибыл в Ливерпуль. По описаниям тех лет, это был высокий, стройный молодой человек, отличавшийся элегантностью манер и утонченным изяществом в одежде. На его выразительном лице читались следы усталости и возбуждения, вызванные страданиями, связанными с болезнью легких. Голубоглазый, с золотисто-каштановыми волосами, он принадлежал к тому человеческому типу, который более других склонен к туберкулезу. Донельзя изнуренный вид свидетельствовал о том, сколь мало осталось у него сил для сопротивления недугу. Квалифицированный врач, осмотрев его, предсказал бы, что в нашем сыром климате он проживет от силы несколько месяцев. Из всех чудес, связанных с личностью Хоума, продление собственной жизни — едва ли не самое поразительное. Уже тогда его характеру были свойственны те эмоциональные и религиозные порывы, которыми он станет знаменит впоследствии. Сообщают, что когда судно прибывало в Ливерпуль, он бросился в каюту, пал на колени и вознес молитву. Если принять во внимание удивительнейший жизненный путь, предстоявший ему, и важнейшую роль, предназначенную Хоуму в деле определения физических основ принципиально нового религиозного течения, то можно с уверенностью назвать его одним из самых выдающихся миссионеров, когда-либо посещавших нашу страну.
В то время Хоум был очень одинок: ни одной родной души. У него удалили часть левого легкого. При отсутствии профессии и постоянного занятия он имел скромные, хотя и достаточные доходы, его образование было прервано болезнью. Застенчивый, мягкий, чувствительный, артистичный, порывистый и глубоко религиозный, он обладал незаурядными способностями в области изобразительного и драматического искусства, был неплохим скульптором и, как выяснилось впоследствии, одним из лучших чтецов своего времени.
Однако все эти качества наряду с неколебимой честностью, столь бескомпромиссной, что от нее страдали даже его сторонники, — все это меркло и становилось малосущественным на фоне его замечательного дара. Речь идет о способностях, совершенно не зависевших от его воли, появлявшихся и исчезавших с ошеломляющей внезапностью, но доказывавших всем, кто относился к этому непредвзято, что этого человека окружала атмосфера, позволявшая неким внешним силам, лежащим за пределами обыденного сознания, проявиться на внешнем плане нашего существования. Другими словами, он был величайшим физическим медиумом современности.
Человек менее великий употребил бы свои необычайные способности на то, чтобы создать какую-нибудь секту и стать ее предводителем, или окружил бы себя атмосферой власти и таинственности. Безусловно, многие в его положении испытали бы искушение сделать свой дар источником обогащения. Что касается этого пункта, то заявим сразу, за все тридцать лет своего подвижничества он не принял ни шиллинга в благодарность за свои усилия. Достоверно известно, что «Юнион-клуб» предложил ему за один сеанс в Париже две тысячи фунтов, и он — бедняк и инвалид — отказался принять эту сумму. Он заявил: «Я послан с миссией, цель которой — доказательство бессмертия. Я никогда не брал за это денег и никогда не возьму». Коронованные особы дарили ему подарки, не принять которые было бы неучтиво: кольца, булавки и другие безделушки — скорее знаки дружбы, чем плата. Задолго до его безвременной кончины в Европе практически не осталось монарха, с которым бы у этого застенчивого юноши, прибывшего когда-то в ливерпульскую гавань, не установились теплые и доверительные отношения. Наполеон III взял на себя заботу о его единственной сестре, русский император устроил его брак — кто из романистов способен придумать подобный сюжет?
Но есть соблазны более изощренные, чем богатство. Бескомпромиссная честность защитила Хоума от них. Ни на мгновение не утратил он скромности или чувства меры. Вот его кредо:
«Я обладаю некими способностями. Я буду счастлив продемонстрировать их в меру своих сил, если вы отнесетесь ко мне как джентльмен к джентльмену. Я буду рад, если вы сможете в какой-то мере объяснить эти явления и готов участвовать в любых разумных опытах. Сам я не имею власти над этими силами. Не я использую их, а они — меня. Бывает, они покидают меня на несколько месяцев, потом проявляются вновь с удвоенной силой. Я — не более чем пассивный инструмент».
Этому кредо он не изменял никогда. Он всегда вел себя, как простой, дружелюбный мирянин, никогда не рядился ни в мантию пророка, ни в колпак мага. Как большинство истинно великих людей, он был полностью лишен позерства. Показательно, что если при описании своих опытов ему приходилось ссылаться на свидетелей, он никогда не упоминал ничьих имен, пока не был полностью уверен, что эти люди не пострадают от обнародования их связи с «сомнительным» учением. Порой он избегал упоминать имена даже получив на это разрешение, чтобы случайно не навредить своим друзьям. После публикации первого тома книги Хоума «Происшествия в моей жизни»[104] «Сатердэй ревью» («Saturday Review») весьма саркастически писала об анонимных «свидетелях» — графине О. графе Б., графе де К., герцогине де Б. и миссис С., которые, до его словам, наблюдали потусторонние явления. Во втором томе Хоум, заручившись согласием друзей, публиковал фамилии полностью: графиня Орсиньи, граф де Бомон, граф де Кома, герцогиня де Бове и широко известная американка, миссис Генри Синьор. Об особах королевской крови, удостоивших его своей дружбы, он не упоминал никогда, хотя достоверно известно, что император Наполеон III, императрица Евгения, царь Александр II, германский кайзер Вильгельм I, а также правители Баварии и Вюртенберга были хорошо знакомы с его способностями. Хоума никто ни разу не уличил во лжи ни на словах, ни на деле.
Приехав в Англию в первый раз, Хоум остановился в отеле «Кокс», на Джермин-стрит. Возможно, этот выбор объяснялся тем, что хозяин отеля являлся приверженцем нового учения еще со времен приезда миссис Хайден. Как бы то ни было, мистер Кокс быстро обнаружил, что его постоялец — весьма замечательный медиум и пригласил ведущих мыслителей того времени для изучения явлений, которые демонстрировал Хоум. Среди прочих приходил лорд Бругем со своим другом-ученым сэром Дэвидом Брустером. Они наблюдали новые явления при ярком дневном свете. Сообщают, что Брустер в удивлении заявил: «Это ставит под сомнение все достижения научной мысли последних пятидесяти лет». Скажи он «пятнадцати сотен лет», — оказался бы ближе к истине. В письме к сестре он описал все увиденное. Это письмо опубликовали спустя много лет в книге его дочери — миссис Гордон[105]. На том сеансе присутствовали лорд Бругем, сэр Дэвид Брустер, мистер Кокс и сам медиум.
«Мы вчетвером,
— писал Брустер, — На пол положили маленький колокольчик, его язычок лежал на ковре. Полежав немного, колокольчик вдруг зазвенел, хотя никто до него не дотрагивался».
Он пишет далее, что колокольчик переместился и расположился в его руке, затем то же произошло с лордом Бругемом. В заключение Брустер сообщает:
«Таковы были первые опыты. Мы не могли объяснить их, не могли также представить, с помощью какого механизма можно сделать все это».
Лорд Данрэйвен признается, что именно рассказ Брустера заставил его обратиться к изучению этих явлений. По его свидетельству, Брустер заявил ему сам, что какой бы то ни было обман полностью исключался и в то же время никакими известными ему физическими законами эти явления объяснить невозможно. Хоум послал отчет об этом сеансе своему другу в Америку, где он был опубликован с примечаниями. Когда эти документы перепечатала английская пресса, Брустер сильно встревожился. Одно дело — придерживаться определенной точки зрения в частном порядке, совсем другое — оказаться перед угрозой потерять репутацию в научных кругах, где он вращался. Сэр Дэвид не был сделан из материала, который идет на создание мучеников или первооткрывателей. Он написал в «Морнинг эдватайзер» («Morning Advertiser»), что хотя и являлся свидетелем некоторых механических явлений, которые не смог объяснить, но совершенно убежден, что их осуществление под силу рукам или ногам человека. В то время он, конечно, не предполагал, что его письмо к сестре когда-либо увидит свет.