В течение нескольких десятков лет корону Константинополя носили военные, заботившиеся прежде всего о защите границ империи от персов и гуннов, о распределении средств, управлении налогами, о договорах и альянсах. Юстиниан не забывал об этих вопросах – но в первую очередь он был христианским императором и воспринимал свои обязанности представителя бога на земле серьёзнее любого императора со времён Феодосия I.12
В 528 году он назначил комиссию для пересмотра громоздких и зачастую противоречащих друг другу законов, изданных восточными императорами за несколько столетий, и сведения их в один связанный кодекс. Первый том кодекса был закончен на следующий год, и вклад Юстиниана в этот кодекс чётко определял, как он представляет свое место в идеальном мире. Он спрашивал риторически: «Что может быть более великим или святым, чем императорское величие?», а затем указывал, что
«каждая интерпретация законов императором, сделанная на судебном заседании или как угодно иначе, должна расцениваться как правильная и не вызывать вопросов. Ибо, если в настоящее время только император может издавать законы, то только имперская власть может их интерпретировать, и императоры должны быть единственными создателями и интерпретаторами законов. Это утверждение не противоречит постановлениям основателей древних законов, так как имперская власть давала им такое же право».13
Юстиниан провозгласил для себя двойную легитимность – римских обычаев и христианской власти. Он был одновременно наследником Августа Цезаря и представителем Христа на земле. Его кодекс урегулировал налоги, присяги, владение землёй и вопросы веры. Первым законом первого тома значилось написанное самим Юстинианом: «Что касается великой Троицы, мы признаём единого Сына Бога, Бога от Бога, родившегося от отца до создания мира и времени, вечного со своим отцом, создателем всего сущего».11
Нечто произошло почти незаметно за первые полтора года правления Юстиниана – его слово стало законом, и не только светским, но и духовным тоже. Несмотря на заявление Юстиниана, что он пользуется абсолютной властью (imperium) по древнеримскому образцу, утверждение о священности его власти точно было новым. Это утверждение подкреплялось христианской теологией, утверждавшей, что есть только один путь к Богу, только одно Слово, только один Сын – а значит, должен быть только один человек, имеющий полное, максимальное право говорить от имени Бога на земле.
Римский пантеон не мог обеспечить такую же весомость имперскому закону; самодержавные императоры прошлого использовали силу и жестокость как оправдание для исполнения своей воли. Юстиниан не стеснялся применять силу – но для него сила была всего лишь одним из методов. Главным обоснованием власти для него была идентификация его воли и воли Бога. С его властью никто не мог соперничать – кодекс от 529 года запрещал всем приверженцам римской и греческой религий публично обучать других. Как результат, была закрыта академия в Афинах – последняя школа, где обучали платонической философии, а ее преподаватели переселились в Персию. Как писал современник Агафий, «весь цвет тех, кто занимался философией, ушёл, так как они не терпели доминирующее [христианское] мнение и считали, что в Персии им будет значительно лучше… ушли в другое, чистое место с намерением провести там остаток своей жизни»15
СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХРОНОЛОГИЯ К ГЛАВЕ 28
Глава двадцать девятаяМор
Между 532 и 544 годами Феодора и Юстиниан переживают мятеж, византийское войско побеждает вандалов и остготов, но не Персию, а в бухте Золотой Рог высаживается бубонная чума
В 532 году персидский и византийский императоры решили отказаться от дальнейших посягательств на границы, чтобы решить свои внутренние проблемы. Они заключили договор о перемирии, который назвали Вечный Мир. Он продлился восемь лет.
Император Кавад скончался в возрасте восьмидесяти двух лет, назначив наследником своего любимого (и третьего по старшинству) сына Хосрова. Не будучи старшим, Хосров был вынужден защищать своё право на корону от братьев. Также он был вынужден положить конец восстанию оставшихся маздакитов[72]. Хосров перебил мятежников, а их главарей обезглавил и, стремясь выказать справедливость, раздал их имущество персидским беднякам.1
Пока Хосров старался утвердить свою власть в Персии, Юстиниан оказался на грани потери власти в Константинополе. Его дяде Юстину с трудом удавалось поддерживать империю в стабильном состоянии – а Юстиниан был реформатором, строителем, практиком, интересовавшимся каждым аспектом жизни государства. Прокопий утверждает, что Юстиниан практически не нуждался в отдыхе и приёме пищи. Он мог спать всего час за всю ночь, целый день обходиться без еды. Его обширный проект свода законов был всего лишь верхушкой айсберга; он имел планы грандиозной застройки Константинополя, повторного завоевания потерянных земель, превращения империи в процветающее царство Господа на земле.2
Константинополь
На всё это требовались деньги, приносимые налогами, и новые налоги, введённые Юстинианом, никому не нравились. Он воззвал к лояльности Синих, фракции, которую поддерживал с юности, но эта фракция, как и другие силы, оказалась ненадежна – ее сторонники были вооружены, амбициозны и ввязывались в любую драку, какая подвернется. Лояльность фракций не имела рациональных оснований: по словам Прокопия, им «были не интересны дела духовные и человеческие по сравнению с победами на состязаниях, и даже перед лицом неминуемой опасности или несправедливости, причиненной их родине, они оставались равнодушны, если это не ущемляло их фракцию»?
Для Юстиниана поддержка Синих оказалась фундаментом на песке. В январе 532 года двое преступников, один из которых был из Синих, а второй из Зелёных, были приговорены к повешению на суде в Константинополе. Их повели на казнь, но палач оказался некомпетентным – дважды верёвка рвалась и преступники падали на землю живыми. Прежде, чем палач успел совершить третью попытку, монахи из расположенного неподалёку монастыря вмешались и заявили, что преступники получили прощение свыше. Однако было слишком поздно: казнь уже всполошила собравшихся зрителей – и Синих, и Зелёных. Они подняли восстание, и на сей раз не друг против друга, а сообща, единой силой обратившись против власти в Константинополе.4
Подогреваемые чувством обиды (отчасти оправданным), члены фракций разъярились и пошли убивать. Их жертвами становились все без разбору служащие городской администрации, многие работники были перебиты. Повсюду в городе горели дома; собор Святой Софии, часть дворцового комплекса, строения рынка, десятки домов зажиточных граждан были сожжены дотла. Мятежники потребовали, чтобы Юстиниан выдал им на суд и расправу двух городских руководителей, особенно нелюбимых народом. Когда чиновников не вывели, беспорядки ужесточились. Мятежники пронеслись по городу с криками «Ника!» – «Победа!».
Тем временем Юстиниан, Феодора и высокопоставленные руководители Константинополя заперлись во дворце и тихо отсиживались там. Возможно, они надеялись, что восстание иссякнет. Вместо этого мятежники отправились на поиски нового правителя. Ипатий, племянник покойного императора Анастасия, живший с женою в Константинополе, заперся в своём доме, но мятежники силой схватили его, назначили новым императором[73] и усадили на трон, стоявший на Ипподроме (стадион для гонок колесниц в центре города).5
Юстиниан решил, что наилучшим выходом будет отправиться к ближайшей гавани, сесть на один из царских кораблей и покинуть город, но Феодора остановила его. Она заявила: «Для того, кто был императором, невыносимо быть беглецом. Если ты желаешь спастись, это не сложно. Есть море и корабли, но когда ты спасёшься, то будешь рад обменять спасение на смерть. Я же принимаю изречение древних, что мантия – лучший погребальный саван[74]». Феодора провела начало жизни в борьбе за выживание и не собиралась возвращаться к этому.6
Речь Феодоры отрезвила Юстиниана, и император со своими придворными решил продержаться немного дольше. Велизарий, главный полководец Юстиниана, вместе с командующим Иллирийской армией, который как раз прибыл в Константинополь по делам, составили план. Они уже вызвали подкрепления из ближайших городов, и те скоро должны были прибыть. В расчете на эти подкреплениями полководцы решили собрать всех солдат, каких смогут найти, пробиться сквозь противоположные ворота внутрь Ипподрома и нанести внезапный удар в надежде, что он посеет панику в толпе.
Тем временем один из секретарей Юстиниана, изображая предателя, сообщил вожакам бунтовщиков, будто император бежал, что ослабило их бдительность; другой чиновник отправился на Ипподром с мешком денег и начал раздавать взятки, что немедленно посеяло вражду между Синими и Зелёными, которые до того были союзниками.7
Когда прибыли подкрепления, два военачальника пробрались по опустевшим улицам (все жители находились на Ипподроме, приветствуя Ипатия). Велизарий собрал своих людей у небольших ворот рядом с троном Ипатия, в то время, как командир иллирийцев подошёл к воротам, известным как Врата Смерти. Когда бойцы хлынули в толпу, началась ожидаемая паника. Велизарий с напарником подавили восстание. Прокопий утверждает, что более тридцати тысяч человек погибли той ночью. Ипатия на следующий день поймал и убил какой-то солдат, оставшийся неизвестным, но оказавшийся очень полезным.
Восстание «Ника» было последним вызовом власти Юстиниана. В течение следующих тридцати лет он правил самодержавно, основываясь на убеждении, что во главе государства его поставил Бог, и отчасти для того, чтобы предотвратить любое подобное восстание. Его пристрастность к Синим заметно уменьшилась, и фракции оставались в конфликте друг с другом на всё оставшееся время его правления.