Таким образом, и ребенок простолюдина, и рыцарские сын или дочь с малых лет нередко оказывались оторванными от родителей, жили отдельно от них. Семья не была той ячейкой общества, в которой ребенок окружен любовью и заботами своих родных. Легко понять, что такое воспитание отражалось на сознании и чувствах ребенка и подростка. Из сочинений духовных лиц, в которых они рассказывают о своей жизни, видно, что, войдя в монастырь, юноша или девушка теряли связь с семьей, и мы даже не можем узнать, были ли у них братья и сестры, как они относились к своим родителям.
Что касается сельских жителей, то крестьянскому хозяйству нужны были рабочие руки, и ребенок начинал трудиться с раннего детства. Детство в Средние века для очень многих едва ли было беззаботным и радостным.
Это не значит, конечно, что в Средние века не существовало родительской привязанности к детям. Сохранились письма матерей и отцов, адресованные их детям, в этих посланиях они наставляют их, как нужно себя вести, и проявляют любовь и заботу о них. Часто сочиняли так называемые «зерцала» — книги, в которых от имени отца сын, обычно из знатной семьи, получает необходимые наставления.
Уже знакомый нам Бертольд Регенсбургский в своей проповеди говорит о грехе чревоугодия и при этом предостерегает не одних только обжор, но и родителей, перекармливавших своих детей. Желудок человека, говорит он, подобен котелку, поставленному на огонь: если переполнить его пищей, она побежит через край и погасит огонь. Излишества в еде ведут к болезням. Вот почему, продолжает проповедник, дети бедняков здоровее детей богачей. Ведь что происходит в богатых домах? Сперва нянька накормит младенца, затем является родственница и с криком «Ах, Господи, дитя голодное!» тоже его пичкает. Перекормленный ребенок болеет и может умереть. Читаем мы и о горе матерей, у которых умер младенец, и о том, как они обращались к каким-то знахаркам и колдуньям за помощью, чтобы вылечить своих больных детей.
Церковные проповедники противопоставляли родительские чувства заботам о спасении души. Они предупреждали верующих: ваша чрезмерная привязанность к детям, которым вы собираетесь оставить наследство, приводит к тому, что в жажде скопить богатство вы впадаете в тяжкий грех. Значит, было немало родителей, которые стремились обеспечить своих детей.
В Средние века очень многие дети умирали в младенческом возрасте. И недостаточное питание, и болезни, от которых тогда не умели лечить, да и невнимание к ребенку — все могло служить причиной его смерти вскоре после рождения или в первые годы жизни. А это вырабатывало взгляд на ребенка: «Бог дал, Бог и взял». В условиях, когда «лишние» детские рты трудно было прокормить, в некоторых странах довольно долго держался обычай: отец мог решить, оставить ли новорожденного в семье или «вынести», т.е. унести его в пустынную местность и обречь на смерть. (В народных сказках, записанных уже в Новое время, рассказывается о детях, которых бедные родители, не имевшие возможности их прокормить, отводили в лес и бросали там.) Особенно часто так поступали с девочками, полагая, что от них меньше помощи в хозяйстве, чем от мальчиков. Многих матерей обвиняли в том, что они «заспали» своих младенцев. Новорожденный спал в постели вместе с матерью, и она, якобы во сне, случайно навалилась на него и задушила тяжестью своего тела. У тех детей, которые выжили, тоже было немного надежды дожить до зрелого возраста. Болезнь и смерть были частыми гостьями и близкими знакомыми. Существовало представление о том, что смерть постоянно где-то рядом с человеком и подстерегает его.
К детям относились противоречиво. До тех пор, пока новорожденный не подвергся акту крещения, его еще не считали принадлежащим к числу христиан; он как бы стоял вне рода человеческого. И потому дети, умершие, не получив крещения, не могли, согласно учению церкви, быть допущены в рай, несмотря на то, что они не грешили. Многие богословы видели в ребенке дурное и даже зловредное существо, которое еще предстоит приобщить к религиозным ценностям христианства.
С другой стороны, видя их невинность, люди верили, что дети способны совершить то, чего не дано достичь грешным взрослым. Вспомним в этой связи крестовый поход детей.
Но было бы ошибкой воображать, будто дети не веселились. Конечно, они и пели, и плясали, как дети во все периоды истории. Трудность для историка Средневековья заключается в том, что произведения литературы, из которых мы можем узнать о развлечениях городской и сельской молодежи, по большей части написаны духовными лицами, а они отрицательно относились к сборищам и танцам, видя в них грех. Они утверждали: где пляшут, там наверняка незримо для плясунов присутствует и черт. И поэтому средневековые авторы обычно упоминают развлечения молодых только в тех случаях, когда могут показать трагический конец, каким завершаются эти игры и танцы.
В одном южнофранцузском городе молодые люди разъезжали на деревянных лошадках, но когда в день религиозного праздника они въехали в церковь, то, как рассказывает церковный хронист, их немедля постигла Божья кара: их якобы испепелил удар молнии. Не менее чудесная и ужасная история рассказывалась и в Германии. Группа юношей и девушек затеяла пляску, тоже на церковный праздник. При этом они распевали веселую песенку. Бог наказал их, заставив непрерывно водить хоровод на протяжении целого года!
В ту эпоху люди были склонны на слово верить таким россказням. Теперь же историк увидит в этих анекдотах свидетельство того, что несмотря на все церковные запреты и осуждения молодость брала свое.
Большинство детей не получало никакого образования. Одних не учили вследствие бедности и отсутствия школ, другие, как дети рыцарей, предпочитали ученью воинские забавы и охоту. Огромное число людей не умело ни читать, ни писать. Те знания о жизни, которыми они обладали, были получены ими от окружающих, от старших. Сказки, легенды и слухи заменяли им книгу и учебник. Как уже было рассказано, изображения священных сцен в соборе и церкви были «Библией для неграмотных». При господстве устного слова человеческая память приобретала решающее значение. Быть умным, знающим, прежде всего означало — обладать хорошей памятью, хранить в ней знание обычаев, преданий старины, производственных навыков. Певцов, распевавших песни о героях и древних временах, высоко чтили и с жадностью слушали. Трудно найти в памятниках средневековой литературы описание собрания людей или пира, в котором не упоминался бы певец, развлекавший присутствовавших своими песнями. Сказания, повествования о святых и чудесах на протяжении поколений и столетий передавались из уст в уста, прежде чем были записаны. Судебные обычаи тоже хранились в памяти знающих («мудрых») людей.
У детей хорошая память, и поэтому их охотно использовали в качестве свидетелей. Например, когда нужно было установить границы владения, участники раздела земли обходили границы участка, ведя с собой детей или подростков, и время от времени пребольно их поколачивали; полагали, что так ребенок крепче запомнит условия сделки и сможет впоследствии при необходимости рассказать о них в суде и показать границы поля. В народе на протяжении столетий сохранялось больше доверия к слову свидетеля, нежели к записи в документе, которого они и прочитать-то не могли.
Тем не менее в Средние века существовали школы. Они создавались при монастырях и в них обучались дети, которые в дальнейшем должны были стать монахами. Известны также городские школы, учреждавшиеся обычно при главном (кафедральном) соборе. Там занимались дети горожан, и эти школы, в отличие от монастырских, были платными. Владельцы замков приглашали для своих детей учителей, и зачастую учителем был священник из ближайшего прихода. Детей, посещавших школу, заставляли преимущественно заучивать заданное наизусть. В книге, как тогда считали, заключена мудрость, и надобно знать текст точно таким, как он записан. Толковать и объяснять его мог только учитель — духовное лицо. Нерадивых и ленивых учеников секли розгами, и на рисунках, изображающих школу, мы видим розги под рукой учителя. Гвиберт Ножанский, о котором шла речь раньше, рассказывает о своем детстве. Он вырос в рыцарской семье, но со дня его появления на свет Гвиберта предназначали к духовному званию. Поэтому он не играл с детьми других рыцарей, и его мать пригласила к нему учителя. Он хорошо относился к своему ученику, но «из любви» нещадно его наказывал.
Чему же учили в школе? Начиная с IX в. церковные учителя обучали школьников «семи свободным искусствам» (число 7 считалось священным). Эти «семь свободных искусств» состояли из двух частей — двух циклов. Сперва учили трем искусствам, или трем наукам о слове — грамматике (правилам чтения и письма — имелось в виду латинское письмо), риторике (правилам построения речи, уменью говорить связно и красноречиво) и диалектике (умению рассуждать и спорить в согласии с правилами). Эти три искусства по-латыни назывались тривиум («трехпутье»).
Одолев его, ученик переходил к квадривиуму («четырехпутью»), наукам о числах, а именно: арифметике, геометрии, астрономии и музыке. Арифметика была необходима и монахам, следившим за церковным календарем, и купцам в их торговых сделках. Без геометрии невозможно начать строительство собора, замка или другого сооружения. Астрономия — наука о небесных светилах, — давала знание времени, ибо его определяли по солнцу и звездам. Кроме того, астрономия могла, как тогда верили, помочь предсказаниям о судьбах людей, которые якобы зависят от расположения небесных тел. Как полагали, небосвод с его звездами и планетами, вращающийся вокруг Земли, неподвижно покоящейся в центре мироздания, подчиняется законам числа. Он состоит из разных сфер, к которым прикреплены звезды, одни ближе к Земле, другие расположены дальше, и все они движутся согласованно, гармонично, т.е. точно так же, как строится музыкальная мелодия. В мире, как были уверены средневековые ученые, следовавшие мудрости древних, неслышно звучит «музыка сфер». Музыка, которую изучали в средневековой школе, требовалась для исполнения религиозных гимнов.