иться на свет Божий».
Очерк движения философской мысли в XII в. В средние века задачей в области философских стремлений было примирение скудных отрывков из «Органона» Аристотеля с христианской догматикой. Это содержание заполняет собой тысячелетие человеческой мысли. Движение было слишком слабым, вялым, даже едва заметным, но тем не менее интересным по тем попыткам, которые дух человеческий проявляет при самых неблагоприятных условиях. Никогда с большей яркостью не обнаруживалась энергия духа.
Тем интереснее проследить этот трудный, весьма медленный процесс. Мысль вращалась в заколдованном кругу. Она не дерзала переступить заветных границ ни в ту, ни в другую сторону. Самостоятельной мысли, строго говоря, не было, потому что греческая логика с одной стороны и католическая религия с другой дают уже готовые формы, которые не разрабатываются более свободным духом; мысль представляется уже определенной; содержание и границы ее очерчены. Потому-то, с известной точки зрения, верно выражение ирландского монаха Иоанна Скота Эриугены[229], жившего в IX в., убитого своими учениками, — в его труде «О предопределении», что истинная философия есть истинная откровенная религия и, наоборот, истинная религия есть истинная философия. Для отцов церкви, которые тоже были учеными мыслителями, философия была средством достижения религиозного понимания; для схоластов такой цели служило богословие. Средневековая философия имела высшей задачей проникнуть в тайны откровения и оправдать разумом это откровение, или, точнее, примирить разум с верой. Все схоласты были глубоко верующими. Так, первый из них, каковым надо считать Эриугену, позволил себе собственные либеральные толкования христианских догматов. На него ссылались альбигойцы, учение которых было продуктом гностической и манихейской философии; TOJfta Гонорий III запретил его сочинения после нескольких веков свободного обращения. Так, Эриугена отрицал предопределение, учил об общем праве всех на спасение души, отрицал вечность мук, даже ад, находя ужасы загробного наказания оскорблением христианской любви.
Номиналисты и реалисты. Собственно движение мысли начинается с конца XI в., с сочинений Ансельма Кентерберийского и Абеляра. Оба они были представителями различных направлений. Они открывают собой борьбу так называемого номинализма и реализма, или спора об универсалиях, который составляет жизнь схоластики. До того времени ученые монахи X и XI веков, которые писали только глоссы[230], играли пассивную роль.
Неоконченное введение Порфирия[231] к категориям Аристотеля, Боэций, да три отрывочных сочинения Аристотеля — вот весь философский запас того времени, ибо прочие исследования, как например, Эриугены, были чисто богословскими. В первом из названных трактатов был поднят вопрос: признавать ли мир мысли, мир отвлеченных общих представлений, или универсалий, действительно существующим или только воображаемым? Одни считали их реальными явлениями (res), другие — только именами (nomina). Отсюда реалисты и номиналисты. История этого вопроса стала историей средневековой мысли. Над этими задачами средневековые мыслители задумывались так серьезно, что готовы были возвести друг друга на костер. Почему же так важны эти универсалии? Теперь подобные вопросы кажутся немыслимыми; но, всматриваясь в них глубже, нельзя не признать в них существенной важности для истории духа, для судьбы христианской религии и вместе для средневековой умственной истории, в коей религиозный интерес был на первом плане. От применения того или другого взгляда зависела большая или меньшая крепость религиозного чувства.
Чтобы уяснить себе nomina и res, удобнее всего перевести их на наш современный язык. В переводе на наш язык номиналисты подобны материалистам, а реалисты — идеалистам. Под universalia понимаются, по Аристотелю, следующие представления: genus — род, differentia — отличительный признак, species — вид, proporium — существенный признак и acci-dens — случайный признак. Это — характер понимания о предмете, то, что для нас остается представлением; но в средние века на это смотрели иначе. Самые сильные умы думали над этим вопросом. Так, Порфирий, еще в начале IV в., говорит: «Существуют ли род и виды сами по себе только в уме, и в случае, если бы они существовали, телесны они, или бестелесны, и притом отдельны ли они от чувственных вещей, или в них самих находятся и вместе с ними существуют, — все это дело слишком трудное и требует более обширного расследования». Но за это тяжелое дело взялись мыслители конца XI в. По существу вопроса они имели предшественников себе в греческих философах. Платон приписывал родам и видам независимое, отдельное существование от тела; Аристотель же полагал, что они существуют в телах, но представляться могут и отдельно от тел. Номиналисты шли дальше Аристотеля. Они говорили, что этих представлений нет в телесном виде, что они могут быть только воображаемыми. Собственно, с церковно-догматической точки зрения, последнее положение может быть в высшей степени опасно.
Архиепископ Ансельм (1034–1109). Столкновение учений номиналистов и реалистов произошло по поводу желания Ансельма из Аосты добиться доказательства реального бытия Божия. Сочинение Ансельма называется «Монолог, или образец размышления для понимания веры». Автор предполагает человека, ничего не знающего в религии, ищущего истину только с помощью собственного разума. Такой субъект будет выводить цепь догматических данных, поднимаясь до представления одного источника, сущности Божества. Чтобы разгадать эту сущность, Ансельм представляет отвлеченный идеал красоты, добра, величия — совокупность многоразличных признаков, из которых каждый в большей или меньшей мере, в той или другой части присутствует во всех людях. Этот способ доказательства [бытия Бога] называется онтологическим. Мысль последовательно ищет высочайшее существо; оно не может быть представлено как абстрактная идея — это было бы обезличенное божество; оно есть в действительности, а не только в мысли, в воображении. Следовательно, отвлеченные признаки не абстрактны; они вещественны (/es); отсюда идеальная теория Ансельма назвалась реализмом. Понятно, что представление об идеях, существующих как осязаемые предметы, приводило к противоречиям, но оно было удобно для догматических вопросов, и благодаря этому Ансельм, задавшись рационалистической задачей, разрешил ее путем ортодоксальным.
Росцеллин. Ему стало известно, что некто Росцеллин[232], родом из Бретани (о котором мы знаем лишь со слов Иоанна Солсберийского), тоже тонкий ученый диалектик, считает всевозможные genera et species просто пустыми звуками, — voces, nomina — что для него цвет не существует отдельно, а есть понятие, связанное с представлением о каком-нибудь теле, что мудрость не res, а только синоним души, что в действительности существуют только осязаемые индивидуальные тела! Даже представления об эмпирических признаках, которые будто неразрывно связаны с осязаемым предметом, Росцеллин отвергает, вопреки Аристотелю. Так как отвлеченные представления для него только имена, nomina, то и теорию его прозвали номинализмом. Церковь не обратила бы на это учение внимания, если бы Росцеллин не поспешил применить свою теорию к суждению о важнейшем христианском догмате. Дело в том: если роды и виды только слова, а в действительности существуют лишь индивидуальные вещи, то как понимать догмат о Св. Троице, догмат, который для реалистов очень ясен? Или три Божественных лица суть три индивидуальные вещи, отдельные и самобытные, как три ангела, три души, которые нельзя сочетать в одном представлении о божестве в трех лицах, или же они суть единый Бог? В последнем случае может явиться еще большая неловкость, ибо появляется один божественный индивидуум, и, следовательно, если Сын воплотился, то надлежит подразумевать, что и Отец и Дух воплотились. Так как последнее предположение нелепо, то придется остановиться на первом, т. е. впасть в ересь. И Росцеллин невольно впал в нее вследствие своего логического процесса. В 1092 г. на Суассонском соборе он был проклят, а с ним наложено проклятие и на всю теорию, представителем которой он явился. Реалисты же были взяты под покровительство церкви, которой они давали ключ к ортодоксальному и научному уяснению догматов.
Дальнейшая история мысли доказала, что философское учение нельзя задушить церковным проклятием.
Абеляр (1079–1142). В XII в. выразителем номинализма явился аббат Пьер Абеляр. Этим делом он обрекал себя на печальную судьбу и страдания. На кладбище Пер-Лашез в Париже, на котором покоятся ряды поколений десяти веков, показывают до сих пор уцелевшую старую готическую гробницу. В ней лежит прах этого смелого борца мысли вместе с телом женщины, любившей его до гроба На ветхой почерневшей мраморной плите, перенесенной из одного бретонского аббатства, изображены оба покойника с руками, сложенными на груди; собака — эмблема привязанности — выбита в ногах. Надпись содержит следующее: Sub eodem marmore hujus monasterii conditorprimus Abelardus et abbatissaprima Heloissa, nunc aeterno, olim strictis ingenii amore, instuitis nuptiis et poenitentia, qnod speramus, felicitate conjuncti. Pertus obiit XX prima apr. a. 1142, Heloissa 17 maj. 1163. Общее участие всех образованных людей окружает эту гробницу. Еще в XVIII столетии всегда было можно видеть в ней свежие цветы; в наше время такое идеальное поклонение встречается реже.
Абеляр был образованнейшим человеком своего времени; он стоял выше номиналистов и реалистов; он дискутировал и с теми, и с другими; его не удовлетворял ни Росцеллин, ни Шампо. Зная глубже Аристотеля, чем кто-нибудь, он основательно полагал, что на его логике развилась та и другая теория. Он старался примирить обе школы. Универсалия для него не сущности, как для реалистов, не слова, какдля номиналистов, но — понятия, концепты ума; свою теорию он потому называет концептуализмом. Оттого так богата событиями его жизнь и переменчива судьба, что для церкви он пред