Итак, духовной власти как бы покровительствует само небо; лишь се заступничеством живет народ. Будто по предварительному уговору, эти отцы Рима, эти «папы» — как прозвали их варвары от испорченного греческого слова, — поставили себе целью заботиться лишь о благе паствы. Они помогают ей хлебом; они утешают ее в несчастьях; они ищут случая и повода к какому-либо чуду в глазах толпы; их предсказания всегда такого рода, что сбываться для них становится необходимостью. Титулярные императоры были вовсе не известны жителям Рима, Милана и даже Равенны; они возводились и низводились варварами. Сенаторы и народ имели дело лишь с папой; у епископов скорее можно было найти правосудие; их наказания были несравненно легче, а суд справедливее; они хранили у себя крепкое старое право, уже исчезавшее из жизни. Только среди лиц духовных укрывалось какое-либо образование, ими же преследуемое в массах. Изредка основывались монастыри, которые уважались варварами; в этих обителях тишины можно было еще найти покой; там стало собираться все, что только искало духовной жизни. Их было еще немного, когда последовало падение империи; около того же времени Св. Бенедикт дает им организацию. Сперва обитатели монастырей не были даже духовными лицами, а считались всегда мирянами, но их жизнь внушала уважение самим варварам; из них начинают избираться священники и епископы. Они быстро завоевывают себе первенство; в конце V и начале VI в. монашеский мир делается интеллигенцией и руководящей частью духовенства. Их одежда, их многочисленность, их образ жизни — все это заставляло склоняться передними самих дикарей. Белое духовенство они грабили, но не решались наложить руку на монастырь. В устройстве обителей зародились идеи правильной администрации, перешедшие потом в иерархический строй под главенством римского епископа, приобретавшего в это время общего хаоса и разложения форм нравственный авторитет. Иногда он еще состязался с влиянием епископов Милана и Равенны, но стоит приложить некоторые силы — и их можно победить; потом следует распространить владычество на церкви Испании, Галлии и Британии. Идея власти уже сама по себе требует известной правильности в организации, градаций. Потому несправедливы были нападки писателей-кальвинистов на деспотическую организацию католической церкви; это значило бы переносить понятия XVII в. на век VII. Особые условия времени и обстоятельств требовали известного абсолютизма; на священниках лежало преемничество рукоположения, а на епископах тем большая сила; они верховники уже в силу своего звания; связь с апостолами дает им непогрешимость — догмат, который старались в Риме узаконить весьма рано и который был включен в веру при тесном воздействии папской политики в период хаотического состояния Италии.
Остается только расширить территорию и распространить это полезное влияние за пределы полуострова; об этом папы заботятся с конца VI в.
Прежде всего необходим полный простор для осуществления планов в самой Италии. Остготы, а потом греки покорили ее. Уже прошло время Теодориха; Рим твердо держал знамя веры. Он задумал свержение ига, но о борьбе реальной не может быть и речи. Необходим тонкий государственный ум, и он явился в лице Григория I. Мы уже упоминали, что римская церковь канонизировала его, а история прозвала Великим за даровитость и искусство соединить высокий исторический подвиге благородством нравственного характера. Он положил начало зданию католицизма, а это, конечно, мог сделать лишь выдающийся талант.
Причины усиления папской власти в VII в. Экзарх греческого императора, живший в Равенне, был чужд интересам итальянцев; он и не следил за той новой властью, которая созидалась в самом центре полуострова. В Италии начинали с того, что признавали духовный авторитет римского престола, а оканчивали тем, что не отвергали и некоторого правительственного надзора с его стороны; в той степени, как распространялось римское влияние, падал авторитет экзарха[86]. Нашествие лангобардов могло лишь помочь папскому делу. Заняв Северную Италию, они, как ариане, прогнали архиепископа миланского, который бежал в Геную со всем миланским католическим клиром. А в Генуе он не мог обойтись без поддержки со стороны Рима, поддержки, обратившейся в господство, потому что с тех пор миланские иерархи стали посвящяться в сан папой. Конечно, и епископы равеннские должны были под чиниться общему тяготению. Стоило только приобрести влияние такого рода; магическая сила заправляла успехом. Остановимся на одном из мотивов. Раньше феодальных понятий возникло в среде римского клира убеждение в необходимости владения землею как для существования, так и для получения доходов, с целью осуществления великих предприятий, будто судьбой завещанных Риму средневековому Римом старым. Поземельный надел и впоследствии, например в XII в., как увидим, много содействовал интересам церкви; он уравновешивал притязания абсолютизма над епископским началом; он не дал возможности перевеса светской власти; он был опорой равновесия в папско-императорской борьбе. Так важен был этот экономический элемент, особенно существенный для понимания истории отношений папства к империи.
Политика папы Григория I. И в Риме рано поняли важность земельной собственности; уже первые папы стремились к ней. Они завели себе патримонии в разных местах Италии, особенно в Кампании и Сицилии. Патримонии соединялись в несколько округов, из которых каждый состоял под управлением особого ректора[87] и под ним дефензоров с полномочной властью. Они считались викариями, наместниками папы. Грузы хлеба отправлялись оттуда в Рим; колоны, этот полукрепостной народ, были довольны своим положением; на них непосредственно отражалось благотворное влияние пап; с отеческой заботливостью относился к ним Григорий I, как доказывают его письма[88]. Папство, как вообще христианство в первое время своей истории, было на стороне слабого против сильного. Строго следил Григорий за поступками правителей; он связывал их административные обязанности с религиозными; смело, в глаза бичевал он всякое уклонение от правды. С Григорием I не связано понятие о той хитрой политике, в которой уличают позднейших носителей тиары, легко осуществивших самые смелые его мечтания. Он следил за губернаторами греческими не только в пределах Италии; его власть ощущалась на островах и даже в Африке. Иногда он, минуя экзархат, доводил известия о злоупотреблениях правителей прямо до сведения византийского двора, как, например, в письме императрице Констанции[89]; он в глаза уличает проконсула Италии в лихоимстве и угнетении, сопровождая это уроками на будущее[90]. И общество, и он сам хорошо понимали, что в период политического и гражданского беспорядка духовному липу приходится отправлять и светские обязанности. «Знайте, — пишет Григорий, — мы живем в такое время, когда здание власти (in regibus агсе) должно быть такустроено, чтобы заботиться не только о спасении душ, но и о внешней пользе подданных, а также об их безопасности»[91]. Он переписывается с одичавшими от разнузданности франкскими королями. Восхваляя ревность какого-нибудь Хильдеберта в вере[92], Григорий, в знак особенной приязни, посылает ему для ношения на шее как святыню, ключи, которые он сам называет Петровыми и в которых, по его словам, вложена частица от уз Св. Петра. Множество писем к Брунгильде, к королям франкским; Теодориху, Теодеберту, Хлотарю I, к вельможам и епископам Галлии, к королям и князьям лангобардским, к Теоделинде, благодаря которой, наконец, ему удалось распространить католицизм на завоевателей Италии, к кунингам весготским, к королям англосаксонским, к которым, как к небожителям по имени, посылает Августина заменить восточные обряды западными, — все эти плоды его деятельности были началом предстоявшей гегемонии Рима.
Таким образом, едва только зародился порядок в Италии, как уже возникла мысль о подчинении ее авторитету всей Западной Европы, и эта мысль упорно и быстро воплощалась в действительность.
Усилия Григория I были далеко не бесплодны. Епископы Галлии начинали свыкаться с этим подчинением верховному надзору Рима; если Германия не входила в планы папы, то ее увлекли туда первые проповедники, вышедшие из только что покоренной Англии. При всем таком успехе Григорий I был слишком скромен и слишком хорошо знал свое время, чтобы увлекаться гигантскими думами Гильдебранда или Иннокентия III. Его тон в обращении даже к подчиненным епископам полупочтителен; эпитет universalis он прямо называет vocabulum stultum. Не одно горделивое самоунижение было в его титуле — serous servorum Dei, которым он наименовал себя в отличие от патриарха константинопольского, принявшего имя Вселенского. При объяснении его характера надо помнить прежде всего, что он был аскет по убеждениям; как аскет, он ненавидел литературу небогословскую; как аскет, он жег памятники язычества.
Всевластие папское, как всякое историческое явление, складывалось долгим путем: случайности тут не было; ряд испытаний и успехов шел на протяжении веков; особенности ума, искусства и способностей деятелей только распоряжались временем явлений. Образ действия Григория I умерен, а в течение нескольких десятков лет после него на глазах пап далеко не гениальных римская патриархия возвышается, когда другие падают, когда константинопольская исчезает в блеске византийского двора, когда Антиохия, Александрия и Иерусалим оказались под властью мусульман, тогда один епископ Рима высится своим могуществом над всеми духовными властями.
Успехи ислама. Папство, направленное после деятельности Григория I на верный путь, могло расти само по себе, но оно подвергалось существенной опасности. В продолжение следующих ста лет ислам совершил необычайные завоевания, грозя не только Риму, но и христианству вообще. Уже было замечено, что своими успехами ислам был обязан прежде всего фанатичен ской идее,