Начнем с «Полиптики», как памятника более древнего[190].
«Полиптика» Ирменона. «Полиптика» застает общество в интересный момент организации феодальной системы.
В ней определяются границы аббатства, состав и способы обработки земли, обязательства и феодальные условия в эпоху Карла Великого и его преемников. Из нее мы узнаем, сколько лиц входило в состав одного семейства, как они назывались, к какому классу принадлежали, какие должны были нести подати и обязанности; все это дает нам возможность судить об экономическом состоянии и о действовавших тогда мерах и постановлениях. Так мы узнаем, что лес в то время не имел никакой цены; доход с гектара земли, покрытой лесом, едва равнялся 30 копейкам[191]. Вся ценность заключалась в пахотной земле, ценность которой с течением времени падала. Так, участок земли, дававший в рассматриваемое время до 700 тыс. франков, в XVIII в. не давал и 150 тысяч. Сословные отношения того времени представлялись в четырех классах: свободные, колоны, лиды и сервы, или рабы. Под именем свободных тогда разумелись все те, кто пользовались правом свободного передвижения. Свободные подразделялись на три категории: 1) свободные с собственностью и юрисдикцией, 2) свободные с собственностью, но без юрисдикции и 3) свободные лично, но не обладавшие не только юрисдикцией, но даже и собственностью. Колон был привязан к земле и приобретал право пользоваться ею, только выплачивая оброк; он должен был жить и умереть на ней, как растение на почве. Лиды были тоже прикреплены к земле и были обязаны нести еще большие повинности, чем колоны. Сервы, или рабы, в собственном смысле слова, представляли собой людей без всякой самостоятельности и собственности; они могли быть продаваемы или отчуждаемы и представляли собой нечто вроде движимой собственности своего господина. Земли аббатства отдавались в аренду по участкам, и такие земельные участки назывались mansi; эти mansi были наследственными. Арендная плата была очень невысока сравнительно со стоимостью земли; доход с манзы в 10 гектаров земли давал тринадцать с половиной франков, а в каждом хозяйстве было по крайней мере 6 гектаров.
Воскресная книга. Что же представляет другой памятник, т. е. английская перепись? Она обладает более широким практическим значением. В ней речь идет не об одном каком-либо аббатстве, а о целом государстве. Эта книга служит для изучения англосаксонских и норманнских учреждений, доходов короля и его вассалов, вообще для уразумения административных, юридических, а также городских установлений у англосаксов и норманнов и представляет собой весьма полновесный сборник всевозможных статистических данных[192]. «Эта книга, — говорит Лаппенберг, которым мы будем пользоваться при рассмотрении памятника, — надолго останется в высшей степени интересной для любознательного потомства. Более точное понимание этой книги должно лежать в основе всякого исторического исследования об Англии, в особенности же средневековой истории этой страны. Это — картина, написанная большей частью цифрами; тем не менее она представляет не какой-либо краткий очерк, но скорее фактическое толкование летописей и юридических актов. В ней, несмотря на пропуски и недостатки, живыми красками изображено политическое состояние Англии под конец царствования Вильгельма Завоевателя. В ней ярко просвечивают некоторые статистические и касающиеся государственного устройства данные, которые сообщают нам наглядные понятия о бедствиях Англии и положении ее завоевателей». Из этой книги Лаппенберг делает заключение, что население Англии в ту пору доходило до двух миллионов, из которых рабов было только двадцать пять тысяч. Число свободных владельцев и непосредственных вассалов короля, включая духовенство, доходило до тысячи четырехсот человек. Из них большая часть имела по одному поместью, другие же, а именно братья короля, владели большими имениями, рассеянными по всей Англии. Второстепенных вассалов значилось в тогдашней Англии до восьми тысяч. Число остальных, упоминаемых в «думлейбуке», владельцев или хозяев-собственников доходило до двухсот пятидесяти тысяч с вилланами (ceorlas по-саксонски). Норманнские комиссары не всегда записывали монахов, крепостных, воинов и горожан. В эту цифру входит только тысяча священников и до восьми тысяч жителей городов — явно ничтожная доля.
Непосредственно для социальной истории важны классы: liberi homines, commenadati, sokemannen, bordarlii и др. Первых насчитывалось более десяти тысяч, вторых — до двух тысяч. Здесь liberi нельзя понимать в прямом смысле. Как людей свободных, так и людей покровительствуемых, нельзя считать безусловно свободными поземельными собственниками, и названия, данные им, служат только для того, чтобы определить их личные отношения к тем вассалам, во владении (dominium) которых состоят они сами или их поместья. По своим правам к классу свободных людей ближе всего подходил класс так называемых сокманов (sokemannen). Они приносили присягу в верности и вассальной преданности (homagium) и несли известные повинности и подати. Все упомянутые общественные разряды соответствуют первому и второму классам, означенным в «Полиптике». Как видно, они поставлены были в более или менее благоприятные экономические условия. Не таково было положение остальных классов, людей зависимых, большая часть которых называлась крестьянами (vittani). Их было записано до ста десяти тысяч. Это были потомки древнего римско-британского населения. Из рассматриваемого документа не видно, чтобы норманнское завоевание улучшило общественное положение этого класса, обремененного множеством податей и служебных обязанностей; напротив, прежние его условия представлялись гораздо менее стеснительными вследствие строгости и неумолимости новых владельцев. Вилланы — это прежние колоны. Среднее место между вилланами и собственно рабами занимали бордарии, записанные в количестве восьмидесяти двух тысяч шестисот человек. Этот класс существовал только в Нормандии и занесен был в Англию ее новыми завоевателями. Трудно согласиться с Лаппенбергом, чтобы под именем бордариев скрывалась норманнская дворня, участвовавшая в борьбе с англосаксами и в выгодах завоевания. Что касается духовенства, то число его не показано, ибо монахи и монастыри были обложены податями только под конец царствования Вильгельма.
Цифры разбираемого памятника дают возможность судить об ужасах опустошения Англии. Города и деревни подверглись страшному разорению, так что первые обезлюдели до крайности, а вторые нередко были совсем оставлены жителями. Более всего был опустошен Йоркшир, где из 411 человек всего населения не ушли только 35 вилланов и 8 бордариев. В городах осталось немного домов; до завоевания Йорк и Лондон насчитывали более 10 ООО домов. Большое число зданий сильно пострадало частью от грабежа и пожаров, частью от построек крепостей и замков, при сооружении которых пользовались старой каменной кладкой и готовым материалом. Мы не знаем, сколько осталось домов в Лондоне после постройки Тауэра, но в Йорке из 1800 домов осталось только тысяча, а 800 было снесено; в Рочестере из 172 осталась половина; в богатом Норвиче, в котором насчитывалось 43 церкви и 1320 домов, почти половина зданий погибла. В Линкольне для устройства крепости потребовалось разломать 166 домов, в Честере из 487 домов разрушено 205, т. е. почти половина. Но ни один город не пострадал так сильно, как Оксфорд, в котором 300 домов было обложено податями, а остальные 500 или разрушены, или разграблены. Только один город представляет обратное явление. Это Дунвич, число жителей которого возросло вдвое, что объясняется упадком соседнего Норвича. При таком разорении или, точнее, погроме, несмотря на всю свою жестокость, Вильгельм едва мог собирать 60 000 марок доходов. Цифра эта вскоре, в XII в., уменьшилась до 12 000, тогда как германские императоры, считавшиеся сравнительно менее обеспеченными, имели доходов по 300 000 марок. Это уменьшение суммы королевских доходов красноречиво свидетельствует об упадке экономического состояния края, о пагубном влиянии на него норманнского завоевания.
Смерть Вильгельма Завоевателя. Вильгельм Завоеватель умер в 1087 г. в Нормандии, в разгар войны с французским королем Филиппом I и со своим старшим сыном. Матвей Парижский свидетельствует, что он пострадал на пожаре города Нанта; здесь, в церкви Св. Марии, где он сжег двух монахинь, пламя опалило его. К тому же лошадь, перепрыгивая широкий ров, ударила короля в живот. Болезнь так развилась, что Вильгельма отвезли в Руан, где он и слег в постель. Последние минуты совесть мучила его; он старался облегчить ее угрызения делами милосердия: все пленные были отпущены на свободу; из сокровищницы он приказал наделить церкви, а большая сумма была отпущена на восстановление сожженной церкви Св. Марии. Борьбу с саксами он должен был оставить в наследие своим преемникам. Не смея восстать открыто, покоренные прибегали к тайным убийствам, так что Вильгельм вынужден был под конец жизни принять суровые меры: он приказал за каждого убитого норманна привлекать к ответственности сто саксов.
Вильгельм II Рыжий (1087–1100). Он завещал Нормандию старшему сыну своему Роберту, а Англию передал Господу Богу, высказав только желание, чтобы это королевство досталось второму сыну — Вильгельму, которого прозвали Рыжим. У летописца записан разговор умиравшего короля по поводу завещания. Слова эти показывают, что, при всей своей неразборчивости в средствах, Вильгельм не считал себя вправе распорядиться престолом Англии. «Я сам, — говорил он, — добыл эту страну незаконным образом, не по наследству, а силой и человеческой кровью; ограничиваюсь желанием, чтобы сын мой сделался королем ее, но, впрочем, все в воле Божией, как угодно Господу Богу». Умершего бросили сыновья, братья, все близкие и придворные из страха перед будущим; следом за ними бросились бежать слуги, предварительно расхитив все, что было можно. Хоронить брошенного Завоевателя было некому; труп быстро разлагался. Один бедный и сострадательный рыцарь взял на себя хлопоты и издержки погребения. На судне перевезли тело умершего короля в Кан, где он и был погребен. Не нашлось даже места для праха страшного Завоевателя. Меньшему сыну его, Генриху, пришлось заплатить сто фунт