Борис осторожно прилег рядом, стараясь не касаться жены, чтобы не потревожить ее спасительного сна. Сам он промучился еще пару часов, пока наконец дрема не одержала победу над всеми его волнениями.
Утром, едва проснувшись, он спросил жену:
– Поедем в ресторан?
Манюня скривилась, отвернулась и проворчала:
– Езжай один. Мне что-то не хочется. – Она укрылась одеялом с головой и так и не встала с постели, пока Борис не ушел из дома.
Он ехал на работу и уговаривал себя: «Человеку плохо. У него депрессия. Он хочет побыть один. Конечно, нужно вытягивать, но, наверное, нужно время. Надо подождать, Боря, просто подождать. Она переболеет, переживет. Конечно, ты хочешь помочь, но возможно ли это сделать против ее воли? Она же спортсменка. Спортсмены – они не любят демонстрировать свои слабости. Может, ей нужен психолог? Надо спросить у Ирки. К ней пол-Москвы в салон ходит. Наверняка и психолог найдется. Хотя нет. Без Манюниного согласия такие вопросы задавать нельзя. Узнает – рассвирепеет. Может, она вообще не желает пока распространяться о своей беде». Эх, если бы Борису в наследство от первой жены достался не только секретный ингредиент пирожных, но и остальные секреты, он бы смог помочь Манюне лучше любого психолога, но всех тайн ему, увы, не доверили.
– Кухня – твое дело, – говорила первая жена. – А все остальное – нет.
– Ты что, Копперфилд? – Борис не терял надежды расколоть этот крепкий орешек. – Даже он, между прочим, раскрывает секреты многих своих фокусов. И никто его, заметь, от этого не считает менее талантливым.
– То фокусы, понимаешь? Либо волшебство, либо ловкость рук, а тут – совсем другое. С травами не каждый договориться сумеет.
– Что за ерунда?! – возмущался Борис. – Строит из себя важную пигалицу, а всего-то студентка пединститута. Тоже мне, великий целитель!
– Это не ерунда! – серьезно отвечала она. – Поговоришь с травой не так, и она вместо радости тебе горе накличет.
– Слушай, ну ты же современный человек, а несешь ахинею. Я же не заговариваю приправы, когда их в тесто добавляю.
– А за тебя это руки делают. И еще – мысли. Ты же хочешь, чтобы еда получалась вкусной, а попросишь другого – другое и получишь.
– Чушь!
– Не веришь – проверь.
И он проверил.
Тем же вечером, смешав все ингредиенты для домашнего пирога в ресторане обычным образом, он, добавляя тот самый, секретный, сказал: «Ну и гадость, должно быть, получится».
Она самая и получилась.
Пирог был скормлен собакам, а Борис лишен премии. Но взамен денег он приобрел кое-что поважнее – доверие к жене. Теперь он не смеялся, когда она принималась пичкать его, простуженного, какими-то отварами странного цвета и запаха. Не сопротивлялся, если она предлагала приложить к потянутой мышце пояс с завернутыми внутрь кореньями. И даже всерьез задумывался: не превратить ли ее знания и умения в прибыльный бизнес?
Однажды даже рискнул предложить ей это, но она, всегда решительная и открытая всему новому, и даже рискованному, восприняла его инициативу в штыки:
– Ни за что! – Глаза ее гневно сверкали, губы сомкнулись в тугую, непримиримую линию.
– Но почему?
– Потому что нельзя этим зарабатывать деньги.
– Но ведь у тебя – дар. Ты же не будешь никого обманывать, почему же нельзя?
– Потому что бабушка говорила: «Дар, Вика, человеку для того дается, чтобы им распорядиться грамотно. Дар дарят, а не разбазаривают, и уж тем более не продают!» А ты хочешь, чтобы я продавала.
– Так ты тоже хочешь, чтобы я свой дар повыгоднее продал: работу сменил, кредит взял, ресторан открыл.
– У тебя, Боренька, не дар, а талант, а это абсолютно разные вещи.
– Я не понимаю.
– И не надо. Главное, я понимаю: что делать можно, а что нельзя.
– Но ты же сама разрешила мне добавлять в тесто свои хитрости, чтобы пирожные были вкуснее.
– Ну и что? Цена ведь на десерты от этого не изменилась?
– Нет.
– Ну вот. Значит, ты людям подарил этот вкус, а не продал. Все в порядке.
– А что, если бы ты захотела на этом заработать, ничего бы не получилось?
– Получилось бы. Но зарабатывать этим подло, а я подлостей делать не собираюсь.
– Куча народу этим зарабатывает. И знаешь, сколько среди них не настоящих целителей, а шарлатанов?!
– Не знаю и знать не хочу. Я бабушке обещала.
– Знаешь, ты кто?
– Кто?
– Пионерка, вот кто. «Так завещал великий Ленин» и тому подобное. Тебе что, ни разу не приходилось отступать от бабкиных заветов и использовать свои травки людям во зло?
Вика резко помрачнела и даже вздрогнула. Ее хорошенький, гладкий лоб «прострелила» внезапная злая морщина. Она ответила тихо и спокойно:
– Приходилось. Один раз. Но, поверь, это не было подлостью. И мы закрыли тему, ладно?
В ее голосе было столько грусти и отчаяния, что он поспешил согласиться, уточнив только:
– Но ты ведь мне когда-нибудь расскажешь?
– Когда-нибудь, – пообещала она, и морщинка разгладилась.
Жаль, что они развелись до наступления этого «когда-нибудь».
Сейчас Борис понимал, что во многом был виноват перед Викой. Он был молод и слишком эгоистичен, не захотел понять и разобраться в ситуации. Она пыталась объяснить, но он и слушать не стал. Обида затмила разум. Сейчас он, конечно, не стал бы рубить сплеча. Но кто бы стал его теперь слушать? К тому же, когда все произошло, он был порядком утомлен ее кипучей энергией, требованиями, планами и умениями, потому и не стал бороться, предпочел воспользоваться ситуацией, чтобы расстаться. Решил, что без нее будет лучше.
Сегодня он то же самое думает о Манюне. А вдруг опять ошибается? А если да, то как потом простить себе эти поспешность и недальновидность? Наверное, поэтому и не стоит спешить. Надо подождать, еще раз все взвесить, еще тысячу раз подумать. Да и не время сейчас оставлять жену. У нее и так полный раздрай. Борис же не какой-нибудь там, он все понимает. А его не поймет никто, если он сейчас оставит Машу. Теща проклянет, мама сляжет с сердечным приступом, отец станет красноречиво вздыхать и качать головой, даже Родненький не преминет объявить друга старым идиотом. А Ирка вообще обидится и скажет, что больше никогда его ни с кем знакомить не станет.
Вот, пожалуй, ради этого последнего развестись и стоило бы.
А то если вспомнить, с каким энтузиазмом и частотой она поставляла ему невест до знакомства с Машей, то хочется либо незамедлительно оказаться на необитаемом острове, либо даже приписать себе нетрадиционную ориентацию, только бы избавиться от общения с потоком жеманных хищниц, у которых на лбу написано: «Женись на мне!» Он и на Манюне-то женился прежде всего потому, что она выпадала из этого ряда. Синхронное плавание интересовало ее на порядок больше кошелька будущего мужа. И Борис купился, решил, что она любит его, а не его достаток. А она любила синхронное плавание. Точка без запятых. Ну, что ж, на смену старой любви, случается, приходит новая. И возможно, вместо плавания жена все-таки выберет семью…
Работа, как обычно, отвлекла его от самокопания. Три часа он провел у плиты, колдуя над блюдами, которые можно приготовить впрок. К обеду ресторан заполнился посетителями. Конечно, в это время в основном заказывали пиццу, быструю пасту карбонара или масло с чесноком, но все же количество клиентов оправдывало отказ Бориса от ввода в меню пресловутого бизнес-ланча и наводнивших Москву суши. Оба начальника смен с ним спорили по этому поводу. Утверждали, что народ переметнется в соседние забегаловки, где предлагают японскую кухню и низкие цены, но Борис оставался непреклонным:
– То-то и оно, что там – забегаловки, а у нас – высококлассный ресторан.
Он не прогадал.
Люди думают не только о кошельке, но и о желудке, а этот орган как никакой другой способен успокоить расшатавшиеся нервы. Чем плохо – заесть раздражение от ссоры с тупым начальником кусочком великолепного трюфеля? Или наградить себя за удачный и, главное, вовремя сданный отчет порцией домашнего итальянского мороженого? Завсегдатаи «Ла Виньи» не жалели денег на удовольствия и не отказывали себе в чашечке ароматного эспрессо после только что съеденной божественной пиццы.
Пиццу мастерски крутил Петя Цыганков – шустрый молодой парень, влюбленный в Италию и во все, что с ней связано. Выкручивать и подкидывать тонюсенькое тесто так, чтобы оно не порвалось и не растянулось, он научился в простенькой пиццерии в Римини, откуда Борис его и вывез в два дня, пообещав деньги и славу. Обещание сдержал: деньгами не обидел, а слава о пицце в «Ла Винье» давно гремела на всю Москву. Теперь Борис опасался, что и Петя вскоре сдержит свое обещание.
– Накоплю деньжат и снова рвану в Италию, – сказал тот Борису, покидая Римини.
– Зачем? – Борис искренне недоумевал. Денег в Москве можно заработать больше, жизнь на курорте скучновата для молодого человека. Что он забыл в этой Италии? Объяснение было лаконичным:
– Хочу жениться на итальянке. Любовь, страсть, волосы черные, очи жгучие.
– Таких и тут навалом, – не понял Борис.
– Но они не итальянки.
Аргумент железный.
Ирочка Родина давно уже получила задание немедленно отправить к Борису молоденькую итальянку, если таковая появится на горизонте. Но это оказался как раз тот случай, когда даже Ирочка оказалась бессильна. Итальянки предпочитали ухаживать за волосами в Италии, в московские салоны заглядывали нечасто. Ирочкина студия находилась далеко от итальянского посольства, так что ждать, что желанная встреча случится не сегодня завтра, не приходилось. Петя мог уехать в любой момент, и Борис постоянно мысленно готовил себя к тому, что рано или поздно это случится.
– Чему быть, того не миновать, – ответил он своим размышлениям в очередной раз и тут же услышал:
– Вы о чем, Борис Антонович? – Тонкий круг теста обвис на пальцах Пети.
– Я? – Борис задумчиво посмотрел на подчиненного. – Да, собственно, обо всем.