А грабежу, государь, взял с человека моего однорядку лазореву, не страфил, больша зело, да кафтан заячей с поддею подзеленою… да шапку лисью под сукном под черленым черкаскую, да на женке, государь, платья опашен черленой, да ферези заечьи под зенденью под лазоревою, да о[же]релья жемчюжное с пугвицы… да сапоги, да два мерина, мерин сер да мерин ворон, с седлми и с хомуты, да две епанчи. А всего, государь, грабежу взял с человека с моего и на жонке платья и лошадей на тритцать на три рубли с полтиною.
Царь не слишком торопился вмешаться в судьбу несчастных новобрачных. Два с лишним месяца томилась Акулина в имении у захватчика. Не будь Увар дезертиром, он мог бы сколь угодно долго пользоваться чужой женой. Но Акулине повезло: вина перед царем, в отличие от вины перед изнасилованной женщиной, государством все-таки взыскивалась. В апреле 1610 года князь Матвей Микитич Ржевский, ведавший поимкой дезертиров, изловил беглеца, пожурил и отправил его обратно в армию. А Акулина отправилась к мужу…
Но, несмотря на злопыхательства Адама Олеария, несмотря на боярский беспредел, свадьбы на Руси все-таки играли, и играли весело. Хотя невесте и полагалось в течение нескольких дней перед свадьбой и во время свадьбы поплакать и попричитать, причем не как-нибудь, а по специально заученным текстам. В помощь невесте нередко приглашали специальную женщину – «вытницу». По традиции вытница часто бывала «старой девой» и о горестях замужней жизни знала лишь понаслышке. Но это не мешало ей вместе с невестой оплакивать девичество.
«Выть» полагалось не только дома. В некоторых местностях вытница с невестой и ее подругами разъезжали по гостям, и всюду их встречал накрытый стол, а иногда и подарки. Так что «вытье» превращалось в веселый праздник. Но сами песни были, конечно, печальными:
Вы подруги мои милые,
Отгуляла, видно, с вами я.
Увезут меня в неизвестный край,
Поселят меня во чужу семью.
Не певати мне с вами звонких песенок.
Вот уж наши ворота отворяются,
На лихих лошадях во двор въехали,
Незнакомый люд по двору идет.
Что-то, девушки, меня страх берет.
Входят в сени нашей горенки.
Эти люди увезут меня,
А куда увезут – мне неведомо.
Попрошу, подруги милые,
Умоляю вас, красавицы,
Не оставьте вы меня одну,
Уж как мне-то горько станется,
Горько станется расставатися,
Со родным домом мне прощатися.
Впрочем, на предсвадебных вечеринках, на которые приезжал жених со своими родственниками и друзьями, девушки нередко сменяли «вытье» на «посрамление» жениха:
Твой жених не хорош, не пригож —
На горбу роща выросла;
В этой рощице грибы ростут,
Грибы ростут березовые;
В голове же мышь гнездо завила;
В бороде деток вывела.
Однако за десять – двадцать копеек, подаренных женихом (в ценах 1877 года), девушки добрели и меняли текст:
Твой жених и хорош и пригож;
Его кудри наложеные;
Черные брови наведеныя,
Ясны очи, как у сокола;
Его щоки – что твой маков цвет,
Его губы – что твой мед сотовой.
Еще одно развлечение девушек – приготовление забавного свадебного пирога. В селах под Нижним Новгородом подруги невесты утром в день свадьбы лепили из пресного теста пирог с начинкой. В этот пирог втыкали лучинки, покрытые тестом, на одну из них насаживали фигурку поросенка, сделанного из того же теста. Верхом на поросенка водружали пастуха, в руки ему вручали кнутик из ниток. После того как пирог испечен, его украшали веточками, увитыми лентами и разноцветной бумагой, так, что самого пирога не было и видно, только пастух с поросенком высовывались наружу. Этот пирог подавали на стол днем, после венчания.
В свадебных обычаях переплелись традиции христианские и языческие. Все они прекрасно уживаются друг с другом. И даже священнослужитель Ж.М. Поспелов, опубликовавший в конце XIX века прекрасную статью о свадебных обычаях Нижегородской губернии, без всякого осуждения пишет, что, когда молодые собираются в церковь, «обыкновенно жениху и невесте кладут в карманы по луковице и втыкают в одежду иголки – для того, чтобы их не испортили. Те же предосторожности принимают и все поезжане». Но и обвешанный иголками жених не так-то легко довозит невесту до церкви: по дороге ему мешают девушки, пытаются отбить подругу. Потом, при выезде из деревни, мужики загораживают дорогу и не пропускают поезд, пока их не угостят водкой. А тем временем невестин брат направит лошадей в другую сторону или вывалит невесту в снег.
После венчания чаще всего свадебный поезд возвращается в дом невесты. Здесь все садятся за обеденный стол, но это еще не пир: спиртного не подают, да и молодых за столом нет, они обедают отдельно. Зато в центре внимания – тот самый забавный пирог, который все утро пекли подруги невесты. Тысяцкий выкупает его у девушек, а дружка должен так его разрезать, чтобы не уронить ни одного бантика. Потом лучинки с бантиками девушки унесут к себе домой – на счастье.
Не успел закончиться обед, как начинается свадебный пир. Теперь уже и молодые за столом, и вино льется рекой. А впереди третий пир, на соседней улице или в соседней деревне – в доме у жениха.
Так или примерно так проходили, а иногда и сейчас проходят свадьбы под Нижним. Впрочем, по всей России традиции схожи. А если и отличаются – это не главное. Главное – всеобщее напутствие: «Совет да любовь».
Дума о браке. Россия многонациональная
Все, наверное, помнят знаменитую фразу из кинофильма «Кавказская пленница»: «Мне теперь из этого дома есть только два пути: или я ее веду в 3АГС, или она меня ведет к прокурору». Действительно, в советское время за похищение невесты можно было не только связать себя брачными узами, но и схлопотать срок. В сегодняшней России этот закон отменен, и граждане имеют полное право воровать девушек. Даже спортсменок и активисток (и комсомолок, если найдутся). Правда, воровать их можно только с брачными целями, причем не чиня им никакого физического насилия помимо запихивания в мешок. И потом, рано или поздно, хотя бы у дверей ЗАГСа, или церкви, или мечети, девушку надо из мешка вынуть. Тогда это квалифицируется как «добровольное освобождение».
По-видимому, законодатели, отменяя уголовную ответственность за похищение, имели в виду поощрять национальное самосознание и местные традиции горских народов. Однако горские народы от такого поощрения в восторг не пришли. В 2008 году Народное собрание Республики Ингушетия выступило с призывом уголовную ответственность для слишком ретивых женихов восстановить. Дело в том, что законодатели, отменив ответственность, не учли одной малости: у горских народов, помимо традиции похищения девушек, есть еще и традиция кровной мести похитителю. Конечно, бывают случаи похвального примирения, когда дело кончается веселой свадьбой. Но бывают и случаи, когда родственники прочат девушке совсем другую судьбу и вовсе не желают выдавать ее за незнакомого джигита, который может оказаться и пьяницей, и уголовником. В отличие от закона, они не ждут «добровольного освобождения» и не выясняют, какое насилие девушке чинилось, а какое нет. Тем более что сама девушка в это время далеко и по поводу чинимого ей насилия родственники пребывают в полной неизвестности. Поэтому они просто берут в руки оружие и идут разбираться с похитителями. Будь на их стороне закон, они, возможно, и позвонили бы в милицию. Но поскольку звонки дела не решают, его решают выстрелы.
Однако российская Дума, видимо, решила, что кровная месть похитителям тоже является красивым народным обычаем, и поддержать ингушскую инициативу отказалась. По статистике МВД Ингушетии 75 процентов случаев похищения происходит с ведома и согласия невесты. Но оставшиеся 25 процентов – это девушки, которых парни, чаще всего незнакомые, заталкивают в автомобили и увозят в неизвестном направлении. Тем не менее судьба девушек не вызвала жалости у депутатов, а вызвала похвальные для законодателей размышления о нарушении равноправия полов.
«С учетом конституционного принципа равенства граждан перед законом независимо от пола представляется необоснованным установление самостоятельного состава преступления только в отношении похищения женщины, поскольку не исключена ситуация, связанная с похищением мужчины с целью вступления в брак», – сказано в заключении думского комитета.
Действительно, если уж вводить санкции против похитителей невест, то надо вводить равные санкции против похитителей женихов. Но поскольку таковых похитителей не наблюдается и санкции против них вводить трудно, то пусть все будет как есть. Депутатов можно понять. В самом деле, обидно: почему девушек воруют, а мужчин нет? Почему мужчины, в нарушение принципа равенства полов, должны удовлетворяться жалкими словами «не исключена ситуация»? Почему, несмотря на то что «ситуация не исключена», никому не приходит в голову украсть с честными брачными целями, например, спикера Госдумы? Или, на крайний случай, помощника депутата? Что ж они, хуже скромных горских девчонок, которых воруют, нарушая право депутатов на половое равноправие? И поправка была отклонена тридцатью девятью голосами.
Интересно, что российские законодатели – не первые, кому очень хочется, чтобы к мужчинам можно было применить понятие «похищения с брачными целями». В 1632 году Гастон Орлеанский, брат Людовика XIII, женился на Маргарите Лотарингской. Король был против и велел юристам доказать незаконность этого брака, заключенного абсолютно корректно и с точки зрения права, и с точки зрения церкви. Юристы думали долго… И придумали. Дело в том, что брак vivelraptu, то есть заключенный «насилием» или «умыканием», незаконен. Но что есть «умыкание», никто толком не знал. Юристы короля истолковали этот термин широко, включив в него не только увоз путем насилия, но и увоз путем обольщения. После чего было нетрудно доказать, что Маргарита обольстила бедного Гастона, а следовательно, и «умыкнула» его вопреки закону. Гастон был вполне солидный мужчина, и брак с Маргаритой был у него не первым. Тем не менее специальным декретом французского парламента Маргарита была признана похитительницей, а брак – недействительным. Правда, к уголовной ответственности Маргариту не привлекли. Видимо, на этот прецедент и ориентируется российский парламент.