Надо отметить, что российские законы отличаются исключительной лояльностью к похитителям. Для сравнения можно вспомнить «Салическую правду» – свод законов, составленный королем Хлодвигом на рубеже V—VI веков. Германцы в те времена считались дикими варварами, однако же девичью честь и свободу защищали: «Если три человека похитят свободную девушку, они обязаны уплатить по 30 солидов каждый». Причем имелось в виду именно похищение, так как изнасилование каралось особо. Даже прикосновение к женщине без ее согласия наказывалось «варварами»: «Если какой-нибудь свободный человек схватит свободную женщину за руку, за кисть или за палец и будет уличен, присуждается к уплате 15 солидов. Если же сожмет кисть, присуждается к уплате 30 солидов…». (Для сравнения: три солида в те времена стоила корова или кобыла, двенадцать – боевой конь.)
Двумя веками позднее свод «Баварской правды», еще не знакомый с принципом равноправия полов, утверждал, что за любое преступление, совершенное по отношению к женщине, «надо платить вдвое, потому что женщина не может защищаться с оружием в руках и должна получить двойную компенсацию…». Этот свод налагал крупные штрафы на тех, кто похитит вдову или «девицу против ее воли или воли родителей», так как «такое дерзкое насилие должно быть запрещено и защита от него должна лежать на Боге, герцоге и судьях». Видимо, все дело в том, что в России нет герцогов.
Но при этом надо иметь в виду, что далеко не всякую российскую девушку можно украсть с брачными целями. Причем смотреть надо не только на саму девушку, но и на ее паспорт, а прежде всего – на регион, где эти цели будут претворяться в жизнь. Брачный возраст в России сегодня – восемнадцать лет. По всей территории страны его могут, при необходимости, понизить до шестнадцати. Те, чьим невестам еще нет шестнадцати лет, должны либо ждать, либо отправиться в Тверскую или Мурманскую область, где брачный возраст в особых случаях понижают до пятнадцати лет. В Московской, Ростовской, Владимирской, Самарской и Калужской областях его понижают даже до четырнадцати. И раем для любителей нимфеток стали Новгородская и Орловская области: там возраст брачующихся, в случае особых обстоятельств, понижают неограниченно.
Впрочем, при всей либеральности новгородских и орловских законодателей они все-таки стоят на страже нравственности современных Лолит. Дело в том, что местные органы власти могут понижать только брачный возраст, но не «возраст сексуального согласия». Есть такой не всем известный юридический термин, который обозначает минимальный возраст лица, с которым можно вступать в сексуальные отношения без уголовных последствий для себя. В России этот возраст – по всей стране – шестнадцать лет. Это означает, что с лицами, которым уже исполнилось шестнадцать, можно вступать в любовную связь даже и без брачных целей. А с лицами, которым шестнадцати лет не исполнилось, ни в какие связи, кроме дружеских, вступать нельзя. Ответственность не наступает только в том случае, если оба партнера несовершеннолетние. И брак этого закона не отменяет. То есть жениться в случае особой нужды можно и на четырнадцатилетней, а вот исполнять свои супружеские обязанности, не рискуя вступить в противоречие с законом, придется через два года. В некоторых странах это могло бы вызвать серьезные казусы, ведь кое-где обязанность сексуально удовлетворять своего супруга прописана в законодательстве. В России такого закона нет, поэтому и супружеских обязанностей нет, а есть только права, и права не для всех, а для тех, чьи жены достигли шестнадцатилетия… Впрочем, обязанность это или еще что-нибудь, а мужья четырнадцатилетних жен, надо думать, исполняют ее не хуже других, и пока никого к ответственности не привлекли. Известно ведь, что строгость российских законов искупается необязательностью их исполнения.
Но вернемся к вопросу о равноправии полов, которое столь озаботило думских законодателей. Не все так грустно. В России бывали прецеденты похвального равноправия. Скажем, калым, который мы привыкли считать платой за невесту, иногда уплачивался и за жениха. Известный этнограф конца XIX века Ф.И. Леонтович, исследовавший традиции кавказских горцев, отмечает случаи, когда князь не только покупал жен для своих крепостных женихов, но и наоборот, покупал мужей для зависимых женщин. Калым за девушку крестьянского происхождения колебался от двадцати пяти до шестидесяти голов рогатого скота. Их платили владельцу девушки, кроме того, три головы скота получали ее родители. За молодую вдову платили до сорока голов. Мужчины стоили дешевле: за жениха моложе двадцати лет платили до двадцати голов скота, за тридцатилетнего – до тридцати. То есть примерно по голове за прожитый год. Для мужчин это была предельная цена.
Что же касается женщин, они могли стоить гораздо дороже. Леонтович пишет, что на рубеже XVIII—XIX веков калым за княжескую дочь у кабардинцев составлял: два панциря (один дорогой, один попроще), налокотники, шлем, две сабли и пять лошадей.
В 1807 году кабардинцы решили упорядочить размеры калыма и ввели жесткую тарификацию. Теперь цена невест была определена от 160 рублей (за крепостную) до 500 рублей (за княжну). Про мужчин как-то забыли… А цены на невест продолжали тем не менее расти, и к концу XIX века за княжескую дочь платили уже 1500 рублей.
Надо отметить, что горцы, в отличие от российских законодателей, достаточно гибко относились к национальным традициям, если они казались им неразумными. Вопрос о калыме регулировался и правителями, и народными сходками. Во времена Шамиля калым за невесту у чеченцев достигал 200 рублей. Шамиль волевым решением снизил его до 20 рублей за девушку и до 10 за вдову. А в 1901 году сход кабардинцев в Нальчике вынес и вовсе беспрецедентное решение. Горцы не только ограничили размер калыма, но и постановили, что жених должен выплатить его не отцу невесты, а ей самой. При этом девушка может поделиться с родителями, но во всяком случае она не должна отдать им больше половины калыма. А родители, получившие свою долю, обязаны израсходовать ее на приданое дочери. Таким образом, само понятие калыма как выкупа родителям невесты было уничтожено.
Кстати, с Шамилем и его попытками регулировать браки связана еще одна история, рассказанная этнографом С.М. Хасиевым. Шамиль, заинтересованный в приросте населения, издал закон, по которому родители должны были выдавать дочерей замуж, как только тем исполнялось пятнадцать лет. Поскольку чеченские девушки даже в те далекие годы пользовались достаточной свободой, Шамиль объявил, что девушка в течение трех дней после своего пятнадцатилетия должна назвать имя избранника. Если же избранника нет, ее надлежит выдать замуж за любого, кто согласится взять ее. То же самое касалось вдов, чье вдовство длилось больше трех месяцев. Однако новый закон столкнулся с противодействием родителей, которые не желали выдавать своих дочерей за нелюбимых. Шамиль собрал старейшин и потребовал исполнения закона. Но старики ответили имаму, что самой страшной войной считают войну «у очага» – войну в семье. А эта война неизбежна, если молодые люди будут вступать в брак без любви. Старики настаивали на том, что молодые люди должны, как и в прежние годы, встречаться и знакомиться у источника и только потом играть свадьбы. Шамиль признал правоту стариков и позволил невестам не торопиться с замужеством… А недавно парламент Чеченской Республики снова принял закон, касающийся браков совсем еще юных супругов. Теперь, в особых случаях, вступать в семейную жизнь разрешается тем, кому не исполнилось шестнадцати лет.
Большой свободой издавна пользовались и девушки карачаевцев и балкарцев. Они могли знакомиться с парнями во время сенокоса, когда молодежь жила в поле во временных шалашах, а по вечерам у костров затевала игры и танцы. Знакомились и на так называемых «смотринах» – конкурсах, на которых девушки демонстрировали односельчанам свои рукоделия и стряпню, а старики выбирали лучшую молодую хозяйку. И конечно же, знакомились на свадьбах. Здесь им помогал распорядитель танцев – бегеуль. Он подводил девушек к робеющим парням. А парню мог передать от девушки приглашение на танец. Говорить о своих чувствах было не принято, но, если, приглашая юношу на танец «жёрме», девушка подносила ему бокал, это означало, что он ей нравится. А юноша мог ответить на ее чувства, надев на голову избранницы свою шапку во время песни-пляски «голлу». Бытовали и игры, например игра «в колечко», которая позволяла девушке незаметно для всех уронить кольцо в ладони своего избранника. Иногда юноша похищал шапочку с головы девушки и мчался прочь на коне. Его друзья устраивали погоню. Если шапочку отбирали, юноша должен был сделать девушке подарок. Если нет – девушка выкупала свою шапочку, устроив угощение для юноши и его друзей.
Когда юноша и девушка убеждались, что они нравятся друг другу, юноша мог признаться во всем своим родителям и просить, чтобы они засылали сватов. Обычно, хотя и не всегда, родители шли навстречу желанию молодых. Отец и мать невесты встречали сватов у очага, священного места в любом горском доме, и начинали переговоры. Но слово «переговоры» не совсем подходит, потому что разговоров-то почти и не было. У карачаевцев и балкарцев существовал специально для такого повода сложный язык жестов и знаков. Например, если хозяйка дома ставила возле очага три полена, сваты уже знали, что сегодня вопрос не решится и им придется ходить трижды. Если тетка невесты по отцу дотрагивалась до треножника, стоящего в очаге, значит, она хотела, чтобы родственники посоветовались с ней. Чистый чугунок, поставленный у очага, говорил сватам: подождите, мы не готовы к ответу. А водруженные вертикально очажные щипцы говорили о том, что родители не возражают, но хотят спросить саму невесту. Сваты должны были обращать особое внимание и на угощение, которое им подавали. Если на столе лежат яйца, залитые сметаной, – родители невесты хотят подробнее узнать о женихе. Если угощают кипяченым молоком, значит, невеста не достигла брачного возраста. Если айраном – девушка не может выйти замуж, пока не выдадут старшую сестру. Если же айран оказывался густым, значит, дело не в незамужней сестре, а в неженатом брате – по традиции выходить прежде старшего брата тоже было нельзя. Ну а если по айрану видно, что он приготовлен в маслобойке, то, отведав его, сваты могут отправляться домой: невесту не отдадут.