Пришлось выкручиваться. В ход пошли мультипликация, исполнение ансамблем ресторана «Свердловск» хита «Я хочу быть с тобой» и маленькие документальные эпизоды с гастролей в Японии и одного из стадионных концертов «Наутилуса».
Не повезло и «Агате Кристи». По замыслу сценаристов, она должна была мелькнуть в фильме лишь дважды: после нелестных слов московского журналиста Сергея Гурьева об «АК» был вставлен фрагмент песни «Сытая свинья», да во время разговора с «Отражением» на экране включенного телевизора шел клип «Наша правда». Тут уж возмутился Котельников, на тот момент уже утвержденный в должности режиссера: «Мы должны снимать объективный фильм, а не кино по принципу нравится — не нравится». Досняли концертное исполнение песни «Танго с дельтапланом» и подложили его под финальные титры. До этого в первом смонтированном варианте фильма на фоне титров шла песня «Апрельского марша» «Меня с экрана», но «АМ» в фильме и так было хоть отбавляй. «Агатовский» «Канкан», открывающий «Сон», появился еще позже, уже после премьеры. Его домонтировали девятого марта 1990 года, перед самой сдачей фильма.
Четкого сценария у «Сна» так и не появилось. Калужский выступал уже не как автор сценария, а, скорее, как сорежиссер фильма. По словам Котельникова, «с Сашей обсуждались все вопросы, с ним спорили, иногда до хрипоты, он всегда присутствовал на съемках и монтаже. Это была уже настоящая режиссерская работа. Употребляя термины игрового кино, у того «Сна», который получился, есть два режиссера-постановщика».
Идеи клипов Калужский с Застырцем обговаривали заранее. По словам Аркадия, накануне съемок они садились и максимально подробно расписывали сценарий музыкального фрагмента. Технические прибамбасы — это уже заслуга Котельникова. Например, в «Ноа-Ноа» именно он придумал лазер и изменение цветности. Стоит отметить, что создание даже простейших, по нынешним временам, киноэффектов в «докомпьютерную эру» было крайне тяжелым и громоздким процессом.
С «кабинетовским» «Ритуалом» съемочной группе здорово повезло. С камерой отправились на празднование Дня города, не зная заранее, что удастся снять. В результате получились чудесные кадры с участием Людмилы Зыкиной, царя, царицы и бутафорской пушкой, стреляющей прямо в сторону зрителей. В роли бюрократа, разрешающего песни, снялся администратор фильма Владимир Антакольский.
В июле съемочная группа отправилась в Москву. Калужский собрал у Останкинского пруда столичных рок-журналистов, специально из Питера для этой съемки приехал Андрей Бурлака. В студии «Останкино» подсняли концерт Насти, потом заставили ее прогуляться по станциям Московского метро. Съездили под Димитров, в Военную школу собаководства, где служил срочную Котельников. Командование организовало для киношников образцово-показательные выступления своих питомцев. По команде «Мотор!» собаки ползали, взбирались на вертикальную стену, задерживали условного нарушителя. Эти кадры вошли в клип «Грезы псов».
После поездки в столицу Лидия Богданович сложила с себя режиссерские обязанности. Она уже давно поняла, что рок — это не ее тема, что фильм получается не таким, как виделось ей. На площадке постоянно присутствовал сценарист, который гнул свою линию. Отдуваться приходилось оператору Котельникову — иногда он просто не знал, кого слушать, Калужского или Богданович — каждый велел ему снимать свое. Уходя, Лидия Лаврентьевна порекомендовала на освободившуюся должность Кирилла. «Я испугался — ответственность была огромная, да и отснято было уже очень много. Ведь я еще не знал, что зимний материал в фильм почти не войдет». Тогда на собрании творческого объединения выступил Андрей Абол: «Ну, видимо, режиссуру придется мне взять на себя». Правда, хватило его энтузиазма всего на несколько эпизодов.
Большого кинематографического опыта, в первую очередь технического, у Андрея на тот момент не было. С первого же дня начались столкновения с Калужским. В отличие от спокойной Богданович, Абол оказался человеком с гонором и на компромиссы идти совершенно не хотел. За неделю Калужский дважды заявлял, что он готов вообще уйти из проекта. Все понимали, что на этом фильм может кончиться — в рок-теме никто не плавал так же свободно, как Александр. Окончательно перечеркнула режиссерские амбиции Абола сцена со сбрасыванием машины с небоскреба.
Идея принадлежала Котельникову. Он как-то подумал, что за все время съемок ни одна машина не пострадала — как-то неприлично. Хорошо бы скинуть автомобиль с какого-нибудь здания. Он поделился идеей со сценаристом. Калужский обрадовался: «В этом будет великий смысл!» — «Точно! А какой?» Какой именно смысл будет в вертикальном полете машины, Саша ответить не смог, но падение несчастного движущегося средства в сценарий было включено.
Всю сцену Котельников продумал досконально. Она должна была сниматься одним куском, без монтажных склеек. Виделась она так: в сгущающихся сумерках Шахрин поет «Эта игра не доведет до добра», камера двигается вверх, в это время с крыши небоскреба летит машина, падает за Володиной спиной, взрыв, огонь, съезжаются пожарные машины, тушат. За это время камера поднимается почти до уровня крыши и снимает панораму вечернего города. Съемочная группа хором сказала: «Гениально!»
Началась подготовка. Предназначенный на заклание автомобиль изготовили у Кирилла в гараже. Сделан он был из фанеры, отделан картоном и покрашен обычной масляной краской. В модель вставили настоящие фары, аккумулятор, чтобы они светились, и приделали колеса. Макет напоминал машину, но сильно пожеванную после аварии. Весил он килограммов триста. Была продумана техника сброса его с крыши строящейся 25-этажной гостиницы «Турист». Наверх модель подняли строительным краном. Там установили платформу, на которую она и была водружена. Рядом стояли шесть мужиков. По сигналу они должны были один конец платформы приподнять, бедная машина скользила и срывалась в свободное падение с 80-метровой высоты. Внизу пиротехники рассчитали место падения и закопали туда взрывчатку.
Была масса организационных проблем. Совсем рядом со стройкой проходило шоссе. Опасались, что внезапный порыв ветра может снести летящую вниз колымагу. Знакомства и семейные связи — великая вещь. Благодаря отцу Кирилла, работавшему в то время в милиции, движение на улице Свердлова было на время съемок перекрыто, а съемочная группа, кроме того, получила в свое распоряжение несколько раций. С помощью связей на площадку прибыли не только обычные пожарные машины, но и уникальный подъемник «Бронто», люлька которого дотягивалась до 12-го этажа.
Время для съемок эпизода было выбрано очень опасное, с кинематографической точки зрения. Уже смеркалось, и буквально через несколько минут темнота должна была сгуститься до степени, когда пленка перестает что-либо отражать. Установили три камеры. Сам Кирилл с одной из них находился в люльке подъемника, пока опущенной до уровня земли. Его ассистент Дмитрий Горнаков со второй камерой должен был снимать общий план. Еще одну камеру установили поблизости от места падения машины — по технике безопасности, находиться в таком опасном месте оператору было категорически запрещено, — ее направили широкоугольным объективом вверх и зарядили двухминутной кассетой с пленкой. Оператору буквально за секунду до падения автомобиля следовало включить камеру и убегать со всех ног. Лишних людей на площадке не было, и опасную задачу доверили Калужскому, показав ему, где и на что нажимать.
Отрепетировано было все, кроме, естественно, самого автополета и взрыва. Вдруг на закатное небо стали наплывать облачка. Котельников занервничал. В любую секунду могла опуститься темнота, и тогда всему эпизоду наступил бы кирдык — перенести такую глобальную съемку на другой день было просто невозможно. На площадке началась суета. К Кириллу постоянно подбегали пиротехники с вопросом, когда он объявит минутную готовность, — в этот момент они должны были протянуть кабель к детонатору. По той же технике безопасности, это запрещено было делать загодя. Включили небольшое локальное освещение. Внезапно Кирилл услышал, как режиссер Абол скомандовал: «Машина пошла!» — и увидел, что он произнес это в рацию. «Я еще было подумал — какая машина? кому он это говорит?» — когда краем глаза заметил некое шевеление на крыше и заорал: «А камеры?!» Абол скомандовал: «Камеры», — но машина уже летела. Инстинктивно Кирилл успел включить камеру, стоящую практически на земле, но направленную вверх. Услышав его мат, начал съемку и ассистент. Калужский мата не услышал, но, слава богу, заметил какую-то тень, поднял голову и, увидев летящий драндулет, включил камеру и пустился бежать. Машина упала.
Так как все было отрепетировано, съемка пошла своим чередом. Пиротехник пополз к намеченному месту взрыва с кабелем в руках, Шахрин начал петь, люлька — подниматься. Когда Кирилл с камерой находился уже на высоте 4-го этажа, прогремел взрыв. Возможно, Котельникову льстили, утверждая, что его мат было слышно на расстоянии километра у железнодорожного вокзала, но в вечерний час на перекрытой улице и с такой высоты звук распространяется очень хорошо. «Зачем Андрей это брякнул — мне до сих пор непонятно. Возможно, его смутила суета, может быть, он хотел своей командой поставить эффектную точку. Вот только он забыл, что надо сначала всех спросить о готовности, затем дать отмашку камерам, а уже потом командовать… Первым моим желанием было спрыгнуть вниз и разбиться в лепешку. Вторым — замочить Андрея. Тогда на работе никто не пил, и это было абсолютно трезвым решением. Потом мне захотелось реветь — из-за какой-то глупости загубить такой сложно организованный момент». Когда люлька спустилась вниз, подскочили отцовские друзья-милиционеры, подхватили Кирилла под руки, усадили в свою машину и со словами «как все хорошо прошло» начали отпаивать водкой. Даже они прекрасно понимали, что все получилось совсем не так, как задумывалось.
Идея со съемкой эпизода одним кадром накрылась медным тазом. Пришлось монтировать. Спасло эпизод то, что ассистент, поймав летящую машину в объектив, довел ее до самой земли и, не выключая и не трогая камеру, дождался момента взрыва. Кадры между приземлением автомобиля и взрывом просто вырезали. Но результат смотрелся совсем не так эффектно, как мог бы.