местный зал был готов стать уральским Вудстоком.
Коротич изготовил эскиз билета с готической буквой R, краешек которого представлял собой отрывной талон для зрительского голосования. Ракович фотоспособом напечатал 300 таких билетов. Никакой рекламы фестивалю делать не стали — лишняя огласка организаторам могла только помешать.
Группы приглашались методом сарафанного радио и по знакомству. Предварительного прослушивания не было, но тексты на утверждение в комитет комсомола артистами подавались. Коротич спустя 25 лет так описывал нервный процесс согласования репертуара: «Главная проблема подготовительного периода была связана с так называемой «литовкой». Для сельскохозяйственных работников уточняю: «литовкой» в то время называли вовсе не инструмент для скашивания травы, а процесс согласования любых публичных текстов на высшем уровне. А как же? Разве можно было допустить попадание идеологически некорректных слов со сцены прямо в неокрепшие студенческие головы? Никогда! Потому-то все эти рокеры носили при себе ворохи исчерканных красными чернилами машинописных листов и сокрушенно вздыхали. Кормильцевские опусы для «Урфина Джюса», как мне помнится, серьезно пострадали (и это несмотря на то, что автором ряда текстов значился классик русского декаданса Валерий Брюсов)».
Но главный «джюс», Александр Пантыкин, 3 июня поговорил с идеологом комитета ВЛКСМ Игорем Миляевым, с которым они вместе учились в музыкальной школе. Тот разрешил старому знакомому выступить. Как бы то ни было, судя по прозвучавшим на фестивале песням, идеологический отсев если и производился, то очень слабенький. Может, и правда, как упоминается в постфестивальном выпуске стенгазеты «Архитектор», отвергались лишь поэтически беспомощные тексты с банальными рифмами типа «любовь-морковь»?
Группы начали усиленно готовиться к фестивалю. Бездомного «Урфина Джюса», которому негде было репетировать, приютил клуб САИ. Открытые по случаю наступившего лета окна клуба выходили прямо на «сачкодром», традиционное место арховских курильщиков и прогульщиков, которые с замиранием сердца внимали музыке «УД». Среди прочих наслаждался ею и третьекурсник Слава Бутусов: «Мы отчетливо слышали, какой там «рубинштейн» происходил: страшные рифы и совершенно фантастический голос. Я не представлял, как выглядит этот великий и ужасный Пантыкин… Мы просто стояли в благоговейном ужасе и предвкушали…»
Огромной проблемой было собрать аппаратуру. Ее свозили практически со всех студий, у кого что было. По словам Баранова, «нашли мужичка, который подпольно сдавал в аренду собственный аппарат гастролерам и кабацким музыкантам. Поговаривали, что он в свое время даже работал звукорежиссером у Высоцкого. Его уломали, выкроили какие-то деньги за аренду. Светом занимался энтузиаст этого дела Владик Малахов. Он собирал приборы своими руками где-то по гаражам на голом энтузиазме». В день фестиваля сцена была достойна киносъемок: стояли 4 клавиши, 5 комбиков, две барабанные установки. Собрали все, что было можно, разорили в этот день все рестораны. Заставить звучать груду железа пытался сам Полковник, но даже он справился с разномастным аппаратом не сразу.
В субботу, 6 июня, музыканты начали съезжаться в ДК «Автомобилист» с самого утра. В зале царила полная неразбериха, все хватались за всё. С двух часов группы-участницы начали репетировать — кто как, сколько позволяли стоявшие в очередь остальные коллективы. Около16.00, когда на сцене разминался «Урфин Джюс», в зал вдруг начали заходить зрители. Пантыкин тут же прервал репетицию и заявил, что он вообще играть не будет. Под угрозой скандала публику, взявшую фальстарт, удалось выставить на улицу.
Вокруг ДК уже царил ажиотаж. Основную толчею создавали те, кто не попал в три сотни счастливых обладателей билетов. Проникнуть в зал без вожделенного кусочка фотобумаги не было никакой возможности — периметр ДК строго контролировался бойцами стройотряда «Марс». Пара самых находчивых безбилетников, одним из которых был Дмитрий «Дикон» Константинов, еще до появления «марсиан» сами встали на дежурство у служебного входа, пропуская лишь тех, кто имел право проходить: музыкантов, техников, членов оргкомитета и ранних обладателей билетов. У последних билеты с важным видом изымались — мол, так положено. Сдав пост настоящим стройотрядовцам, лжеохранники спокойно отправились по изъятым билетам в зрительный зал.
Благодаря этим и другим подобным ухищрениям на фестиваль попало явно больше публики, чем было мест в зрительном зале. Алексей Густов до сих пор помнит, как его дважды чуть не раздавила толпа — один раз на входе в ДК, другой — в дверях зала. Когда, наконец, публика с грехом пополам разместилась в партере и на балконе, начался концерт. Корреспондент стенгазеты «Архитектор» Слава Бутусов и его друг Дима Умецкий офигевали вместе со всеми — никто не предполагал, что будет такое рубилово.
Первым выступал «Урфин Джюс». Печальная судьба разогревателей зала досталась «джюсовцам» из-за того, что они долго тянули с заявкой и подали ее последними. Но хуже, чем неразогретый зал, был недонастроенный аппарат. Звук отлаживали прямо на выступлении «УД». Даже барабаны не были закреплены как следует. Одна из стоек с тарелкой несколько раз падала. Какой-то доброхот подполз к барабанной установке и держал тарелку до конца выступления «Джюса». Пантыкин в спадающих с носа очках метался по сцене, как загнанный зверь. Публика не въезжала в то, что происходит, не понимала почти ни слова из несшегося из динамиков хрипа и хлопала скорее из вежливости.
В тот момент будущие согруппники Пантыкина Егор Белкин и Владимир Назимов сидели в зале. Это было первое выступление «Урфина Джюса», увиденное ими, и последнее, которое они наблюдали из партера. Назимов, попавший на фестиваль благодаря землякам из «Р-клуба», хорошо запомнил выступление «УД»: «Оно меня потрясло своим материалом. Тем, как все это было сыграно. Я не мог понять, как такое кто-то взял и придумал. Слышно все было плохо, но вещь, которую я разобрал — «Последний день воды», — мне понравилась. Все остальное напоминало просто месилово, но месилось очень бодро».
Белкин впоследствии так описывал свои впечатления: «Сашка был в какой-то чудовищной крылатке, в вафельных штанах, в черных очках и походил на слепого музыканта. Особенно мне понравился пассаж с коленями у Юры Богатикова. Они, видимо, с Сашкой договорились, что в кульминационный момент Юра должен «в изнеможении» упасть на колени и играть на гитаре. А Юра человек флегматичный, он, наверное, подзабыл, пилит себе и пилит. Саня «маячок» ему дал, Юра мучительно вспомнил, что нужно изобразить страсть, рухнул на колени, закатил глаза… Забавное было выступление».
Пока публика, ошарашенная пятью песнями «Урфина Джюса», приходила в себя, на сцене появилась группа «Затянувшееся ожидание» с физтеха УПИ. Их программа пострадала еще на стадии заявки — несколько песен были отклонены из-за удручающе низкого качества текстов. Но и те песни, что прошли отбор, глубинами поэтического мастерства не поражали. Лидер группы Андрей Коняхин пытался двигаться куда-то в сторону софт-рока, но получалось нечто ВИАобразное с уклоном в «Машину времени». Программа была выстроена по всем правилам — лирическая песня, затем бодрячок, затем опять что-то задушевное… Не обошлось без музыкальных находок: в блюзе «Ночная зарисовка» прозвучал кларнет — нечастый гость на рок-подмостках. Но банальные тексты Евгения Карзанова, его псевдомакаревичевские «глубокомысленные бессмыслицы» не оставили «Затянувшемуся ожиданию» никаких шансов на признание публики. (Забегая вперед, можно сказать, что через несколько лет после фестиваля Коняхин занял должность бас-гитариста в «Отражении», а на стихи Карзанова были написаны песни того же «Отражения» и «Кабинета»).
Впрочем, на фоне следующего коллектива ребята с физтеха стали выглядеть достойнее. После них выступала группа «Битс». Ансамбль из монтажного техникума попал на фестиваль по явному недоразумению. Играл он совэстраду в самом худшем смысле этого слова. Музыканты были неплохие, например, за барабанами сидел Андрей Котов (в будущем — «Трек», «Кабинет» и «Агата Кристи»), но вот материал подкачал. Александр Коротич в своем фестивальном репортаже в стенгазете «Архитектор» был беспощаден: «Довольно примитивная музыка и слабое исполнение отрицательно повлияли на результат выступления. Но решающую роль сыграла тематика текстов Сергея Болотова. Во-первых, совершенно стандартная вокально-инструментальная любовно-танцевальная тематика напомнила аудитории многочисленные «Сердца» и «Гитары». Во-вторых, чрезвычайно низкий литературный уровень стихов… На примере одной группы хорошо было видно, что никогда в советской рок-музыке не приживутся пустые по смыслу песни! Нужно обладать поистине низменным вкусом, чтобы наслаждаться таким «искусством». И нам хочется верить, что единственный человек, проголосовавший за «Битс», сделал это скорее из жалости, чем из восхищения». Зал встречал каждую песню ансамбля ироническими овациями, смехом, топотом и свистом, которые самовлюбленный вокалист принимал за знаки истинного успеха. В общем, над «Битс» много смеялись и во время их выступления, и после.
«Р-клуб» был единственной группой, которая не удосужилась порепетировать днем. Пока басист Олег Моисеев рассказывал, что они из Верхней Пышмы и что буква «Р» означает фабрику игрушек «Радуга», музыканты воткнули инструменты, взяли первые аккорды и выдали настоящий рок. Не помешали даже накладки с аппаратом — то клавиши отключались, то гитара, — публика почувствовала энергию, которая мощным потоком полилась в зал. Аудитория, наконец-то дождавшаяся того, за чем и ломилась на фестиваль, позволяла делать с собой все, что угодно. «Р-клуб» призвал почтить память убитого полгода назад Джона Леннона — и публика послушно поднялась в молчании.
Хотя вокалистов в «Р-клубе» было трое, больше других публике приглянулся Егор Белкин, закидывающий голову к высоко задранному микрофону и с гитарой ниже яиц. Алексей Густов запомнил его как «Рэмбо с гитарой». Забавная деталь, если вспомнить, что фильм «Рэмбо «Первая кровь»» вышел на экраны США через год после фестиваля САИ.