Егор Белкин вспоминал: «Мы вообще ни на что не рассчитывали и были счастливы, что нам удалось занять у кого-то джинсы, найти какие-то ботинки, чтобы хоть в чем-то можно было выйти на сцену. Я тогда, стоя перед залом, впервые понял, что это дело — как наркотик: если ты его раз нюхнул, хана! Перед нами сидели люди — это было так здорово! Главное — это реакция публики, и мы ее видели — нас поддерживали. Все остальное нам было глубоко по барабану!»
Стенгазета «Архитектор» излагала рецепт успеха «Р-клуба» более академично: «Разнообразные темы, интересная музыка в стиле кантри-рок, хорошее исполнение — вот чем завоевывают расположение зала участники группы».
Гитарист выступавшего за пышминцами «Трека» Михаил Перов увидел «Р-клуб» только в гримерке: «Пока мы переодевались, они чуть не на головах ходили — еще бы, такой успех! Мы посматривали на это чуть свысока: ну ладно, дети, порадуйтесь… Мы вышли на сцену и после их деревенского хэппенинга начали грузить зал глубокими мыслями. Контраст был очень силен. Белкин, упоенный мыслью, что «Р-клуб» всех смел, пошел в зал с бутылкой пива. Вышел «Трек», и он про пиво забыл. А когда Настя запела «Песню любви», он вообще выпал в осадок».
«Трек» произвел впечатление не только на Белкина. Сегодня почти у всех, кто в уже далеком 1981 году присутствовал в зале ДК «Автомобилист», самое яркое воспоминание о дне шестого июня — это выступление четырех парней и одной девушки, затянутых в черную кожу. Алексей Густов описывает свое первое впечатление от встречи с «Треком» так: «Ты сидишь, а прямо на тебя катится огромный тяжелый танк — с ревом, с лязганьем. А ты замираешь в каком-то восторге, как кролик перед удавом, от уникального трековского звука, настоящего цунами. Второго такого звучания точно не было… Мелькнула мысль, что это не стыдно было бы выпустить и на какой-то международный уровень».
Радикализм музыки, текстов и внешнего вида «Трека» даже испугал публику, привыкшую бояться всего на свете. ««Трек» потряс своей мощью, но музыка не понравилась. Было в ней что-то несоветское, как нам казалось, даже фашистское», — вспоминает Алексей Гарань. Судя по результатам зрительского голосования, сложные впечатления от этого выступления остались в голове не у него одного, а эпитет «фашистский» еще всплывет через несколько дней после фестиваля.
Те, кто более раскованно относился к вопросам идеологии, просто получали наслаждение от музыки. Коротича, например, потрясло пение Насти: «Когда она запела низким голосом «Вечность познаем только вдвоем…», мы все обалдели. После их выступления я помчался за сцену выяснять у Насти, кто она и откуда, и когда узнал, что она учится в Архе, то чуть не упал в обморок».
«Змей Горыныч бэнд» должен был, по идее, обладать некой форой: все-таки родная арховская группа, знакомая аудитории — преимущества при голосовании налицо. Однако перед фестивалем добры молодцы с институтской военной кафедры упекли на сборы одну из главных «горынычевых» голов (ударника Наумова), а еще одна голова (гитарист Печенкин) временно находилась в нетрудоспособном состоянии. Пришлось «ЗГБ» выступать втроем — две акустические гитары + Лена Жданович с электроорганом и своим иерихонским голосом. Но на фоне груд аппаратуры такая полуакустика выглядела бледно. Не выручали даже привычные кавер-версии песен «Led Zeppelin». Тем не менее они смогли понравиться конкурентам. Настя Полева смотрела на «горынычей» из-за кулис: «Меня немного покоробило, что они пели чужие песни. Под Планта косить, конечно, удобно, но на фестиваль надо выходить с собственной программой. А Ленин голос мне очень понравился, все было спето профессионально и круто».
Но родная ЗГБшная публика ожидала чего-то более цеппелиновского, а две простые гитары этого дать не могли. Была и еще одна причина их неудачи, уже концептуальная: ««ЗГБ», как каверная группа, недотягивал до уровня креативных команд, — объясняет Александр Коротич. — Понятно было, что найдутся ребята с собственным творчеством, которые будут выглядеть интереснее. Мы, конечно, болели за своих, но особой поддержки при голосовании «Змей Горыныч» не получил».
Последней на сцену ДК «Автомобилист» вышла группа «Перекресток». Коротич, знакомый с лидером группы гитаристом-виртуозом Александром Костаревым, был уверен, что победит именно «Перекресток»: «Они должны были профессиональный джаз-рок завернуть… «ЗГБ» можно было даже не рыпаться. Но на общем фоне «Перекресток» как-то потерялся. Стало ясно, что в роке профессионализм — не самое важное».
Это было явно не лучшее выступление «Перекрестка», на тот момент уже сравнительно активно концертирующей группы. Во всех четырех исполненных композициях ансамблевой игры не чувствовалось, музыканты играли врозь. В чисто инструментальной музыке, которую исполнял «Перекресток», такой разнобой был особенно заметен. Даже сольные партии смотрелись исключительно как способ произвести впечатление на публику. Барабанщик Сергей Пародеев отстучал свое соло, как на уроке — демонстрация техники при минимуме музыки. Даже гитара Костарева, явно злоупотреблявшего эффектами, вызывала у зрителей мысли о зубной боли…
Закончились конкурсные выступления. В наступившей тишине зрители, потянувшиеся к урнам для голосования, чтобы бросить отрывной корешок билета за понравившуюся группу, стали осознавать грандиозность события, свидетелями которого они только что стали:
«Я пережил настоящий шок от происходящего. По мощности аппарата это было подлинное рок-действо, которое непонятно как случилось в Свердловске» (Алексей Густов).
«В этот день в этом зале я почувствовал себя на абсолютно историческом событии. Я физически ощутил, как через меня прошла граница двух эпох» (Александр Коротич).
«Именно этот фестиваль — самое фестивальное ощущение из всех фестивалей, бывших в моей жизни. Все остальные были уже рутиной — я к ним привык, а вот это было ВЫСТУПЛЕНИЕМ!» (Егор Белкин).
Голоса зрителей распределились следующим образом:
«Р-клуб» — 78 голосов,
«Трек» — 55,
«Перекресток» — 52,
«Урфин Джюс» — 44,
«Змей Горыныч бэнд» — 37,
«Затянувшееся ожидание» — 25,
«Битс» — 1
(хотелось бы отметить активность голосовавших — явка к урнам составила 97,3 %. Впрочем, в те годы высочайшая электоральная активность при любых выборах была нормой).
Победителям тут же вручили приз — макет водонапорной башенки на свердловской Плотинке, сделанный умелыми руками первокурсников. Счастливых триумфаторов атаковали папарацци из стенгазеты «Архитектор», и Виктор Резников, клавишник «Р-клуба», дал первое в своей жизни интервью:
«А.: Ваше впечатление как победителей от выступления на сегодняшнем фестивале?
В. Р.: Мы не ожидали. Среди огромного количества прекрасных групп вдруг занять первое место. Конечно, очень рады. Тем большей неожиданностью для нас явилось это, так как мы играли сегодня слабо, да и накладки с аппаратурой не могли не сказаться.
А.: Впечатление ваше от остальных выступлений?
В. Р.: Превосходно! В восторге от выступлений группы Саши Пантыкина. Да и вообще здорово! Мы, собственно говоря, впервые на таком крупном музыкальном мероприятии».
Публика расходилась страшно воодушевленная увиденным и услышанным. Саша Коротич записал часть выступлений на маленький магнитофон: «Когда мы, в полном восторге от увиденного, после концерта сели в парке Энгельса на лавочку и включили запись, мы услышали какой-то телефонный скрежет, как будто очень плохие музыканты играют очень плохую музыку. Разочарование было страшным, особенно на фоне нашего свежего феерического впечатления от фестиваля».
Фестиваль закончился. Музыканты разъехались по домам. Аппаратуру развезли по местам ее постоянного базирования. Но страсти вокруг праздника музыки не улеглись. На следующий день, в воскресенье, по вопросу мероприятия в ДК «Автомобилист» экстренно собралось бюро обкома ВЛКСМ, куда выдернули Сашу Долгова: «Сначала меня Олюнин песочил, потом передал зав. идеологическим кабинетом ВЛКСМ Валентину Киселеву, который и производил разбор полетов. Тексты исполнявшихся песен были записаны им от руки в блокнот на концерте. Мне было поставлено в вину, что я не посетил такое важное мероприятие, не осуществил идеологический контроль. Прицепились, например, к словам: «Не хочу быть серым милиционером…», неоднократно повторяли их, но ничего серьезнее предъявить не могли. Я предложил собрать в студенческом клубе всех участников концерта, чтобы представители обкома сами разъяснили, что же такого криминального в их творчестве. Мысль пришлась по душе, потому что давала обкомовцам галочку в отчете: «Проведена выездная встреча…»»
В институте узнали об обкомовском совещании случайно и несколько фантасмагоричным образом. В понедельник Олег Ракович принес несколько фотографий и заметку о фестивале в областную молодежную газету «На смену!». Ответственный секретарь редакции брать материал наотрез отказался. Произошел следующий странный диалог (в изложении самого Раковича):
«— А зачем вы это нам принесли?
— Интересное же событие, впервые в городе…
— А вы — член комсомола?
— Конечно!
— А про комсомольскую дисциплину знаете?
— Знаю и соблюдаю…
— Вчера специальное заседание обкома ВЛКСМ, рассмотрев данное мероприятие, постановило, что его не было.
— И что?
— Его не было. Значит, публиковать материалы о том, чего не было, мы не можем. Не будем».
Уральские комсомольцы отличались завидной легкостью в обращении с историей. К фальсификациям этой науки в СССР относились с пониманием, но чтобы вот так запросто «отменить» событие вчерашнего дня… Подобной ловкости рук можно было только поучиться.
В оргкомитете завершившегося фестиваля тем временем заседало жюри, куда входили в основном члены институтского комитета комсомола и представитель горкома. По словам председателя Игоря Миляева, результаты фестиваля «должны были соответствовать хотя бы на уровне жюри неким идеологическим требованиям того времени». Горкомовец потребовал для ознакомления тексты всех исполнявшихся песен, из-за этого решение и запоздало. Крамолы в стихах не нашли, можно было голосовать. Мнения судейской коллегии разделились между «Урфином Джюсом», «Треком» и «Р-клубом»