евенских клубов… Слушая записи группы Александра Новикова, трудно удержаться от ассоциаций, уж больно похоже на продукцию всяких «Карнавалов». Громкие гитары, барабанные дроби и патетично-глубокомысленные тексты на вечные темы: скачки, скорости, моторы, пузыри, дискотеки, каскадеры (впрочем, пардон, последний пример из тех самых «Землян»). Еще бы какой-нибудь растительности в иллюминатор напихать — и сходство было бы полным. Новиков и сам не стесняется источников своего вдохновения — в текстах упоминаются мальчик Бананан и круизовский волчок. Из всего этого бессмысленного и беспощадного ряда выбивается разве что веселая песенка про Гену-крокодила, играющего рок на гармошке. Кстати, именно она и запомнилась большинству слышавших эти записи 30 лет назад.
Даже странно, как Александр Новиков мог записывать это одновременно с сочинением песен для своего эпохального «Извозчика». Ведь его «шансонное» творчество подкупало народ не только вкраплениями блатной тематики, но и бесспорной искренностью, которую не отрицают даже самые злостные критики Новикова.
Во всех же этих «Велосипедистах» и «Черепахах» искренности нет ни грамма. Кажется, что программа специально писалась для сдачи филармонической комиссии. Если бы она была сочинена года на три раньше, а руководство Свердловской филармонии не было пугливым, путь Новикова к звездному статусу мог бы стать не таким тернистым. Забавно, что и при этом варианте развития событий венцом карьеры мог оказаться его нынешний пост художественного руководителя Уральского театра эстрады.
P.S. У «Рок-Полигона» были две записи — в 1983-м и 1984-м, но три песни в них совпадают, а остальные мало отличаются друг от друга по темам, аранжировкам и бессмысленности. Зачем же мне следовать их примеру и повторяться дважды? И правда, зачем?
Д. Лемов, 2016
Эти две 20-минутные записи в цивилизованных условиях вполне могли бы оказаться двумя сторонами одной виниловой пластинки, так что логично рассматривать их вместе.
Сторона А, или альбом «Мир — кино», чем-то напоминает первую пластинку, не побоюсь этого сравнения, «The Beatles». Общего действительно много. Та же простота мелодии, наивный оптимизм, тексты, не претендующие ни на что, кроме простого сопровождения бит-музыки. Правда, у «битлов» все больше про любовь, а у «С-34» и про алкоголиков, и про начальников. Но поэзия тех и других так безыскусна, что отнесем тексты в категорию «Сходства». Различий, по большому счету, всего два: а) лондонская студия EMI во главе с Джорджем Мартином чуть круче квартиры, где писалась «С-34», и б) авторский дуэт Густов—Пучков — это не совсем Леннон—Маккартни, да и вокальные данные у двух этих пар разные. А так похоже.
Сторона Б, или альбом «Несколько коротких мыслей», отличается от вышеотрецензированного наличием концепции. И эта концепция служит для «С-34» спасательным кругом. Нет, они не песни записывают, а просто фиксируют мысли. Композиции на альбоме так и называются: «Мысль III» или «Мысль VI». У песни предполагается вступление, развитие, кода, а с мысли какой спрос? Она может начинаться из ничего и обрываться на полузвуке. Эти полутораминутные мысли напоминают сегодняшний Твиттер — ограничение в 140 знаков. Тематика таких композиций может быть любой: мало ли чего в голову взбредет? Так, ничего серьезного. Очень удобная форма.
Еще одно различие между ливерпульским и свердловским квартетами заключается в возрасте исполнителей. «Битлам» в период наивного «Please please me» было чуть за 20. С-тридцатьчетверкам в 1983 году — почти под 30. Разница существенная. Сохранить в такие лета столь незамутненное восприятие действительности можно было только в стране, где самое счастливое детство, самая комсомольская юность и самые консервативные музыкальные вкусы. «С-34» — как доказательство преимуществ социализма. Ну не круто ли?!
Д. Лемов, 2016.
1984. «Дайте им понятных песен»
1984 год — тяжелый период для всего советского рока. Давление властей на неофициальную музыку усилилось по всем фронтам. Под этим прессингом в Свердловске не состоялось ни одного концерта. Тем не менее музыканты умудрялись выступать (правда, в других городах) и записывать альбомы.
«Мне мораль читает моральный инвалид»(1984. Хроника)
Зимнее оцепенение сковало свердловских музыкантов. После провала филармонической эпопеи у многих опустились руки. Из состояния депрессивной неподвижности «УД» вывел звонок из Волгограда: сработали старые, еще бакинские контакты, ребята из местного инженерно-строительного института пригласили приехать на фестиваль «Земля — планета людей». Заиндевевшие детали начали шевелиться, «Урфин Джюс» собрался, загрузился в поезд и 7 февраля появился на берегу Волги.
На следующий день в Доме офицеров волгоградская публика имела честь лицезреть уральцев. Агрессивная рекламная кампания «Пятнадчика» сделала свое дело — публика встретила группу овацией и дружно подпевала знакомым вещам. Председатель жюри заявил после концерта, что именно такая рок-музыка нужна молодежи. «УД» готовился к гала-концерту, но… В связи с кончиной генсека Юрия Андропова в стране объявили траур. «Урфин Джюс» отправился домой, увозя приз зрительских симпатий.
Поступали и еще приглашения, но выехать никак не удавалось: в столице вдруг прикрыли намечавшийся рок-фестиваль при МИФИ, а еще раз съездить в Волгоград не удалось из-за банального отсутствия билетов в южном направлении. «Урфин Джюс» занялся подготовкой к записи третьего альбома. 25 апреля в подвале университета попробовали записываться, но эта попытка оказалась единственной. Пропускной режим в вузе внезапно ужесточили, и студия Лени Порохни в вечернее и ночное время стала недоступна. Заниматься рок-н-роллом становилось все труднее.
На настроении свердловских музыкантов это пока никак не сказывалось. Бушевала весна, все были молоды и одухотворены. Небольшой рок-н-ролльный мирок продолжал жить бурной жизнью, не обращая внимания на окружающую серую действительность, которая уже не просто застоялась, а покрылась склизкой плесенью.
Спустя десятилетия повзрослевшие бойцы рок-н-ролла вспоминают это время с теплой ностальгией. «Все крутилось в одном котле, ограниченном тремя вузами: технократическим УПИ, гуманитарным университетом и творческим Архом, — говорит Егор Белкин. — Обмен идеями на этом пятачке был страшно интенсивный. Любая идея тут же реализовывалась, и сразу к ее осуществлению подцеплялись все. Если нужна была машина, появлялся Андрюха Зонов с «Запорожцем». Если Коротич придумывал надувающуюся на сцене фигуру — сразу отыскивался человек, который стыбзит на заводе полиэтилен, и люди с паяльниками, которые эту фигуру склеят. Если не было аппарата — приходил Александр Новиков, что-то сколачивал, и аппарат играл. И никто не считал рок-н-ролл блажью. Все понимали, что это достойное, заслуживающее уважения дело, которому нужно безвозмездно помогать».
«Тогда все были всеми, и в этом была уникальная возможность проявить себя, — добавляет Олег Ракович. — Если бы я имел музыкальные способности, я бы предлагал что-то музыкальное, и это было бы внимательно выслушано. Мы с Коротичем были архитекторами, и к нам прислушивались в плане сценографии, каких-то зрительных образов. Все лучшее в нашем роке сделано в начале 1980-х. Тогда никто ни за что не платил, это был чистый кураж, стремление самовысказаться, эгоцентрическое желание быть услышанным».
«Даже тогда все понимали, что, даже если мы не просоответствуем каким-то западным уровням, все равно мы создадим продукт, который останется в веках. Так оно и вышло, — продолжает Егор. — Сейчас об этом снимают фильмы, пишут книги, а все ведь сделано прыщавыми юнцами, которым просто надо было как-то себя реализовать».
Летом 1984-го закончила архитектурный институт группа «Наутилус». Ее музыканты за последние два года полностью погрузились в искрящееся рок-н-ролльное море, и выныривать на тусклый берег им совершенно не хотелось. Вячеслав Бутусов, по его собственным словам, «мечтал жить только в этой плоскости, в этой атмосфере, в этом пространстве, чтобы поменьше оставалось всего остального: этой рутины, обыденности, угнетающей и серой реальности. И не хотелось задумываться о том, что она неизбежна, что с этим нужно учиться жить… В 84-м году мы поняли, что сейчас нас всех разметает по разным местам и мы, может быть, даже и не увидимся. Состояние было, как у наркомана, когда его от дудочки оторвали. Мне предназначено было в Тюмень ехать. Как потом выяснилось, от меня там чудом отказались».
Умецкий находился примерно в таком же настроении: «Когда мы закончили институт, депрессии были чудовищные. Все-таки Арх — это была вольница. Где еще в обеденный перерыв можно было по официальной трансляции послушать «Led Zeppelin»? А тут пришлось ходить на работу! Ну, в конце концов с этой ситуацией мы справились».
Хотя почти все «наутилусы» остались работать в Свердловске (только Андрей Саднов уехал в Первоуральск), группа фактически развалилась. Рокеры превратились в проектировщиков, гитары заменили кульманы и рейсшины. Слава в институте «Уралгипротранс» придумывал облик станции метро «Уралмаш». Дима водил карандашом в «Уралтеплоэнергопроекте». Производственную усталость молодые проектировщики снимали не музыкой, а алкоголем. Постепенно тусовка почти махнула на них рукой — еще двое подававших надежды больше уже ничего не подают…
Надежды стали связывать с другим коллективом. Журналист Андрей Матвеев основал собственный проект. Назывался он очень концептуально: группа «Группа». Страшно подумать, как искали бы информацию об этом коллективе его поклонники, доживи он до времен Интернета, Яндекса и Google. В «Группу» Андрей зазвал гитариста развалившегося к тому времени «Метро» Володю Огонькова и двух дебютантов — басиста Антона Нифантьева и ударника Володю Маликова. Вокалом заведовала жена Матвеева Алина, до этого певшая в «Метро». Она же была заведующей клубом завода имени Воровск