Все заставляет предполагать, что Круковский был удовлетворен и на этот раз, так как угроза шантажом и разоблачениями всегда оказывала магическое действие на Департамент полиции.
Через год парижская агентура снова подверглась некоторым изменениям благодаря докладу 8 мая 1885 года Дурново Оржевскому, в котором директор департамента ссылается на данные, доставленные надворным советником Зволянским (новый полицейский герой), полученные последним из личных объяснений с Рачковским и Барлэ.
Из этого доклада видно, что у Барлэ было шесть французских агентов, на которых он тратил 1560 франков в месяц, что чиновнику парижской префектуры он платил 200 франков ежемесячно, что у него было две конспиративные квартиры, на одной из которых производилось наблюдение за корреспонденцией, и что на консьержей по наблюдению за перепиской он расходовал 1070 франков ежемесячно. Траты самого Рачковского были значительно меньше, а именно: от 1200 до 1500 франков в месяц; при этом обращают на себя внимание следующие расходы: на постоянную квартиру для наблюдения за Тихомировым, в которой жил агент Продеус (бывший околоточный надзиратель), тратилось 65 франков ежемесячно; от 600 до 800 франков в месяц уходило на внутреннюю агентуру, временные наблюдательные квартиры, единовременные выдачи консьержам, полицейским чиновникам и другим за разные сведения, на оплату мелких услуг, извозчика, кафе и пр.
Таким образом, получалась переиздержка, достигающая 500 франков ежмесячно (Рачковскому отпускалось на расходы всего 1000 франков), которую Дурново объясняет усиленной деятельностью по выяснению личностей Сержиуса (Кайгера) и Славинского (Иванова), Алексея Николаевича (Тонконогова) и по наблюдению за ними, затем расходами на устройство внутренней агентуры, на поездку агента из Швейцарии в Париж по вызову эмигранта Русанова и другие.
Все это заставляет Зволянского и Дурново склоняться к тому, чтобы усилить ассигнования Рачковскому за счет ассигнований Барлэ, у которого, как то выяснил Зволянский, получается ежемесячно довольно значительный остаток, обращаемый им в свою пользу.
Все предложения Дурново получили утверждение Оржевского, и Рачковскому была отпущена в его распоряжение вторая тысяча франков в месяц, которую отняли у Барлэ; с гражданином же Барлэ заключен был новый контракт до 1 июня 1887 года.
Одновременно было заключено 8 мая 1885 года условие с секретным сотрудником Ландезеном (он же Гекельман), который, несомненно, являлся той секретной агентурой Рачковского, о которой упоминается в докладе Дурново, Ландезен — будущий Шртинг — новый герой русской полицейско-провокаторской эпопеи.
24 марта 1885 года С.Зволянский прислал из Парижа, где он находился в служебной командировке, на имя Семякина в Департамент полиции телеграмму, в которой говорится, что “субъект” требует за службу тысячу франков в месяц, не считая разъездных, в случае разрыва — 12 тысяч франков, может войти в сношение с редакцией, “личность ловкая, неглупая, но сомнительная. Федоренко полагает сношения с ним полезными, но цена высокая”.
На это последовал 25 марта телеграфный ответ Дурново на имя Федоренко для Зволянского:
“Нахожу цену слишком высокою. Можно предложить 300 рублей в месяц. Единовременных выдач в таком размере допустить нельзя. Вознаграждение вообще должно зависеть от степени пользы оказанных услуг, которые до сих пор сомнительны. Прошу Вас решить вопрос с Ф., смотря по нужде в содействии подобной личности. Будьте осторожны относительно сохранения особы Федоренко”… “Субъектом” был Ландезен-Гекельман, впоследствии Гартинг.
После этого с Ландезеном было выработано следующее соглашение:
“Бывший агент Санкт-Петербургского секретного отделения, проживающий ныне в Париже под именем Ландезена, приглашен с 1 сего мая к продолжению своей деятельности за границей и поставлен в непосредственные отношения с лицом, заведующим агентурой в Париже. Соглашение с Ландезеном, рассчитанным секретным отделением по 1 марта сего года, состоялось на следующих условиях:
1) с 1 мая 1885 г. Ландезен получает триста рублей или семьсот пятьдесят франков жалованья в месяц;
2) в случае поездок вне Парижа, предпринимаемых в видах пользы службы и по распоряжению лица, заведующего заграничной агентурой, Ландезену уплачиваются стоимость проездного билета и десять франков суточных;
3) служба Ландезена считается с 1 марта 1885 г., причем за март и апрель ему уплачивается жалованье по старому расчету, т. е. по двести рублей в месяц, и, кроме того, возвращаются расходы по поездке в Париж в размере ста рублей;
4) в случае прекращения сношений с Ландезеном по причинам, от него не зависящим, он предупреждается заранее о таковом решении и, сообразно с его усердием и значением оказанных им услуг, ему сохраняется в течение нескольких месяцев получаемое жалованье или производится единовременная выдача, и то, и другое по усмотрению Департамента полиции… Директор департамента Л. Дурново. 8 мая 1885 г.”.
На полях написано: “Разрешаю. П.Оржевский, 8 мая”.
Гекельман — студент Петербургского горного института — был завербован в начале 80-х годов, вероятно, полковником Секеринским, начальником Петербургского охранного отделения; он “освещал” своих товарищей-студентов, но вскоре был ими заподозрен и потому покинул Петербург, переехал в Ригу, где и поступил в число студентов местного политехникума. Но и здесь Гекельману не повезло, он так же быстро провалился и вынужден был в 1884 году уехать за границу, в Швейцарию, где и поступил в Цюрихский политехникум под фамилией Ландезен. Под этой фамилией он входит и в эмигрантскую среду, которая вначале встречает его не совсем доброжелательно. Несмотря на эти неудачные дебюты Гекельмана-Ландезена, Рачковский усмотрел в начинающем провокаторе большой талант и, как мы видим из приведенного выше пикантного контракта, сделал его своим секретным сотрудником.
Провокатор Гекельман-Ландезен работал за границей, главным образом, среди народовольцев. Для характеристики его провокаторской деятельности небезыинтерес-но прочесть следующую докладную записку Зволянского, представленную им директору Департамента полиции Дурново 6 октября 1886 года:
“По свидетельству заведующего агентурой, сотрудник Л. является для него вполне полезным помощником и работает совершенно искренно. Самым важным является, конечно, сожительство его с Бахом, с которым у него установились весьма дружественные отношения. Кроме того, Л. поддерживает личное знакомство и связь с Баранниковой, Сладковой, Лавровым и Паленом, а бывая на квартире у Баранниковой, видит и других приходящих к ней лиц. Тихомиров был несколько раз на квартире Баха и Л., но у него Л. не бывал и приглашения бывать пока не получал. Хотя Бах с ним довольно откровенен, в особенности по вопросам внутренней жизни эмиграции, но некоторая сдержанность по отношению к Л. со стороны прочих эмигрантов еще заметна: специально политических вопросов и споров с ним не ведут и советов не спрашивают, но, впрочем, присутствия его не избегают, а если он находится в комнате, то говорят про дела, не стесняясь. Такое положение Л., достигнутое благодаря постоянному, вполне разумному руководству его заведующим агентурой, представляет, конечно, значительный успех по сравнению с тем подозрительным приемом, который был оказан Л. в прошлом году при его приезде. При продолжении дела в том же духе, несомненно, Л. удастся приобрести больше доверия и более близкие отношения, и он будет играть роль весьма для нас ценную, если, конечно, какой-нибудь несчастный случай не откроет эмиграции глаза на прошлое Л.
Связь Л. с эмиграцией поддерживается еще и денежными отношениями. Бах почти совершенно живет на его счет, и другие эмигранты весьма часто занимают у него небольшие суммы, от 50 до 150 — 200 франков. Прием этот для поддерживания отношений является вполне удачным, но, конечно, в этом отношении должны быть соблюдены известные границы относительно размера ссуд, что мною и разъяснено Л., впрочем, больших денег у него на это и нет. Так как на возвращение денег, одолженных Л., в большинстве случаев нельзя рассчитывать и ему поэтому самому приходится занимать, то заведующим агентурой ассигновано на этот предмет из агентурных денег 100 франков ежемесячно. Сумма эта, по мнению Рачковского, слишком мала, и можно было бы с большой пользой для дела увеличить таковую до 250 франков в месяц, об отпуске коих, в случае согласия, и ходатайствует г. Рачковский, так как из агентурных денег, за массой других расходов, нет возможности делать эти выдачи.
Раньше Л. и Бах жили в меблированной комнате, что было весьма неудобно для сношений, поэтому признано было необходимым нанять отдельную квартиру. Расчет оказался правильным, так как квартиру посещают уже многие эмигранты. Покупка мебели и устройство квартиры стоили Л. 900 франков, которые он занял у Рачковского. Расход этот был неизбежен, так как, по существующему обычаю парижских домохозяев, нельзя нанять квартиру, не имея обстановки, обеспечивающей годовую квартирную плату.
Деньги эти подлежат возвращению г-ну Рачковскому, так как расход этот должен быть принят Департаментом за свой счет.
Надворный советник С. Зволянский. 6 октября 1886 г.”.
“Резолюция: Г. товарищ министра изволил разрешить уплату 900 франков. Дир. Дурново”.
Гекельман-Ландезен не удовлетворялся одним освещением своих друзей-революционеров, он был также несомненно и злостный провокатор: благодаря ему была организована, а затем и ликвидирована в Париже мастерская бомб, причем пострадали (тюремное заключение или высылка) многие русские революционеры-народовольцы.
Как ни доверяли высшие чины Департамента полиции своему любимцу Рачковскому, все же они не упускали случая лично проверять его деятельность; этим отчасти объясняются частые командировки их за границу. После одной из таких заграничных поездок надворный советник Зволянский представляет 6 октября 1886 года директору департамента следующий доклад:
“Естественно развиваясь с каждым годом, благодаря установлению новых связей и изысканию лучших способов наблюдения, а также приезду новых личностей, агентурное дело за границей вместе с тем требует постоянно и больших расходов.