Жан–Жак Куртин
В полумраке кабинета ученый рассматривает гипсовый бюст. На полу — труд по хиромантии и измерительные инструменты, на стене — анатомическая гравюра. Причудливые слепки голов стоят на полке, ожидая своей очереди. Фронтиспис книги «Искусство знать людей» (1659) Марена Кюро де Ла Шамбра, придворного и королевского врача, не оставляет сомнений, что речь пойдет об изучении знаков и языка тела.
Ибо природа не только наделила человека голосом и языком, дабы они служили истолкователями его мыслей, но, не доверяя его способности ими злоупотреблять, она также заставила говорить его лоб и глаза, дабы уличить во лжи, если первые не будут верно исполнять свои обязанности. Одним словом, она излила всю свою душу наружу, и не нужно окна, чтобы видеть ее движения, склонности и привычки, ибо они проявляются на лице, в виде отчетливых и несомненных знаков[829].
I. Физиогномическая традиция
Это знание относится к области физиогномики — искусства расшифровывать язык тела, сегодня чаще всего рассматриваемого как архаическая и вполне дискредитированная разновидность психологии. Однако между XVI и XVIII веками оно пользовалось необычайной популярностью и сыграло существенную роль в истории идей, равно как и в изучении вежества[830]. Физиогномика была тогда далеко не единственной наукой, утверждавшей, что тело говорит. Эта уверенность отзывается на всем протяжении классической эпохи в разных сферах знания: тут и учебники риторики, где речь идет о телесных техниках произнесения (actio); и трактаты о том, как следует себя вести, предписывающие самоконтроль и наблюдение за окружающими; и книги об искусстве беседы, призывающие взвешивать не только слова, но и жесты; и книги об искусстве молчания, советующие поменьше говорить, чтобы яснее говорило тело; и труды по медицине, позволяющие быстро распознавать во внешней человеческой анатомии симптомы болезней или черты характера; наконец, руководства для художников, объясняющие, как изображать различные страсти…
Эти искусства и науки обязаны своим существованием древнейшей антропологии: начиная с первых гадательных книг Месопотамии[831], через заложенные греко–римской Античностью основы[832], затем через традиции западного и арабского Средневековья[833] прослеживается и мало–помалу систематизируется связь между внешним видом человека и внутренним бытием, между тем, что в нем кажется поверхностным и глубоким, показным и потаенным, видимым и невидимым, явным и латентным. Одним словом, между сферой души — характерами, страстями, склонностями, чувствами, эмоциями, психологической природой… — и тела — знаками, следами, отметинами, индикаторами, физическими чертами… Именно об этом говорят вечные метафоры, в которых угадывается эта парадигма, сводящая вместе разрозненные области знания; ее наиболее систематическим выразителем является физиогномика: глаза — «врата» или «окно» сердца, лицо — «зеркало души», тело — «глас» или «подобие» страстей.
Однако, как напоминает фронтиспис «Искусства знать людей», физиогномика не только ставит перед собой задачу формирования особой области знания. Рождающаяся в полумраке кабинета наука неудержимо стремится к свету, который на заднем плане гравюры освещает другую сцену, представляющую двор и хорошее общество. Потому что главное стремление Кюро — снабдить читателя руководством, как надо себя вести в общественной жизни.
Этот проводник самый надежный из тех, что могут служить путеводной нитью в общественной жизни, и если им воспользоваться, то можно избежать тысячи ошибок, которые могут быть совершены, и опасностей, которые могут на нас обрушиться в любой момент. <…> В жизни нет действий, которые не требовали бы этого искусства: без него нельзя обойтись при воспитании детей, выборе слуг, друзей, общества. Оно указывает случаи и благоприятные моменты, когда надо действовать, когда стоит говорить: оно учит тому, как это следует делать, и ежели нам понадобилось внушить кому–то страсть, намерение или замысел, то ему известны все пути, по которым они проникают в душу. Наконец, если последовать совету мудреца не вести речи с гневливыми и завистливыми и не находиться в обществе нечестивцев[834], то что лучше может уберечь нас от дурных знакомств, как не Искусство, о котором мы ведем речь?[835]
Это объясняет, почему сенсационный успех физиогномики в начале XVI века точно совпадает с появлением доктрины вежества: «Дабы применять вежество на практике, надо обладать даром наблюдения, необходимо знать людей и распознавать движущие ими мотивы»[836]. Именно поэтому, говоря в более широком смысле, периоды расцвета и упадка физиогномической традиции в XVI–XVIII веках тесно связаны с историей трансформации общественных отношений. Ее триумф в XVI — первой половине XVII века сопровождает формирование придворного общества, так же как ее возрождение в трудах Лафатера будет свидетельствовать о переопределении идентичности, обусловленном общественными потрясениями последней четверти XVIII века.
Таким образом, физиогномика содержит в себе историю определенного видения тела. Она не только учит интерпретировать язык «излитой наружу» души, но устанавливает телесные нормы, выявляет «усредненный» физиономический тип, в пропорциях открывает идеал красоты, вытесняет на периферию взгляда деформации, уродства и монструозность. Традиционно (с античных времен) проводя параллели между строением человека и животного, она порождает гибриды и метаморфозы, тем самым ставя под вопрос границы человеческого облика. Она предписывает телесные техники, легитимирует хабитус, осуждает или санкционирует те или иные практики. Кроме того, физиогномика отвечает стремлению к прозрачности индивидуума и общества, дает ключ к идентичности и намерениям, когда их непосредственное восприятие затруднено. Как продолжает Кюро, «это Искусство учит обнаруживать скрытые намерения, тайные поступки и неведомых творцов известных деяний. Наконец, не существует столь глубокого притворства, в которое ей было бы невозможно проникнуть и с которого оно было бы не способно совлечь большую часть покровов»[837]. Физиогномика принимает участие и в конструировании социальных и сексуальных различий в сфере зримого. Так, Луи–Себастьен Мерсье опознает убийц по невысокому росту: «Жестокие души обитают в ничтожном теле»[838]. Что касается Кюро, то за привлекательными чертами женщины ему чудится множество пороков: «Эта чарующая грация… — не что иное, как обманчивая маска, за которой скрывается несметное количество недостатков»[839]. Таким образом, физиогномическое восприятие ведет к формированию определенного образа тела, памяти, способов ее применения. Но физиогномические дешифровки также обладают собственной историей: на всем протяжении классической эпохи изменяется восприятие того, что считать существенными телесными знаками, усложняется восприимчивость к индивидуальному способу выражения, трансформируется интерпретация человеческого облика[840].
II. Тело и телесные знаки
Начиная с 1550–х годов в свет начинают выходить метопоскопические трактаты[841]. Метопоскопия — то же самое по отношению к лицу, что хиромантия — к ладони. У каждого человека на лбу написана его судьба: отметина, которая одновременно может быть признаком удачи и неудачи, чертой характера, симптомом болезни и социальным стигматом. Физиогномическая мысль эпохи находится под влиянием астрологии, поэтому пристальное исследование тела обусловлено бесчисленными симпатическими связями и сходством, существующим между вселенной и человеком. По традиции такие знаки организованы в тройственную структуру: они устанавливают аналогии между телесными признаками, психологическим означаемым и покровительствующей силой — планетами, божествами или природой… — скрепляющей отношения означивания. Плоть каждого человека несет отпечаток сигнатуры звезд, неизменные и нерушимые метки: на ней, в буквальном смысле, написан характер. Так тело оказывается во власти временной неподвижности. В монотонных каталогах метопоскопических фигур, составленных Кардано или Сондерсом, нет места каким–либо индивидуальным или выразительным деталям. Ничто не оживляет эти безличные физиономии, эти невыразительные лица.
Однако восприятие тела как носителя определенных черт заметно изменяется на протяжении XVI века. К разряду новаторских сочинений принадлежит главный физиогномический вклад в ренессансную традицию интерпретации тела — «Человеческая физиогномика» Джамбаттиста делла Порты[842]. Трудно отрицать, что делла Порта был человеком своего времени, об этом свидетельствует его интерес к астрологии и «естественной магии» или обращение к зооморфным сравнениям, строго соответствующее учению о планетарных сигнатурах и симпатических связях. Однако в «Человеческой физиогномике» присутствует и другая логика: забота о методе, точности и сборе естественнонаучных наблюдений за человеческим лицом, которое наделяется новой выразительностью и глубокомыслием. Кроме того, лицо постепенно оживает: скажем, отдельный том своего труда делла Порта посвящает глазам, причем он пытается уловить, в чем состоит выразительность взгляда. Физиогномика стремится рассматривать движение как знак, и чертам лица постепенно придается ранее им не свойственное психологическое измерение.