К великой роли молчания в любви то и дело возвращается в своем творчестве Виктор Гюго. В сборнике «Созерцания» он описывает молчаливую прогулку двух влюбленных:
Молча подолгу, мы внимали небу,
Где дня багрянец угасал.
О чем наши сердца в молчанье
Пели? Лишь о любви!
В стихотворении «Под деревьями» о полноте этого безмолвного блаженства говорится более подробно:
Идут они, [...] и встали вот на миг,
Слова меж ними, сбивчивые фразы,
В мгновенья тишины уста молчали их,
И перешептывались души.[242]
В литературе XX столетия взаимосвязь любви и молчания становится одним из лейтмотивов. Повествователь «Поисков утраченного времени» в тишине смотрит, как спит Альбертина, и молча любуется этим: «Чувствуя, что она спит непробудным сном, [...] я смело и бесшумно прыгал в постель, ложился рядом с Альбертиной, одной рукой брал ее за талию, целовал в щеку и в сердце; куда бы я ни положил вторую руку, она пользовалась полной свободой, и ее тоже колыхало, как и бисеринки, дыхание спящей. [...] Когда дыхание Альбертины становилось более шумным, то создавалось впечатление, что она задыхается от счастья, и, когда мое счастье достигало предела, я мог обнимать Альбертину, не нарушая ее сна»[243]. Подобные чувства можно испытать в тишине комнаты за сочинением любовных писем.
Позволить себе молча помечтать о любви — в сущности, одна из задач этой главы нашей книги. У Сент-Экзюпери есть строки о девушке, побывавшей в краю «мыслей, голоса и молчаний возлюбленного»[244]. В «Постороннем» Альбера Камю именно молчание рождает гармонию, прочувствованную повествователем и Мари на пляже: «Я поцеловал ее. С этого момента мы не произнесли больше ни слова». Позднее Паскаль Киньяр напишет: «Только молчание позволяет нам разглядеть другого человека»[245].
Впрочем, любви свойственны разные виды молчания, на что нам уже намекнул Альфред де Виньи. С одной стороны, есть молчание, сопутствующее удовольствию и чувственным наслаждениям, с другой стороны — то, которое перетекает к нам от объекта страсти; обратимся теперь к этой второй разновидности. Удовольствие, получаемое от любви, и его ожидание, предвкушение, кульминация и состояние, охватывающее человека после вкушения радости, — все эти градации ощущений неразрывно связаны с молчанием. Если верить на слово авторитетам XVIII столетия в области плотских утех, молчание обнаруживает всю свою силу уже в тот момент, когда женщина начинает ласкать мужчину, отчего последний приходит в восторг.
Разумеется, мужское стремление получить удовольствие от этих ласк окружено совершенно особым молчанием. Рубо, врач, рассказывает о случае молодого человека с флегматическим темпераментом, неспособного к эрекции «при совокуплении и у которого извержение семени происходит исключительно в тишине, при мастурбации». Деланд, также врач, приводит прочие примеры любителей молча мастурбировать прямо в гостиной, в присутствии семейства. «Они не совершают ни единого движения, или почти не совершают», однако «в их позе, в лице и молчании [...] присутствует нечто особенное», и врачу тут сложно ошибиться. «О том, что происходит в действительности, ясно свидетельствуют блеск в глазах и признаки бурного волнения»[246].
«Современный эротический словарь» Альфреда Дельво, изданный в 1864 году, не избегая сочности фраз, констатирует удовольствие, какое может испытать женщина во время мастурбации. Молчание в этом случае не осознанное, но объясняется состоянием, которое в те времена называли «маленькой смертью», в тот момент у женщины «белые глаза»[247], то есть она их закатывает.
В «Пунцовом занавесе» Барбе д'Оревильи указывает на тишину как естественное и непременное условие любовной близости. Альберта, героиня повести, молчит. И это молчание настолько глубокое, что пронизывает все ее существо. Альберта получает высшее наслаждение от близости. Ночь за ночью, говорит нам повествователь, «она по-прежнему — даже у меня на груди — оставалась молчалива, редко объяснялась со мной на словах» и «отвечала мне только долгими объятиями. Ее печальный рот был молчалив во всем... кроме поцелуев». В отличие от других женщин, Альберта после момента удовольствия «просто молчала». Повествователю удается услышать от нее «разве что какое-нибудь односложное словцо». Так продолжалось полгода. Потом в одну из ночей Альберта «была еще влюбленней и молчаливей, чем обычно. (...) Я слышал ее через объятия. И вдруг перестал слышать. Руки ее больше не прижимали меня к сердцу, и я решил, что она в беспамятстве, а это нередко случалось с ней (...) Из опыта я знал, как протекают у Альберты пароксизмы сладострастия»[248], однако теперь девушка была мертва. Неподвижная, холодная, она по-прежнему лежала возле своего возлюбленного на синем диване, в пугающей тишине дома.
Позднее Жорж Бернанос в романе «Господин Уин», о котором нам уже довелось вести речь выше, даст яркий образ пропитанного чувственностью молчания. Супругами стали двое небогатых и простых людей: дочь старого Девандома, чья работа не приносила большого дохода, выходит замуж за браконьера Эжена, которого впоследствии обвинят в убийстве слуги с фермы. Жизнь их складывается непросто. Впрочем, жена «узнала именно от Эжена то особое молчание, мужское, суровое, которое вызывало в ней жалость ко всей оставшейся части мира. Отныне круглые сутки не было больше ничего, кроме этого молчания, в нем она и жила, свернувшись калачиком, — податливое, терпеливое существо, окруженное молчанием. Всё за пределами него бесцветно, пресно и мелко»[249]. В итоге, когда Эжен решает покончить с собой, жена поступает так же, и они оба совершают самоубийство в доме, гае жили. После финального выстрела опустилась «завеса тишины и ночи».
Благосклонный свидетель пылкой любви, молчание, однако, иногда сопровождает распад отношений. Об Альбертине повествователь Марселя Пруста рассказывает так: «Помехи появились у нее теперь, и о них она ничего не говорила, так как, без сомнения, считала, что они неустранимы, незабываемы, что их следует держать в тайне и что они выстраивают между нами стену осторожности в ее словоупотреблении и образуют промежутки непреодолимого молчания»[250]. Обратимся снова к семейной паре, выведенной Гюисмансом на страницах его романа «В пути». Долгое пребывание в мрачном доме скупых и молчаливых родственников мало-помалу отдалило супругов друг от друга. Деревенский обиход выхолостил их любовь своим безмолвием. Отныне оба, муж и жена, хотят жить в одиночестве и молча вынашивают мечту о смерти супруга. Ночью они притворяются, что спят, чтобы избежать разговора. Им больше нечего сказать друг другу. В день отъезда этой пары, Жака и Луизы, родственники, у которых они останавливались, в крайнем смущении от повисшего между ними молчания.
Есть и более трагичный вид молчания: в романе Франсуа Мориака «Тереза Дескейру» описано молчание двух супругов, разделившее их, поскольку им не удается найти общего языка; именно оно становится отправной точкой к преступлению. В молчании Бернара — ключевая причина трагической участи Терезы. Как раз оно с самого начала перекрыло для супругов путь в «манящий край восторженной любви», и это обрекло обоих на пустое, безрадостное существование. Постепенно Тереза стала чувствовать, что молчание мужа уничтожает ее, губит и она заперта в нем. Оно погружает ее «во мрак, в глубины глубин ее существа»[251]; безмолвие Бернара привело историю к трагической развязке.
Продолжая тему трагической стороны молчания, укажем на поэму «Долорида» Альфреда де Виньи. Главная героиня, Долорида, поджидает своего любовника, намереваясь убить его. «Какое долгое молчанье!» — восклицает поэт, показывая нам сиену их встречи.
В романе «Трава» Клод Симон с пристальным вниманием к звуковой составляющей ситуации описал изнасилование Луизы в ванной комнате человеком, именуемым в книге «старик». После непродолжительной борьбы оба падают на пол «в каскаде грохота, отлетавшего во все стороны гулким эхом, оглушительным в безмолвии ночи [...] — и затем настала тишина, пришла не мягким приливом, а надвинулась всей своей тяжестью; она казалась настолько властной, давящей (это была словно тонна тишины), вездесущей и неумолимой, что мелкий моросящий дождь, рассыпавшийся брызгами (словно ниточка воды, украдкой сочащаяся из мощной скалы), зашуршал на улице снова».
Литературные произведения, описывающие разрушительное воздействие безмолвия на отношения между мужчиной и женщиной, отражают реально существующую проблему, которую Фредерик Шово рассматривает в своей книге «История ненависти». Посвятив долгое время тщательному изучению юридических архивов XIX века, этот историк считает молчание одним из главных факторов, ведущих к распаду пар, что он и доказывает, анализируя чувство ненависти между двумя индивидами. «Отношения, замешенные на ненависти», обречены ибо подвержены губительному действию взаимной «вызревшей злобы». И если большинство людей не прибегают к открытому выражению агрессии и насилию, они так или иначе проявляют свою «постоянную раздражительность». «Гнетущее молчание, — пишет Фредерик Шово, — длящееся, кажется, целую вечность, оказывается грозным невидимым оружием». Не разговаривать со своим партнером означает «дать ему ощутить себя объектом ненависти, который другой пытается вытеснить из собственной жизни». Зачастую эта ненависть, как замечает Фредерик Шово не без нотки юмора, парадоксальным образом превращается в «крепкий цемент, обе