Этот рассказ дал леди Белластон время собраться с мыслями и сообразить, как ей действовать. Так как все поведение Софьи свидетельствовало, что Джонс ее не выдал, то она приняла благодушный вид и сказала:
– Я не вошла бы так неожиданно, мисс Вестерн, если бы знала, что у вас гости.
Произнося эти слова, леди Белластон пристально посмотрела на Софью. Бедная девушка вспыхнула и в сильном смущении пробормотала:
– Поверьте, сударыня, что я всегда почитаю за честь видеть вашу светлость…
– Надеюсь, что я вам не помешала, по крайней мере? – прервала ее леди Белластон.
– Нет, сударыня, – отвечала Софья, – мы уже кончили нашу деловую беседу. Если вашей светлости угодно будет припомнить, я не раз говорила о пропаже своей записной книжки. Оказывается, этот джентльмен нашел ее и был так добр, возвратив ее мне вместе с находившимся в ней банковым билетом.
При появлении леди Белластон Джонс от страха чуть не упал в обморок. Он сидел, постукивая каблуками и играя пальцами с самым дурацким видом, словно деревенский недоросль, впервые попавший в светское общество. Мало-помалу он, однако, начал приходить в себя: поняв намек леди Белластон, которая не подавала виду, что она его знает, он тоже решил притвориться незнакомым с ней. Он сказал, что, получив в свое распоряжение эту записную книжку, принялся старательно искать даму, имя которой было в ней написано, но до сегодняшнего дня ему не удавалось найти ее.
Софья действительно говорила леди Белластон о потере записной книжки, но так как Джонс по той или иной причине ни разу не обмолвился ей, что книжка эта у него, то она не поверила ни одному слову Софьи и была немало поражена находчивостью молодой девушки, так быстро придумавшей извинение; причина ухода Софьи из театра тоже показалась ей выдумкой, и, не зная, как объяснить встречу влюбленных, она все-таки была твердо убеждена, что встретились они не случайно.
– Какая же вы, однако, счастливая, – проговорила она с деланной улыбкой. – Деньги ваши не только попали в руки честного человека, но ему еще посчастливилось установить, кому они принадлежат. Ведь вы, кажется, не публиковали о пропаже. Вам на редкость повезло, сэр, что удалось отыскать, кому принадлежит банковый билет.
– Но, сударыня, ведь он лежал в записной книжке, на которой было написано имя мисс Вестерн, – отвечал Джонс.
– Да, все сложилось чрезвычайно удачно! – воскликнула леди. – И не менее удивительно, что вы прослышали, где живет мисс Вестерн: ведь об этом мало кто знает.
Джонс уже совершенно овладел собой; он живо сообразил, что ему теперь представляется прекрасный случай ответить Софье на вопрос, заданный ею перед самым приходом леди Белластон.
– Действительно, сударыня, – сказал он, – мне это удалось благодаря необыкновенно счастливому стечению обстоятельств. На днях я сообщил о своей находке одной даме в маскараде, назвав ей имя владелицы книжки; та сказала, что, кажется, знает, где я могу видеть мисс Вестерн, и даст мне ее адрес, если я зайду к ней на другой день утром. Я пошел, но не застал ее дома; с тех пор я никак не мог с ней встретиться. Только сегодня мне посчастливилось, и она направила меня в дом вашей милости: когда я сказал, что у меня очень важное дело, слуга провел меня в эту комнату, а вскоре и мисс Вестерн вернулась из театра.
При упоминании о маскараде он лукаво посмотрел на леди Белластон, не боясь быть замеченным Софьей, которая была слишком смущена, чтобы делать наблюдения. Намек этот немного напугал леди и поверг ее в молчание; тогда Джонс, видевший волнение Софьи, решил прибегнуть к единственному средству успокоить ее, то есть уйти. Но перед уходом он сказал:
– Кажется, в таких случаях, сударыня, нашедшему принято выдавать награду: за свою честность я малым не удовольствуюсь и попрошу не меньше чем разрешения посетить вас еще раз.
– Сэр, – отвечала леди, – я не сомневаюсь, что вы джентльмен, а для людей благовоспитанных двери моего дома всегда открыты.
Церемонно раскланявшись, Джонс удалился, к своему великому удовольствию, а равно и к удовольствию Софьи, которая ужасно боялась, как бы леди Белластон не догадалась о том, что уже было ей прекрасно известно.
На лестнице Джонс встретил свою старую знакомую, миссис Гонору, и та, как женщина благовоспитанная, обошлась с ним учтиво, несмотря на все свои россказни о нем. Встреча эта пришлась очень кстати: Джонс сообщил горничной свой адрес, которого Софья не знала.
Глава XII
заключающая тринадцатую книгу
Изящный лорд Шефтсбери где-то возражает против излишней приверженности к истине, из чего с полным основанием можно заключить, что в иных случаях ложь не только извинительна, но и похвальна.
И, конечно, никто не может с большим правом притязать на это похвальное уклонение от истины, чем молодые женщины, когда речь идет о любви; в оправдание они могут сослаться на уроки старших, на воспитание и, превыше всего на силу, можно сказать даже – на незыблемость обычая, который не запрещает им следовать чистым природным влечениям (подобное запрещение было бы нелепостью), но запрещает в них признаваться.
Поэтому нам ничуть не стыдно сказать, что героиня наша последовала в настоящем случае советам сиятельного философа. Будучи твердо убеждена, что леди Белластон не знает, кто такой Джонс, она решила оставить ее в этом неведении, хотя бы и ценой маленького обмана.
Не успел Джонс уйти, как леди Белластон воскликнула:
– Честное слово, прекрасный молодой человек! Кто бы это мог быть? Что-то не припоминаю, чтобы я его когда-нибудь видела.
– Я тоже, сударыня, – отвечала Софья. – Должна признать, что он поступил очень благородно, вернув мне деньги.
– Да, и притом он очень хорош собой, – сказала леди, – как вы находите?
– Я не обратила на это внимания, – отвечала Софья, – он показался мне только немного неуклюжим и невоспитанным.
– Вы совершенно правы, – подтвердила леди Белластон, – по манерам его видно, что он не вращался в хорошем обществе. Хоть он и вернул деньги и отказался от вознаграждения, я все-таки сомневаюсь, чтобы он был благородного звания… Я давно заметила, что в людях хорошего происхождения есть что-то такое, чего другим никогда не приобрести… Пожалуй, не приказать ли, чтобы его не принимали, если он придет?
– Нет, почему же? – возразила Софья. – Какие могут быть у вас опасения, сударыня, после его поступка?.. Кроме того, разве вы не заметили? В речи его столько изящества, столько изысканности, такая красота выражений, что, что…
– Да, я согласна, он боек на язык… Только простите меня, пожалуйста, Софья, пожалуйста, простите…
– Простить вашу милость! – воскликнула Софья.
– Да, пожалуйста, простите, – отвечала, смеясь, Белластон, – при взгляде на него у меня мелькнуло одно ужасное подозрение… умоляю вас, простите меня… я вообразила себе, что это не кто иной, как мистер Джонс.
– В самом деле, сударыня? – проговорила Софья, покраснев и принужденно смеясь.
– Ей-богу, вообразила. Понять не могу, отчего это мне пришло в голову. Ведь надо отдать молодому человеку справедливость: одет он со вкусом, а мне кажется, дорогая Софья, приятелю вашему это мало привычно.
– С вашей стороны, леди Белластон, жестоко так насмехаться после данного мной обещания, – отвечала Софья.
– Нисколько, дитя мое… Было бы жестоко – прежде; но после того как вы обещали не выходить замуж без согласия отца, а следовательно, отказаться от Джонса, вам, я думаю, не может показаться обидной легкая насмешка над страстью, простительной только в провинциальной барышне и которую, по вашим словам, вы совершенно преодолели. Что мне подумать, дорогая моя Софи, если вы не выносите шутки даже насчет его одежды? Я начинаю опасаться, не слишком ли далеко вы зашли, и спрашиваю себя: точно ли вы были со мной откровенны?
– Право, сударыня, вы ошибаетесь, если думаете, что он сколько-нибудь меня интересует.
– Интересует! Вы дурно меня поняли: я говорила только о его одежде… и не решилась бы оскорбить вашего чувства дальнейшим сравнением… Мне кажется даже, дорогая моя Софи, что если бы ваш мистер Джонс был похож на этого…
– Мне кажется, сударыня, – проговорила Софья, – вы признали, что он хорош собой…
– Кто, кто хорош собой? – поспешно прервала ее леди.
– Мистер Джонс, – отвечала Софья, но тотчас же опомнилась: – Что я говорю, мистер Джонс!.. Нет, нет, извините… я хотела сказать, джентльмен, который только что был здесь.
– Ах, Софи, Софи! – воскликнула леди. – Боюсь, что мистер Джонс не выходит у вас из головы.
– Даю слово, сударыня: мистер Джонс так же мне безразличен, как только что ушедший отсюда джентльмен.
– Даю слово, что верю. Простите же мне мою маленькую невинную шутку. Обещаю всем никогда больше не произносить его имени.
Тут дамы расстались, к неизмеримо большему удовольствию Софьи, чем леди Белластон, которая охотно помучила бы свою соперницу и дольше, если бы не была отвлечена более важным делом. Что же касается Софьи, то этот первый в ее жизни обман оставил в ней чувство большой неловкости. Удалившись в свою комнату, она погрузилась в раздумье, и чувство это перешло в угрызения совести. Затруднительность положения, не оставлявшая другого выхода, не служила в ее глазах оправданием ее поступка: душа Софьи была слишком чиста, чтобы она могла примириться с ложью, хотя бы и вынужденной обстоятельствами. Мысль эта не позволила ей сомкнуть глаз в течение всей ночи.
Книга четырнадцатая
охватывающая два дня
Глава I
Попытка доказать, что сочинение выигрывает, если автор имеет некоторые познания в предмете, о котором он пишет
Так как некоторые господа заняли в последнее время видное положение в республике словесных искусств единственно удивительной силой своего гения, без малейшей помощи образования и даже, может быть, не умея читать, то нынешние критики, слышал я, с недавних пор начали утверждать, будто всякого рода знания совершенно бесполезны писателю, что это лишь цепи, сковывающие природную живость и бойкость воображения, обременяющие его и не дающие ему воспарить к тем высотам, которых без этой помехи оно могло бы достигнуть.