[3051]. Однако Байбарс, не получив существенной поддержки от своих тайных сторонников в стане сельджуков, вскоре (в июне 1277 г.) покинул Анатолию[3052].
В 20-х числах июня 1277 г. (мухаррам 676 г. X.) к сельджукскому султану Гийас ад-Дину Кай-Хусраву III (1266–1282) прибыл сельджукский наместник в Синопе Тайбуга [täybüghä] и сообщил о том, что Трапезундский морской десант вновь атаковал Синоп, но местные туркмены чепни отбили атаку[3053].
Итак, событие произошло до 20-х чисел июня 1277 г., что, вероятно, означает, что Великие Комнины воспользовались весенними победами в Анатолии своего союзника Байбарса I. Вряд ли могут быть какие-либо сомнения в том, что в сложившейся в 1277 г. ситуации акция Георгия носила антимонгольский и промамлюкский характер.
Георгий поплатился за неповиновение только через три года. В июне 1280 г. он был арестован ханом Абакой в «горах Тебриза»[3054]. По словам Панарета, Георгий был «предательски» выдан архонтами; армянские источники добавляют, что в его выдаче Абаке участвовали его мать и сестры[3055]. Ситуация в контексте описываемых событий выглядит вполне прозрачной.
Георгий избрал путь открытой конфронтации с Ильханами, однако трапезундская знать, включая его ближайших родственников, отказалась поддержать его и выдала монголам.
В стане монголов Георгий был судим монгольским судом-йаргу, вершившим правосудие по законам обычного права монголов. На йаргу судили по нормам Ясы Чингисхана, а также по нормам, письменно незафиксированным. Судьями были сами ханы и особые судьи — йаргучи. Именно через йаргу проводились дела по государственным изменам. В 1271/72 г. в йаргу был осужден сельджукский визир Фахр ад-Дин Али, но сумел оправдаться и отделался только лишением государственных должностей. Летом 1277 г. в йаргу судили и Мусин ад-Дина Парвана, однако ему не удалось оправдаться, ибо от мамлюков доставили подлинные письма Парвана к султану Байбарсу. 2 августа Парвана был казнен[3056].
Скорее всего, и Георгий прошел через такой cyд-йаргу. Вероятно, ему инкриминировали, как предположил Э. Брайер, связь с мамлюками. Однако Георгий не был казнен и в 1280 г. вновь возвратился на Понт[3057]. Сам этот факт говорит о том, что у него, как некогда у визира Фахр ад-Дина, были какие-то оправдания, о которых мы не знаем ничего.
После ареста Георгия воцаряется его брат Иоанн II, как отмечалось, резко изменивший политику империи. Его правление, будучи ознаменованным переориентацией трапезундской политики на Ильханов, в то же время показало, насколько в Трапезунде были сильны антиильхановские и антипалеологовские настроения, под знаком которых прошли царствования Андроника II и Георгия.
Начиная с правления Иоанна II, внешняя политика Великих Комнинов стремительно маргинализируется и регионализируется. Великие Комнины все больше теряли интерес к Синопу как воротам из Понта в Константинополь.
Последнюю точку в отказе Великих Комнинов от претензий на Синоп поставил преемник Иоанна II — император Алексей II (1297–1330). Алексей II около 1313 г. заключил антигенуэзский союз с правителем Синопа Гази Челеби, показывая этим, что Трапезунд окончательно отказался от претензий на этот порт.
Не исключено, однако, что трапезундцы сделали еще одну, на этот раз последнюю попытку овладеть Синопом, прежде чем навсегда отказаться от него. Возможно, что каким-то трапезундским войскам (или понтийским грекам-наемникам) удалось еще раз на короткое время занять Синоп в 1299 г. Однако эта атака была возглавлена Амир-шахом, монгольским чиновником, и не преследовала цели долговременной оккупации порта[3058].
Великие Комнины отныне и до начала XV в. отходят от глобальных политических проблем, будучи полностью поглощены рутинной пограничной борьбой с тюркской кочевой миграцией, захлестнувшей Понт в XIV в.
Таким образом, почти весь XIII в. прошел для истории Великих Комнинов под знаком борьбы за Синоп: с 1204 по 1277 они, по крайней мере, трижды занимали порт и трижды теряли его (1204–1214; ок. 1225–1228; 1254–1265/66), а четвертая их попытка овладеть Синопом в 1277 г. провалилась. Для осознания того, что некогда вполне реальные планы пробиться к Константинополю превратились после поражения 1214 г. в чистую утопию, Великим Комнинам понадобилось более половины столетия и семь войн за Синоп.
Тюркская кочевая миграция в ХІІІ–ХІV вв.
Тюркское нашествие на Анатолию в XI–XII вв. не имело ничего общего с привычной парадигмой «завоевания», известной из эпохи византийско-персидских и византийско-арабских войн. В лице тюрок-сельджуков Византия столкнулась с классическим примером кочевой миграции[3059]. Византии противостояла не столько вражеская армия, сколько кочевые племена, неконтролируемо растекавшиеся по обширным территориям в поисках пастбищ и добычи.
Первая волна кочевой миграции накрыла Анатолию в конце XI в. и привела к депопуляции, номадизации и последующей тюркизации обширных областей Анатолии, в особенности по периметру Центрально-Анатолийского плато. Однако в XII в. Комнинам удалось остановить экспансию кочевников и даже вернуть часть захваченных ими земель.
К XIII в. разрушительная роль кочевой вольницы начала постепенно сходить на убыль — многие из кочевников перешли к оседлой жизни, другие понесли фатальный ущерб в борьбе с византийцами, армянами, грузинами, равно как и Сельджуками в оседлых районах. Однако новый виток кочевой миграции в пределы Анатолии начался примерно в 30–40-х гг. XIII в. в связи с монгольскими завоеваниями. Вытесненные монголами из Восточного Туркестана, Средней Азии и Ирана многочисленные туркменские и иные тюркские племена вновь наводнили Малую Азию[3060]. Их приток в Малую Азию был одинаково разрушителен как для оседлых мусульман в сельджукских земледельческих районах, так и для местных греков, армян и грузин. Волны кочевых племен прокатились через всю Анатолию с востока на запад, дезорганизуя традиционные формы жизни. На сельджукско-никейской границе весьма высокой степени концентрации кочевники достигли в 50–60-х гг. XIII в., где они как бы уперлись в конец анатолийского «коридора». Как отмечает Пахимер, Михаил Палеолог принимал их на службу, желая создать буфер на своих границах в случае атаки монголов[3061]. Концентрация на границе кочевников, которая нарастала и в последующие десятилетия, привела, в конце концов, к стремительной тюркизации и номадизации Западной Анатолии в конце XIII — начале XIV в., когда власть Палеологов, Сельджуков и монголов там пошатнулась.
Понтийская ситуация имела две характерные особенности. Во-первых, Понтийская область оставалась почти незатронутой кочевой миграцией вплоть до последних десятилетий XIII в. Во-вторых, на Понте кочевая миграция была направлена не с востока на запад, как большинство известных переселений кочевников в эту и предшествующую эпоху, но с запада на восток. После вступления на территорию Малой Азии часть туркменских племен довольно быстро, в течение одного поколения, откочевала на запад, до самой сельджукско-никейской границы. При этом их движение на запад никак не затронуло Понтийскую область— они, по всей видимости, прошли южнее. Вероятно, в 1260–1270-х гг. часть из них начала обратное движение на восток, как бы описывая петлю, но на этот раз ближе к морскому побережью. Возможно, это было связано с разгромом монголами в 1260-х гг. и 1278 туркменских уджей на сельджукско-византийской границе[3062]. К 1290-м гг. кочевники достигли восточного Понта, территорий, находившихся под контролем Великих Комнинов.
Начало массовым кочевым набегам в районах пограничных Трапезундской империи положило восстание против сельджукской власти кочевников под началом эмиров Тагачара, опустошивших район Токата и Сиваса (около 1290 г.)[3063]. Для середины 1290-х гг. сохранилось свидетельство о чрезвычайной силе понтийских разбойников (вероятно, кочевых туркмен) под Турхалом[3064]. К 1298 г. туркмены уже дошли до восточных границ Понта, где они опустошили Испир и Байбурт; вождем одной из кочевых орд был некий Азат Муса[3065]. В 1298–1299 гг., один из источников вновь сообщает, что кочевые туркмены наводнили «горы Трапезунда» (южные предгорья Понтийского Тавра) и области Эрзинджана и Байбурта и что они не признают ни чью-либо верховную власть, ни авторитет мусульманского духовенства; во главе их находился некий Шамc ад-Дин Мухаммад Туркмани[3066]. В приведенных примерах угадывается обратное движение кочевников с запада на восток, о котором мы писали выше.
Итак, вторая волна туркменской миграции, инициированная монгольским нашествием, достигла Западного Понта к 70-м, а Восточного Понта к 90-м гг. XIII в. Вероятно, именно в 1290–1297 гг. туркмены отторгли у империи Халивию — территорию севернее и восточнее Неокесарии (Никсара), о чем сообщил Михаил Панарет[3067]. Это была та же волна кочевников, среди вождей которых были упоминавшиеся Азат Муса и Шамc ад-Дин Мухаммад Туркмани.
Переход Иоанна II к ориентации на монгольский Иран был, среди прочего, несомненно, связан с озабоченностью Великих Комнинов напором тюркской кочевой миграции, остановить которую трапезундцы надеялись с помощью монголов