и, а была значительно шире и подкреплялась властью местных севастов, среди имен которых встречаются и греческие, и тюркские корни.
Ныне можно считать доказанным существование средневекового Херсона, правда, в очень редуцированном виде, до конца XIII–XIV в. Слои последних пожаров и разрушений датируются именно этим временем. Однако их связь с двумя набегами хана Ногая 1278 и 1298–1299 гг.[3378] проблематична. Во всяком случае, со второй половины XIII в. Херсон постепенно превращался в «мертвый» город[3379]. Значение его как экономического центра было как бы поделено между генуэзскими факториями Западного Крыма, прежде всего — Чембало, и городами княжества Феодоро, Мангупом и Каламитой.
Позиция церковных властей епархий Крыма нередко следовала в фарватере Трапезундской политики. Как и во владениях Давида Комнина, в Херсоне и Сугдее в начале XIII в. не приняли поставленных никейским патриархом епископов[3380]. Аланский епископ Феодор сообщал никейскому патриарху Герману И, что во время его поездки в Крым он столкнулся с противодействием епископа Херсонского, вероятного сторонника Трапезундской империи и недоброжелателя Никеи[3381]. Очевидно, этот эпизод вписывается в историю никейско-Трапезундской конфронтации в эти годы. Как предполагает В. Г. Ченцова, действия архонта Цамана в Крыму против поставленного в Никее Аланского епископа Феодора около 1226 г. вполне объясняются трапезундско-никейскими противоречиями, если усматривать в Цамане назначенного из Трапезунда чиновника[3382]. Позднее, как и Трапезунд, Херсон был одним из центров оппозиции униатству Михаила VIII Палеолога[3383]. Неясными, впрочем, остаются противоречия между Цаманом и епископом Херсона, причина волнений в Херсоне, быть может, связанных и с борьбой за выбор политической ориентации города.
Связи Трапезундской империи с генуэзскими факториями Крыма[3384] были постоянными и зародились еще в последней трети XIII в.[3385] Трапезундские торговые люди издревле посещали Каффу, и в момент венецианского нападения на город в 1296 г. понесли немалый урон в 4000 перперов[3386]. Отношения Каффы с Понтом были столь прочными, что автор древнейшего географического трактата на французском языке Ж. Бувье, путешествовавший на Левант в 1443–1444 гг., считал Каффу городом и портом Трапезундской империи, принадлежавшим генуэзцам[3387].
В историографии нередко высказываются предположения, что с начала XIII столетия горная Готия и Мангуп признавали зависимость от трапезундских Комнинов[3388]. Эта точка зрения не подкреплена, однако, достоверными данными источников. Отчасти основанием для нее являлось старое утверждение о том, что основателями Мангупской династии ХІV–ХV вв. были Гавры[3389]. Сейчас высказаны серьезные сомнения в достоверности этой теории[3390]. Тем не менее наиболее вероятно греческое происхождение правящего с XIV в. на Мангупе рода[3391]. Греками его прямо называют генуэзские хронисты, о том же свидетельствует позиция местного греческого населения Чембало, в результате сговора с Алексеем Мангупским открывшего ему ворота города и изгнавшего генуэзцев[3392]. А. Г. Герцен полагает, что после разрушительного похода эмира Ногая на крымское южнобережье в конце XIII в. происходит «объединение христианского грекоязычного населения под властью какой-то провинциально-византийской аристократической фамилии, возможно, трапезундского происхождения»[3393].
Во всяком случае, между Палеологами, считавшим Феодоро своим «хазарским уделом», и правителями Мангупа не было прочных связей, а Мануил II Палеолог относился к Феодоро с подозрением[3394]. Напротив, прочные матримониальные союзы князей с Великими Комнинами с 20-х гг. XV в. позволяют предполагать, что династия государей Мангупа имела поддержку у понтийских государей, а возможно, и была выдвинута ими.
Связи Великих Комнинов с княжеством Феодоро укрепились со времен правления Алексея Старшего, когда (в 20–30-е гг. XV в.) младший сын императора Алексея IV Давид вступил в брак с дочерью князя Марией, а ее брат Иоанн женился в Трапезунде же на породненной с трапезундской династией по женской линии Марией Асаниной Палеологиней[3395]. Его малолетний сын Алексей скончался в Трапезунде и на это событие была написана стихотворная эпитафия Иоанна Евгеника[3396], позднее создавшего и монодию на кончину самого княжича Иоанна, которого Евгеник знал с детства[3397]. В поддержку Феодоро Трапезундский флот под командованием деспота Давида, как отмечалось, провел военно-морскую демонстрацию под стенами Каффы в 1446 г.[3398]. Именно связями Феодоро с Великими Комнинами объясняются и геральдические эмблемы князей Мангупа[3399].
Материальными свидетельствами отношений Феодоро с Трапезундом являются найденные на Мангупе расписные трапезундские тарелки XV в.[3400]
Связи Трапезундской империи и западнославянского мира не были постоянными и регулярными ввиду отдаленности территорий и отсутствия прямых экономических контактов. Некоторым исключением, пожалуй, были контакты купцов Дубровника с городами Понта.
Дубровник (Рагуза) с 1205 по 1358 г. управлялся Венецией, а затем, получив автономию, находился под номинальной юрисдикцией венгерской короны. В течение всего исследуемого периода он имел теснейшие экономические связи с Республикой св. Марка и ее заморскими факториями. Участие его жителей в венецианских торговых предприятиях в Трапезунде зафиксировано в документах с 1335–1336 г.[3401] Рагузанцы посылали свои суда вместе с венецианским конвоем или принимали прямое участие в венецианских предприятиях[3402]. Жители Рагузы служили моряками на венецианских галеях. Документы Raspe сохранили свидетельство о суде над одним из рагузанцев, Леонардо Педоро, приговоренным к повешению за кражу специй в 1335 г. на борту «галеи линии»[3403]. Данные об отправлении венецианских галей в Трапезунд, приведенные в связи с делами Рагузы, также свидетельствуют об интересе далматинских предпринимателей к черноморскому эмпорию[3404]. В 1415 г. правительство Дубровника было хорошо осведомлено о событиях на Понте, в частности о междоусобной борьбе между братом османского султана Мустафой и Мехмедом I и об успехах Мустафы недалеко от Трапезунда. Об этом оно сообщало королю Венгрии[3405].
Единственный эпизод столкновения интересов Трапезунда и Болгарии связан с фигурой деспота Добротицы. Добруджанский деспот, чье владение с центром в Калиакре занимало стратегически важное положение на Западе Причерноморья[3406], поддержал попытку сына Иоанна V Михаила Палеолога при помощи Венеции захватить трапезундский престол в 1373 г.[3407] Сам он, однако, в экспедиции не участвовал[3408]. Михаил Палеолог получил в апанаж от отца в 1369 г. область Загоры со столицей в Месемврии (Несебре)[3409] и стал южным соседом Добротицы. Несмотря на неудачу, Михаил в том же 1373 г. году женился на дочери Добротицы, в чем просматривается явное желание последнего и породниться с Палеологами, и унаследовать часть их владений. Михаил, в свою очередь, пытался вновь участвовать в венецианской интриге против Трапезунда в 1376 г., а в 1377 г. был убит сыном Добротицы Иваном, видимо, в борьбе уже за добруджанский престол[3410]. Трапезундский эпизод Добротицы связан с его провенецианской и антигенуэзской политикой: с 1373 по 1382 г. шла настоящая война между Добротицей и генуэзцами, причем чаще всего ее жертвами были генуэзские торговые корабли[3411], и не случайно флот Добротицы участвовал на стороне венецианцев в осаде Константинополя, предпринятой генуэзцами в 1379 г.[3412] Для Трапезунда владения Добротицы могли рассматриваться и как ресурс снабжения зерном.
Болгарская хроника начала XV в. отметила помощь Трапезунда, Самастро и Каффы блокированному Байазидом в 1394–1402 гг. Константинополю. Эта уникальная информация, насколько мне известно, не встречается в других источниках[3413].
Связи Трапезундской империи с западным Причерноморьем вообще прослеживаются слабо. Эти области время от времени служили для Трапезунда местом закупки зерна, что с конца XIII столетия было сферой деятельности преимущественно итальянского купечества. Лишь находки трапезундских монет да редкие свидетельства нотариальных актов указывают на наличие таких контактов