Данные о прямых политических и церковных связях Трапезунда и Руси немногочисленны. Все летописи, связанные с Москвой, и общерусские своды сообщили о приезде в Москву трапезундского митрополита Феогноста: «И на том же лете прииде некий гречин митрополит на Русь, именем Феогност тряпизоньский милостыня ради»[3445]. Феогност пробыл на Руси более года и 20 мая 1389 г. присутствовал на погребении великого князя московского Дмитрия Ивановича Донского. Он назван в русских источниках первым среди всех епископов[3446] — в соответствии с его местом в Notitiae episcopatuum.
Приезд Феогноста пришелся на тяжелое для Московской Руси время: всего 5–6 лет назад Москва была сожжена Тохтамышем. Борьба с татарами, приведшая к победе на поле Куликовом, требовала большого напряжения сил и стоила огромных жертв. Но именно эта победа еще выше подняла авторитет Москвы, ее роль в сплочении единого Русского государства. В этих условиях московские князья всячески поддерживали свой международный престиж, учитывая значение прямых связей с Византией и всем греческим миром для укрепления авторитета великого князя и московского митрополита. Л. В. Черепнин справедливо отметил, что поддержка православного населения Малой Азии, Средиземноморья, Палестины, Синая была политикой московских великих князей[3447]. Поэтому визит иерея одной из самых почитаемых во вселенском патриархате митрополий и нашел отражение в московском летописании.
Другим трапезундским митрополитом, посетившим Русь, был Феодул. Новгородская Первая летопись отметила его приезд в Новгород «в лето 6915» (сентябрь 1406 г. — август 1407 г.). Мотив поездки тот же: «милостыня ради»[3448]. После богатого Новгорода, от которого было естественно ждать денежной помощи, в следующем году Феодул посетил Москву. Его пребывание было достаточно продолжительным: здесь им были написаны две рукописи. Одна (сборник типа «цветослова» — избранные службы из Октоиха, Триоди, Миней и т. д.) — cod. Vatic. Gr. 779 — содержит пометы переписчика, где он сообщил о себе, «смиренном и недостойном грешнике, а ныне епископе Феодуле, прежде (митрополите) Трапезундском». Из приписки ясны и обстоятельства, и время написания рукописи: она создана в Москве, во время болезни Феодула, видимо, вызванной тяжестью путешествия для уже немолодого человека. Рукопись завершена в августе 1408 г. Н. Красносельцев, изучавший манускрипт и издавший его пометы, справедливо заметил, что рукопись предназначалась для продажи: переписчик хотел своим трудом увеличить сумму собранной милостыни[3449]. Принадлежность еще одной греческой рукописи, написанной в Москве, перу Феодула (ГИМ № 284) была установлена методом отождествления почерка Б. Л. Фонкичем. Это Триодь постная и цветная, принадлежавшая митрополиту московскому Фотию[3450].
Какую же миссию выполняли трапезундские митрополиты во время этих поездок в Москву и Новгород? Казалось бы, русская летопись дает ответ на вопрос о цели их приезда — сбор подаяния. Но кому предназначались эти деньги, и только ли в этом смысл поездки? Р. Милнер-Галланд и Э. Брайер полагают, что трапезундские митрополиты отправились на Русь из Константинополя сразу же после их избрания, даже не побывав в Трапезунде, т. е. они были посланы туда не Великими Комнинами, а Константинопольским патриархом, неоднократно отправлявшим на Русь и других архиереев. Авторы считают, что трапезундские митрополиты поставлялись не в Трапезунде, а в византийской столице, т. е. привилегии, данные трапезундской кафедре в 1261 г.[3451], были отменены. Эти замечания, однако, нуждаются в больших оговорках. Во-первых, порядок избрания трапезундского митрополита в Константинополе лишь начинал устанавливаться в это время и был связан с общим сближением Трапезундской и Византийской империй, с универсалистской политикой в делах церкви патриарха Филофея Коккина. Из двух предшественников Феогноста один, Иосиф Лазаропул, был избран в Трапезунде (1364), другой, Феодосий, в Константинополе (1370). Во-вторых, трапезундские императоры вовсе не отказывались от контроля за назначением на трапезундскую и аланскую митрополичьи кафедры. Мануилу III (1390–1416) удалось добиться поставления нужных ему кандидатов даже вопреки строгим каноническим правилам[3452]. Оставление столицы империи на длительный срок без архиерея могло произойти только по согласованию с императором, с учетом его интересов. В этом отношении миссия трапезундского митрополита не может быть приравнена к посылке архиерея любой, даже высокой, но не столичной кафедры. Логичнее предположить, что после смерти митрополита Феодосия в 1388 г. избранный на его место Феогност был с согласия Алексея III (1349–1390) отправлен в Россию с целью, которая в равной мере учитывала интересы и трапезундской кафедры, и патриархата.
В конце XIV в. для Трапезундской империи наступили тяжелые времена: усилилась турецкая угроза, значительно сократились поступления от итальянской торговли, испытывавшей упадок после Кьоджской войны (1376–1381), снижался вес трапезундского серебряного аспра, все больше средств требовали содержание войск, строительство крепостей, флота. В то же время при Алексее III были издержаны значительные суммы на строительство и возобновление монастырей и храмов как в самой империи, так и далеко за ее пределами. По мере нарастания финансовых и политических трудностей правящие круги Трапезундской империи обращали все большее внимание на усиливавшееся Московское княжество. С другой стороны, высокое положение трапезундского архиерея среди иерархов византийской церкви делало его подходящей кандидатурой патриархата для почетной миссии в Москву и Новгород. Налаживавшиеся через купцов связи Понта с русскими землями закреплялись по официальным каналам.
Важным событием и для Византии, и для Руси был Ферраро-Флорентийский собор. О нем, помимо греческих и латинских источников, ценные сведения сообщают источники русские[3453]. Это, прежде всего, «Повесть об осьмом соборе» Симеона Суздальского, составленная в 1440-х гг. и написанная участником собора. Симеон повествует о прибытии на собор трапезундского царства митрополита Дорофея и посла трапезундского императора Иоанна IV. Среди других греческих митрополитов особо упомянуты лишь иверский и митрополит «волошских земель»[3454]. Только из «Повести» мы узнаем имя трапезундского посла: им был Иоанн, патроним которого — Макродука, сообщает автор пространных воспоминаний о соборе великий экклесиарх константинопольской церкви Сильвестр Сиропул[3455].
На основе «Повести» Симеона и некоторых дополнительных источников в 1461–1462 г.[3456] в Москве было составлено «Слово избрано» о низвержении митрополита-униата Исидора и поставлении митрополитов Ионы и Феодосия. Это прославление ортодоксальной политики московского великого князя, обоснование прав русской церкви на автокефалию носило официальный характер и было выполнено по заказу правящих кругов Московской Руси. Первую часть слова составила переработанная, лишенная биографичности вторая редакция «Повести» Симеона[3457]. Позднее «Повесть» была включена в состав ряда летописей. Несмотря на сделанные сокращения и переработки, автор счел нужным оставить упоминание следующего непосредственно за патриархом «трапизоньскаго царя митрополита»[3458]. Может быть, это и память о недавней трагической гибели Трапезундской империи, сохранившей свое православие, не принявшей унию?
Наконец, в записках анонимного суздальца — «Хождение митрополита Исидора на Флорентийский собор» (1439–1440 г.) — и в компиляции, включившей и переработку «Повести» Симеона «Слове на латыню», приведены данные о присутствовавших на соборе греческих митрополитах. В целом автор следует принятому порядку греческих нотиций епископий, хотя и допускает погрешности. Трапезундскому владыке отведено занимаемое им место — вслед за представителями восточных патриархов-митрополитов Ираклийского Антония, Эфесского Марка, Русского Исидора, Монемвасийского Досифея. Правда, при их упоминании автор «Хождения» не упоминает того факта, что они представляли патриархов[3459]. Такой же порядок сохранен и в трехъязычной греко-латино-славянской версии буллы заключения унии 1439 г., единственный экземпляр которой сохранился во флорентийской Библиотеке Лауренциана[3460].
Не только новгородская и московская, но и тверская традиция сохранила воспоминание о Трапезунде и его владыках также в связи с Флорентийским собором. В похвальном слове некоего инока Фомы великому князю Тверскому Борису Александровичу (1425–1461), сочиненном ранее 1453 г., сказано, что этот государь откликнулся на призыв Иоанна VIII Палеолога послать своего представителя на собор. Им стал Фома. Фома явился перед императором, патриархом и греческими архиереями, участниками собора. Все они при этом в строгой иерархической последовательности говорят одобрительные речи поборнику веры князю Борису Тверскому. Вторым после патриарха и митрополита Ираклийского выступал Трапезундский владыка Дорофей, произнесший: «… Не токмо бо единым кымъ хвалимо имя его, великаго князя Бориса Александровича, но того бо ради бысть славимо имя его, от конець земли исходяще и в море»