Упомянутые трапезундские исторические произведения различны по характеру, содержанию и манере изложения. Но все они свидетельствуют о наличии некоторых общих черт в трапезундской историографии, отражают в той или иной степени официальную версию истории империи и связаны с интересами правящей династии. Их авторы принадлежат не к феодальной знати, а к служилому чиновничеству. Все сочинения отличаются четкостью и конкретностью описаний, свободным употреблением понтийских слов и выражений. Их язык никак нельзя отнести к аттикизирующим образцам византийской исторической классики — он беднее, проще, ему чуждо стремление к искусственному пуризму и подражательности. Интересным явлением в трапезундской историографии было, как уже отмечалось, использование тюркской терминологии, вошедшей в официальное словоупотребление. Появляются новые титулы: деспина-хатун (деспинхат)[3731], амиртцантарий (эмир-чауш[3732] титул был синонимом византийского протоспафария), великий чауш[3733] 100, амирал[3734]. Сын тралезундского императора Алексея IV Александр на турецкий манер именуется Скантарием[3735], башня — кулой[3736], торговая площадь вне стен города — майтаном (майдан)[3737]. P. М. Шукуров справедливо рассматривает эту «двуименность мира» как элемент проходящей длительное время латентной тюркизации Понта[3738].
В литературе Трапезундской империи большое место, помимо исторических, занимали агиографические и риторические произведения. Крупнейший свод легенд о патроне Трапезунда св. Евгении был составлен трапезундским митрополитом (1364–1367) Иосифом (Иоанном) Лазаропулом. Лазаропул (ок. 1310–1369)[3739] называет Трапезунд своей родиной[3740]. Вероятно, он принадлежал к довольно известному в городе семейству, так как еще в юношеском возрасте, будучи мирянином, был приглашен на пир в монастырь Св. Софии вместе с самим протовестиарием Константином Лукитом и его свитой[3741]. Всю жизнь, за исключением пребывания в Константинополе в 1341–1349 и 1364–1365 гг.[3742], Лазаропул прожил в Трапезунде. Ранее 1340 г. он стал скевофилаком[3743]. Когда началась гражданская война в Трапезундской империи, Лазаропул, как и многие сторонники группировки, оппозиционной правлению Ирины Палеологини, подвергся конфискации имущества и отправился в изгнание в Константинополь. Здесь он выступал за восстановление на трапезундском престоле Алексея, сына императора Василия, вел об этом переговоры с византийским василевсом Иоанном VI Кантакузином и, наконец, вместе с Алексеем III вернулся на берега Понта в 1349 г. Став митрополитом 18 марта 1364 г. и получив посвящение от вселенского патриарха, Лазаропул в апреле 1365 г. прибыл в столицу империи Великих Комнинов и занял кафедру. Но в 1367 г. он довольно неожиданно покинул кафедру и удалился в монастырь Панагии Елеусы близ Трапезунда[3744], где и завершил написание своих агиографических сочинений «Слова по случаю рождества прославленного чудотворца и великого подвижника Евгения» и «Второго обозрения избранных чудес св. Евгения». Для обоих циклов характерно переплетение агиографического, риторического и исторического жанров. В первом случае риторическое сочинение — слово, произнесенное по случаю рождества святого, превращается в свод агиографических сказаний, во втором — агиографическое по жанру произведение риторизируется, в него включаются довольно значительные отрывки из светской истории, биографические реминисценции.
В «Слове» Лазаропул не соблюдает хронологической последовательности повествования, как он делает это в «Обозрении», построенном по принципу исторического сочинения. Изложение Лазаропула не сухо и не стандартно. Он избегает слишком частого использования клише и стереотипов, следуя, вероятно, местным вкусам и традициям, конкретно описывает происходящие на Понте и вокруг него события, охотно рассказывает о себе и своей семье.
Создавая агиографический свод, Лазаропул мог опираться на труды предшественников — константинопольского патриарха (1064–1075), трапезундца родом, Иоанна Ксифилина[3745], некоего купца из Константинополя Дионисия (время неизвестно)[3746] и автора энкомия св. Евгению и его сподвижникам Канидию, Валериану и Акиле трапезундского протовестиария Константина Лукита (ум. в 1340 г.)[3747]. Рукопись 154, принадлежащая ныне трапезундскому монастырю на Афоне Дионисиату и сохранившая комплекс житийных материалов о св. Евгении, обнаруживает сходство с другим манускриптом трапезундского происхождения — Monac. gr. 525, содержащем автограф Андрея Ливадина и переписанным ок. 1361 г. Вероятно Athos. Dionys, gr. 154 могла быть изготовлена в 1365–1375 гг. (по предположению Я. О. Розенквиста)[3748] для монастыря Св. Евгения в Трапезунде или же немного позднее, между 1374 и 1390 гг., по мнению первого издателя текстов А. Пападопуло-Керамевса, полагавшего, что это могло быть сделано по поручению императора Алексея III как дар основанному им Дионисиату[3749].
Отмеченная связь агиографии и риторики проявилась и в уже названном энкомии Константина Лукита, видного трапезундского вельможи и ученого, родившегося в Македонии в последнем двадцатилетии XIII в., воспитанного и получившего образование в Константинополе[3750]. Ранее 1301 г. он переселился в Трапезундскую империю и при императорах Алексее II и Василии Лукит был там протонотарием и протовестиарием, занимая высшие посты в управлении государством. Лукит провел всю жизнь в Трапезунде и был похоронен там в 1340 г. в храме Св. Софии[3751]. Его личность интересна тем, что он фактически возглавлял кружок трапезундских ученых и риторов. Иосиф Лазаропул назвал его «великим в слове и деле»[3752], а учитель Лукита ритор Феодор Иртакин в своих письмах к нему (ок. 1318) именовал его «звонким витией трапезундцев, сладкоразумным протовестиарием»[3753] и всячески восхвалял его ум, образованность, подчеркивая, что беседы с таким человеком доставляют невыразимое наслаждение. Видимо, это не просто слова эпистолярной любезности. Лукит принадлежал к той византийской интеллигенции, которой были близки гуманистические настроения и которая составляла своего рода res publica litteraria[3754]. Место Лукита в этом сообществе было недвусмысленно признано Никифором Григорой, читавшим письма Лукита в своем кружке и отметившим глубину их содержания и красоту стиля. Григора приветствовал увлеченность Лукита античными авторами и просил его поддерживать с кружком постоянную связь[3755]. Впрочем, как заметил Я. О. Розенквист, классическое образование Лукита было поверхностно. Он подчас путался в античной мифологии и литературе[3756]. Тем не менее Лукит был обладателем большой библиотеки и сам переписывал книги, например «Илиаду» со схолиями. Рукопись «Илиады» из библиотеки Лукита сохранилась и находится ныне в Амброзианской библиотеке Милана[3757]. Не забывая о своих учителях и поддерживая связи с Константинополем, Лукит посылал Феодору Иртакину деньги и одежду, но просил взамен рукопись «Одиссеи», текст которой, видимо, не сыскал в Трапезунде[3758]. Кодекс, содержащий 7 первых книг сочинения Фукидида и труд Дионисия Галикарнасского «О характере Фукидида» также происходит из библиотеки Лукита и был унаследован им от Григория Хиониада[3759].
К сожалению, от наследия Лукита дошли буквально крохи: кроме названного энкомия, известен его «Плач» на кончину императора Алексея II[3760]. Эпитафия была произнесена на девятый день после кончины императора, 12 мая 1330 г. у его могилы в Хрисокефале[3761]. Восхваляя василевса, Лукит писал, что тот был мужественен, как Самсон, прекрасен, как, Иосиф, кроток, как Давид, мудр, как Соломон, страннолюбив, как Авраам, богат достоянием, как Исаак, и боголюбезен, как Иаков. О державе своей и власти он заботился, как второй Александр, о благочестии и православии, как новый Константин, а в щедрости и даролюбии вообще не имел себе равных. Император красив ликом, храбр и постоянен, преуспел в науках и наделен красноречием. Но за таким весьма традиционным набором похвал стоит и нечто особое — нарочитое подчеркивание благородства происхождения Алексея (одновременно от двух царских династий — Комнинов и Палеологов, что важно для отстаивавших свой суверенитет трапезундских монархов), а также личных доблестей правителя, восстанавливающего свое государство