[581]. Все это свидетельствовало о нарастании сепаратистских сил как на Понте, так и вокруг него.
С конца XI в. Трапезунд испытывает очевидный упадок, проявлением которого было и прекращение (из-за нехватки средств, как сообщает Лазаропул, и, добавим, из-за потери халдийской периферии) торжественного празднования рождества св. Евгения в одноименном монастыре[582].
Владения тюрок, доходивших, до Пафлагонии и окрестностей Константинополя, все же располагались чересполосно. Стабилизация Византии, достигнутая с воцарением Алексея I Комнина (1081–1118), позволила ей мобилизовать все силы и существенно потеснить сельджуков. При этом Комнины в значительной мере использовали и свои собственные, родовые, ресурсы в Пафлагонии[583]. Однако Понт, особенно Западный, оставался уязвимым местом, о чем свидетельствуют и кратковременный захват Синопа в 1084 г. отрядом некоего Каратыка или Каратегина, возможно, одного из эмиров Малик-шаха[584], и овладение турками рядом прибрежных земель и крепостей, о чем недвусмысленно писала Анна Комнина. Захват Синопа был спровоцирован тем, что там находилась часть царской казны, доставленная туда для оплаты войск или в результате сбора торговых налогов[585]. Алексею I удалось вернуть Синоп дипломатическим путем или, возможно, склонив к переходу на сторону византийцев некоего чауша, ивира по матери, принявшего затем христианство. Тот, будучи послом султана, использовал данную ему грамоту для вывода войск сельджуков из припонтийских городов, включая Синоп. Грамота должна была иметь силу при согласии Алексея I на династический брак с домом султана, о чем Алексей сначала даже не стал вести переговоров, а затем затянул их, вплоть до смерти султана из династии Великих Сельджукидов Малик-шаха I (1072–1092). После возвращения Синопа губернатором туда был назначен родственник императора Константин Далассин[586].
Тем не менее ослабление центра и отдаленность Халдии позволили Таврам создать на территории Понта полусамостоятельное княжество. До того времени Понт не проявлял тенденций к обособлению, а Трапезунд, как мы видели, сохранял проимперскую позицию во время феодальных мятежей. Что же изменилось? Во-первых, все очевиднее сказывалась неспособность центра отстоять Понт от внешних врагов. Во-вторых, росла и укреплялась местная знать, не занимавшая значительных постов в столице и связанная своими экономическими и политическими интересами с Понтом. В-третьих, подъем городов, обозначившийся с X в. давал некоторые дополнительные ресурсы для автономистских сил. В-четвертых, была сохранена система локальной обороны фемы, опиравшаяся на местные военные отряды и хорошо защищаемые крепости и горные проходы. Реально в этой ситуации и произошло, видимо, соединение интересов местных динатов и городской верхушки и выразителем этого стала династия Гавров, прославленная подвигами и освященная ореолом мученичества за веру и родину ее основателя дуки Халдии и севаста св. Феодора Гавры. Алексей I мирился с полунезависимостью Гавры, понимая его значение в защите рубежей империи.
Феодор Гавра, возможно, был из семьи армянского происхождения[587] и родился, как сообщает Анна Комнина, в горных районах Халдии[588]. Один из источников (правда, более поздний) указывает даже место: селение Атра (Эдре) близ Трапезунда[589]. Уточнить это пока не представляется возможным[590]. Еще в юности Феодор поклялся изгнать «агарян» из области Трапезунда и выполнил затем эту клятву[591]. После освобождения Халдии Алексей I утвердил Феодора дукой[592], но тот правил на Понте фактически самостоятельно с 1075 г. вплоть до смерти 2 октября 1098 г. (или, возможно, позднее). Выражением этого стала и чеканка им монеты с изображением его св. патрона Феодора Стратилата[593] или иногда св. Димитрия. Собственную монету продолжал чеканить и племянник Феодора Константин Гавра. При этом трапезундские монеты не следовали принципам реформы Алексея I 1092 г. и сохраняли нерегулярный весовой стандарт[594]. Феодор Гавра, что подтверждается печатями, носил один из высших тогда в империи титулов севаста. Византийские источники отмечали богатство, храбрость и непобедимость Гавры (до его гибели он не знал поражений), а Алексей I, назначая его дукой, стремился удалить Феодора из столицы, опасаясь его дерзости и энергии, как писала Анна Комнина[595].
На явно сепаратистские устремления Гавров указывает и история сына Феодора Григория. В раннем возрасте он был отправлен отцом в Константинополь, где был обручен с дочерью севастократора Исаака, брата императора Алексея I. Однако из-за того, что сам Феодор вступил во второй брак со знатной аланкой, родственницей жены севастократора, планируемый матримониальный союз сына стал невозможен. Тогда император Алексей предложил юноше руку своей дочери Марии. За этим крылся тонкий расчет василевса привязать к себе талантливого полководца и потенциального мятежника. Фактически он стал заложником, хотя и получил полное военное образование под руководством самого императора. Однажды, когда император был в походе в Филиппополе в 1091/92 гг., юноша устроил заговор, опираясь на поддержку нескольких стратигов (Георгия Декана, Евстафия Камицы и Михаила Ехансона). Заговор был раскрыт, Григорий сначала был заточен в тюрьму под надзор дуки Филиппополя Георгия Месопотамита, а затем, получив прощение, был вынужден жениться на дочери императора Марии, связав свой род с Комниновским кланом[596]. Император Алексей получил тем самым определенный рычаг влияния на своевольного дуку, но объективно способствующий обороне рубежей Византии. Но брак после гибели Феодора Гавры был расторгнут[597].
Помимо сельджуков, Таврам пришлось отражать нападения туркменских эмиров Данишмандидов, овладевших территорией от Севастии и Кесарии до Южного Понта[598]. Не без преувеличения византийский писатель начала XII в. архиепископ Охридский Феофилакт писал, что Данишмандиды облагали данью всю территорию от Приазовья и Колхиды до Армении, Галатии и Каппадокии[599]. Вероятно, Феодору Гавре удалось отвоевать у туркменов и удерживать земли от Трапезунда до Неокесарии включительно[600].
В одной из битв Феодор Гавра был все же разбит и взят в плен. Его отвезли в Феодосиуполь и там предали мучительной смерти после отказа перейти в ислам. Прах святого, за исключением черепа, из которого сначала сделали чашу, был сожжен[601]. Э. Брайер датировал это событие 1098 г.[602] Последнее свидетельство о Феодоре Гавре у Анны Комнины сопряжено с рассказом о недавнем захвате им Пайперта и об осаде его затем амиром Исмаилом Гази Данишмандидом[603]. Д. А. Коробейников полагает, однако, что в 1098 г. произошло лишь столкновение Гавры с Данишмандидом, а гибель же от рук эмира Али произошла позже: terminus ante quem — 1103 г.[604] Думается, что более прав Брайер: Синаксарий св. Феодора Гавры указывает, что поражение Гавры и его казнь произошли сразу же[605]. И почти тотчас же Феодор Гавра стал почитаться как мученик и местный святой[606]. А длительная борьба понтийских греков с Данишмандидами нашла отражение в тюркском героическом эпосе[607].
После смерти Гавры его преемником на короткое время, между 1098 и 1103 гг., становится полководец Даватин (его преном неизвестен)[608], а затем власть переходит к Григорию Тарониту. Таронит был женат на сестре императора Алексея I Марии и давно был известен как хороший полководец[609]. Он был назначен командовать войском, действовавшим в Малой Азии против Данишмандидов в 1103 г. Тарониту выпал успех: он серьезно потеснил эмира Сиваса и создал угрозу захвата Неокесарии (Никсара). Это склонило Амира Гази Данишмандида (1084–1134) к мирным переговорам и даже, как намекает Феофилакт Охридский, к установлению между ними дружественных отношений[610]. Ему, в частности, удалось, заключив мир или перемирие с Данишмандидом, договориться об освобождении из плена в Никсаре в начале 1103 г. «железовыйного франка», претендовавшего на роль освободителя Востока, но испытавшего иную судьбу. Переговоры о выкупе Таронит вел по поручению императора и, видимо, существенно продвинулся в них, хотя, вопреки похвале Феофилакта, и не достиг цели[611]. Речь шла об основателе Антиохийского княжества Боэмунде Тарентском, захваченном в плен летом 1100 г. Маликом-Гази. Попытка крестоносцев в 1101 г. прорваться через Никомидию — Гангры к Амасии — Никсару и разгромить туркоманов в области Понта, освободив Боэмунда, закончилась сокрушительным поражением их войск близ Мареша (Мерзифон, к северо-западу от Амасии) от сельджуков и Данишмандидов. Лишь немногие из рыцарей смогли пробиться и бежать в Павру (Бафру) и Синоп, а оттуда — в Константинополь