), конечно, не может объяснить в полной мере причин устойчивости и длительного (особенно учитывая враждебное окружение) существования империи. Р. М. Шукуров, в частности, справедливо обращает внимание на то, что главной причиной этого было существование на всем протяжении истории империи стабильной централизованной власти, обладавшей развитым бюрократическим аппаратом, профессиональной армией, значительным людским и финансовым потенциалом. Весьма эффективная организация общества, по его мнению, была тем фактором, что империя не растворились в окружающем тюркском море, подобно большинству других греческих анклавов, оставшихся в покоренной тюрками Анатолии[764]. К этим составляющим мы вернемся в последующих главах, не абсолютизируя, впрочем, их значения.
Социальными силами, заинтересованными в поддержании понтийского регионализма, были и местные крупные и средние земельные собственники, и торгово-ремесленное население крупных городов, и крестьянство, страдавшее как от внешней угрозы и неспособности Константинополя противостоять ей, так и от налогового бремени, отождествляемого с неэффективной столичной бюрократией. Не случайно склонный к мятежу в глазах византийских василевсов, но удачливый полководец Феодор Гавра стал на Понте и местным героем, и почитаемым святым[765].
Автор единственного дошедшего до нас местного источника, систематически освещающего историю Великих Комнинов, Михаил Панарет записал: «Прибыл Великий Комнин кир Алексей, вышедший (έξελθών) из благополучного Константинополя, выступив с войском из Ивирии при помощи и содействии его тетки по отцу Тамар и овладел Трапезундом в апреле 7 индиктиона 6712 (1204. — С. К.) года, имея 22 года от ролу»[766]. Хронист не отметил никаких других приобретений Алексея, кроме Трапезунда, не упомянул брата василевса полководца Давида. Неполнота приведенной фразы и двусмысленность причастия έξελθών приводили исследователей к мысли, что, поход начался из Константинополя или же через короткое время после того, как внуки Андроника покинули Город. Однако, έξελθών может означать и происхождение, в смысле выходец из древней столицы Византии. В понтийских актах XIV в. встречается именно это значение слова, с указанием на родовое и географическое происхождение[767]. Именно эта мысль наиболее соответствует идейной направленности Хроники Панарета, династической истории, прославляющей древность рода правящих государей, его легитимность и связь с византийской императорской династией. К тому же, Панарет называет в этой же фразе Константинополь «благополучным» (ευδαίμων), что с трудом приложимо к осажденному врагами и взятому впоследствии городу. Даже стереотипное клише похвалы Новому Риму выглядело бы в таком контексте кощунственно. Скорее Панарет апеллирует именно к благополучному прошлому византийской столицы, к тому ушедшему времени, когда Алексей появился там на свет.
Реальных данных для установления местопребывания Алексея и Давида в 1185–1203 гг. нет. Ясно, что они начинали поход с войском Тамар из Грузии в 1203 г. Но как, когда и при каких обстоятельствах попали туда, неизвестно[768].
Картлис Цховреба разъясняет, что побудительным импульсом похода 1204 г. была месть Тамар Ангелам за ограбление Алексеем III монахов, отправлявшихся в Иерусалим и получивших от грузинской царицы большие дары. Узнав об этом, Тамар отправила отряд ивирийского войска (небольшое число залихских имеритинцев, как сообщает летописец), который захватил Лазику, Трапезунд, Лимон (Лимнию), Самсун, Синоп, Керасунт, Китиору, Амастриду, Ираклию, все земли Пафлагонии и Понта. Все эти владения были переданы родственнику Тамар Алексею Комнину[769]. При этом анонимный хронист указывает, что, благодаря Тамар, владетель Трапезунда получил независимое владение и правил, не обеспокоенный врагами[770]. Возможно, начальная кампания Комнинов была морской, а затем Алексей и Давид расширяли свои приобретения в глубь территорий Понта и Пафлагонии, что, например, заняло у Давида в Пафлагонии почти два года: 1204–1206[771].
Приобретенная территория была весьма обширна, ее западные области были отдалены от Грузии на очень большое расстояние, южный фланг оставался открытым для нападений сельджуков. И могла ли одна небольшая грузинская армия в таких условиях контролировать все эту территорию? Необходимо учесть, что именно в 1203–1206 гг. шла ожесточенная борьба Грузии с Румским султанатом, азербайджанскими и иранскими атабеками. Наступательные операции войска Тамар вели в Араратской долине, в Азербайджане. Шли упорные бои за крепости Карс, Маназкерт, Хлат. Наконец, Грузии удалось нанести сельджукам сокрушительное поражение в битве при Басиане в 1203/04 г.[772] Эти войны требовали мобилизации всех ресурсов государства Тамар и не позволяли отвлечь внушительную армию на нужды Комнинов. Да и сам историк Тамар Басили писал лишь о «небольшом отряде залихских бойцов»[773]. Но была ли нужда в значительной экспедиции? После Басианской битвы силы Румского султаната были подорваны. Царица Тамар прекрасно знала о сложившемся накануне 1204 г. положении в Византии. Она имела разветвленную сеть осведомителей и располагала информацией от щедро одариваемых дальних монастырей[774]. Получаемые данные недвусмысленно свидетельствовали о бедственном положении осажденного крестоносцами Константинополя, лишенного возможностей вмешиваться в дела далекого Понта. Силы сельджуков были серьезно ослаблены 20-летней войной, хотя не считаться с ними вовсе еще было нельзя. Практически же прежняя фема Халдия на какой-то промежуток времени была предоставлена сама себе и при определенных обстоятельствах могла стать жертвой главных врагов Тамар — сельджуков. Защищая Понт и оказывая помощь Комнинам, Тамар получала естественного союзника на северо-западных границах своей державы[775]. Выполнению этой задачи способствовали длительные традиции понтийского регионализма, легитимность и авторитет в греческом мире отпрысков Комниновской династии, вставших во главе предприятия, полководческий талант Давида Комнина и, наконец, то, что лазы, родственные картвелам, составляли значительную часть населения будущей империи, особенно на ее востоке[776]. Грузинские войска в этих условиях не рассматривались местным населением как агрессоры. Так в благоприятной исторической ситуации понтийский регионализм сомкнулся с внешнеполитической активностью Грузии и планами ее правителей. Поэтому роль Грузии в образовании империи заключалась не только и не столько в военной помощи, сколько в обеспечении безопасности перед лицом сельджукской угрозы. Царство Тамар на этом историческом этапе было гарантом самого существования Трапезундского государства.
В источниках нет данных о каком-либо сопротивлении отрядам Комнинов до их столкновения с Феодором Ласкарем. Напротив, Виссарион Никейский и Критовул, независимо друг от друга и, следуя в XV в. устоявшейся традиции, писали, что передача власти Комнинам на Понте происходила мирно[777]. По Халкокондилу, первый император «получил от местных жителей власть над Колхидой и перенес свое царство в Трапезунд в Колхиде»[778]. Современник событий Никита Хониат отмечает в своей «Хронографии»: «Давид же Комнин, набрав войско из Пафлагонии и Ираклии Понтийской и частично ивирийских наемников, живущих в долине Фасиса, подчинил себе деревни и города. Расширив владения брата, которого звали Алексей, он стал его предтечей и глашатаем»[779]. Панегирик Никиты Хониата никейскому государю Феодору Ласкарю (1206 г.) содержит еще одно указание на быстрый переход понтийских жителей под знамена Комнинов[780]. Трапезунд, как и Константинополь, был взят в апреле 1204 г. Значит, первоначально войско Алексея и Давида состояло исключительно из небольшого грузинского отряда (который Хониат назвал ивирийскими наемниками, а Картлис Цховреба — «отрядом залихских бойцов») и непосредственного окружения царевичей. Однако понтийский регионализм и сама внешнеполитическая ситуация стали консолидирующим фактором. Давид, как, видимо, и Алексей, быстро перешел к мобилизации местного населения. В Малой Азии после 1204 г. между уцелевшими греческими династами и латинскими правителями началась борьба за византийское наследство, за выход к Константинополю, не только за приобретение отдельных территорий, но и за привлечение симпатий населения[781]. Количество войск и поддержка местных жителей определяли успех: так было при овладении Феодором Ласкарем Никеей и Вифинией, так было и при утверждении Комнинов на северном побережье Малой Азии. Никита Хониат бичует жителей, поддержавших Комнинов, как людей легкомысленных и неразумных, идолопоклонников и трусливых отступников. Но что делает в его описании восхваляемый им Феодор Ласкарь? Разгромив авангард Давида Комнина и взяв, по словам панегириста, тысячи пленных, взывающих о пощаде, Ласкарь не наказывает их, но лишь слегка журит, убеждая отступиться от того, кто не может даже сам себя защитить, и стать под никейские знамена. Высшая награда для Ласкаря, по словам Хониата, то, что бывшие противники примкнули к нему, отложившись от Давида, за которого три дня тому назад вступали в бой. «Брань соединила воедино ранее