разделенных»[782].
Перед нами не просто традиционная хвала доброму правителю, но курс никейской политики, зафиксированный ее апологетом. Помимо Панегирика, и «Хроника» Хониата отмечает, что, подойдя к городу Плусиада, перешедшему на сторону Давида, Ласкарь сумел привлечь к себе его население, лишив понтийского правителя поддержки. Это был значительный успех, так как гарнизон города славился искусными лучниками[783]. В свою очередь, Давид Комнин перейдя через р. Сангарий, захватил ряд крепостей и вновь приобрел Плусиаду, получив оттуда заложников, часть из которых он заключил в оковы, потому, что они перебежали к Ласкарю[784]. Большое значение соперничающие стороны придавали поддержке духовенства. Феодору I удалось добиться того, что патриарх и все никейское духовенство клятвенно обязались всегда хранить верность Ласкарю и не поддерживать никого из его врагов, «даже внуков кира Андроника». Священники должны были способствовать тому, чтобы «мысли и действия людей в наших провинциях, какого бы рода, славы и достоинства они не были, были направлены к славе и поддержанию» никейского императора[785]. О том, что после падения Константинополя во владения Комнинов устремлялось эллинское население столицы, свидетельствуют записанные митрополитом Эфесским Николаем Месаритом слова православных монахов, сказанные в ответ на упреки в гордыни папского легата кардинала Бенедикта: «Если бы мы были гордыми, как ты говоришь, то и мы могли бы, как остальные жители Константинополя, идти в земли императора кира Феодора Ласкаря Комнина, и в земли кира Давида Комнина… как это сделали многие, убегая от вашего постоянного угнетения и угрозы ежедневной гибели»[786]. Значит, силы и понтийских правителей, и никейского императора пополнялись в известной мере не только за счет местного населения, но и за счет жителей столицы. Кроме того, как сообщает Акрополит, во вспыхнувших смутах само население призывало на защиту того или иного правителя, признавая его власть[787]. Проигрыш в борьбе за поддержку населения означал и общее поражение.
К 1205 г. Понтийское государство (мы называем его так, ибо это еще не была собственно ТРАПЕЗУНДСКАЯ империя) сложилось из ДВУХ частей. Одной владел непосредственно император Алексей; она в основном совпадала со старой византийской фемой Халдия. Никита Хониат отметил, что Алексей владел трапезундскими областями[788], в то время как его брат Давид — землями Пафлагонии и Ираклией Понтийской, осуществляя в дальнейшем продвижение к Никомидии[789]. Иных анклавов в составе империи не было, и для утверждений о том, что на территории Великих Комнинов в 1204–1208 гг. образовывались полунезависимые апанажи иных правителей, вроде мифического Феодора II Гавры[790], нет никаких оснований в источниках.
Давид, очевидно, не собирался замыкаться в этих пределах, стремясь прорваться в Вифинию, где укреплялось Никейское государство, и к Константинополю. Алексей в этих походах брата не участвовал, оставаясь все время в районе Трапезунда, и, по словам Хониата, «как вошедший в поговорку Гилас, появлялся слышанным, но не видимым»[791]. Об отношениях между двумя территориальными комплексами можно только догадываться. Во всяком случае, Давид не принял императорского титула и, по Хониату, признавал главенство брата (был его «глашатаем»). Практически же он действовал на свой страх и риск.
Возможно, более активные действия Алексея сковывались постоянной сельджукской угрозой, заставлявшей его не покидать пределы Понта. Почти сразу после утверждения в Трапезунде в 602 г. хиджры (18/VІІІ 1205 — 7/VІІІ 1206 гг.) Алексей подвергся нападению султана Икония Гийас ад-Дина Кай-Хусрава I (1192–1196, 1204–1210). Сообщивший об этом арабский хронист Ибн ал-Асир полагал, что причиной атаки было то, что после завоеваний Комнинов Иконийский султанат оказался отрезанным от черноморских портов, прервались торговые связи его с Северным Причерноморьем (русскими и кыпчакскими землями), была парализована крупнейшая и процветавшая мусульманская ярмарка в Сивасе[792]. Султан осадил Трапезунд, но не смог взять эту сильную крепость и прорваться к морю[793]. Одной из причин нападения сельджуков на Трапезунд мог стать союз Кай-Хусрава с Феодором I Ласкарем (весна 1205 г.)[794]. В то же время, как предполагает К. Каэн, Трапезундская империя опиралась на союз с Эрзерумским эмиратом, и они вместе могли контролировать континентальные пути от побережья к Ирану[795], минуя контроль Рума. Вероятно, действия сельджуков и никейцев были согласованы, и потому датировка похода осенью 1205 г. (одновременно с захватом Плусиады Ласкарем)[796] представляется предпочтительной. Эта неудача толкнула позднее сельджуков на новый поход в 1214 г.
До начала мая 1205 г. войска Давида на западе не встречали сопротивления и территория под его властью простиралась до р. Сангарий. Силы Ласкаря до той поры были заняты борьбой с крестоносцами, нанесшими ему в декабре 1204 г. поражение при Пиманионе и захватившими в марте 1205 г. Адрамиттий. В начале апреля 1205 г. началась война Латинской империи с болгарами, оттянувшая силы рыцарей на Балканы[797] и после перемирия «латинян» с Никеей в мае 1205 г. освободившая Ласкарю руки[798].
Первое столкновение войск Ласкаря и Давида произошло чуть позднее, когда последний подошел к Никомидии. В «Хронике» Хониата это описано после изложения событий отъезда латинского правителя Генриха Фландрского на войну против болгарского царя Калояна[799]. Сравним эти данные с Хроникой Жоффруа де Виллардуэна и «Деяниями» папы Иннокентия III. По Виллардуэну, поход начался в июне 1205 г. и продолжался до зимы того же года[800]. «Деяния» вносят некоторое уточнение в последнюю дату: включенное в это анонимное сочинение письмо Генриха папе (от февраля 1206 г.) недвусмысленно свидетельствует, что Генрих прибыл в Константинополь к празднику св. Ремигия (1 октября 1205 г.)[801]. Тогда битва при Никомидии, произошедшая, по Хониату, вскоре после выступления Генриха, должна была произойти между июлем и октябрем 1205 г., вероятнее всего — ранней осенью.
Когда авангард Давида Комнина под командованием юного полководца Синадина[802] приближался к Никомидии, Ласкарь, предприняв обходной маневр, напал на него с тыла. Синадин был застигнут врасплох и потерпел поражение. Часть его отряда была изрублена, часть бежала, а часть попала в плен, как о том говорилось в Панегирике Хониата. Итогом этих событий стало ограничение передвижения войск Давида к западу от Пафлагонии[803]. Никомидия имела большое стратегическое значение для противников. Приобретя ее, Давид, по меткому замечанию В. Лорана, «соединял» два моря и отрезал никейскому сопернику выход к Константинополю[804]. Но хотя это поражение и приостановило наступление Давида, оно еще не создавало угрозы его непосредственным владениям в Пафлагонии, где он опирался на мощные приморские крепости Ираклии и Амастриды. Именно тогда Давид предпринимает меры по укреплению этих городов, возводит стены и башню Ираклии Понтийской[805]. Поражение Синадина имело локальное значение, было значительно преувеличено энкомиастом-Хониатом и не привело к перелому в борьбе за Пафлагонию[806].
Но в течение последующего периода могущество и авторитет Ласкаря росли, а у Давида, отрезанного от областей Вифинии, сил не прибавлялось. Единственным выходом для него было обратиться за помощью к естественному союзнику, врагу Ласкаря — правителю (с 20 августа 1206 г. — императору) Латинской империи Генриху. С заключением этого союза хоронились планы Комнинов восстановить Византию и Давид переходил к глухой обороне. Союзные отношения были установлены до 23 августа 1206 г.[807]
Инициатором второго столкновения был Феодор Ласкарь, предпринявший в октябре — декабре 1206 г. поход в Пафлагонию[808]. Ласкарь сумел привлечь на свою сторону население пограничной Плусиады и подойти к Ираклии[809]. Для никейской армии поход был нелегким: пришлось переправляться через реку Сангарий, где был обращен в бегство небольшой заслон противника. Давид осуществил ряд мер для обороны: завалив путь через горные проходы и поставив искусственные заграждения на дорогах, он расставил часть войск на выгодных рубежах в горах, вооружив их метательным оружием. Однако, расчистив проходы, Ласкарь сумел преодолеть заграждения и сжечь заслоны, никейцы проложили удобную дорогу. Войска, оставленные Давидом в горах, не получили обещанной поддержки и были разгромлены, попав в ловушку. Часть их оказалась в плену, другая — бежала. Пополнив свою армию за счет пленных, Феодор Ласкарь приблизился к Ираклии, г