[52]. Системно исследовались связи Трапезунда и Запада на основании архивных источников государственных архивов Венеции и Генуи[53]. В определенной мере эти труды учтены и использованы и в настоящей работе.
В немногих обобщающих публикациях по истории Византии или Причерноморья содержатся отдельные очерки истории Трапезундской империи[54].
Из конкретных исследований, не посвященных специально Трапезундской империи и осуществляемых разными научными школами, отметим некоторые, наиболее, на наш взгляд, существенные для данной монографии. В. Гейд мастерски проанализировал левантийскую торговлю в Средние века, труд этого немецкого ученого внес, пожалуй, наибольший вклад на тот период в исследование международных экономических связей государства Великих Комнинов с Западом и Востоком[55].
Профессор Парижского университета М. Балар[56], генуэзские ученые немало сделали для выявления сведений освещавших деятельность лигурийцев в Черном море с использованием в первую очередь богатых источников из Генуэзского государственного архива[57]. Однако история трапезундско-генуэзских отношений в комплексе на всем протяжении их существования ими специально не исследовалась. История связей Венеции с Великими Комнинами изучалась ранее еще меньше[58]. В определенной мере эту лакуну восполняет издаваемый нами сборник «Причерноморье в Средние века»[59].
Школа румынских исследователей, основанная Н. Йоргой и Г. Брэтиану, много сделала для разыскания новых источников и изучения Причерноморья в целом[60].
Хотя отдельные аспекты контактов Трапезунда с Востоком рассматривались ранее[61], решающий вклад в системное изучение связей Трапезундской империи с государствами Востока внес P. М. Шукуров[62].
В последние годы проявился интерес к истории трапезундской знати как в составе Византии[63], так и позднее, ее роли в гражданской войне середины XVI в.[64] Обращалось внимание на культуру двора трапезундских императоров[65].
В контексте судеб эллинизма Малой Азии история Трапезундской империи рассматривалась А. Вехтером[66], А. Вакалопулосом[67], Сп. Врионисом, написавшим обстоятельный раздел о падении державы Великих Комнинов[68], и Э. Брайером[69].
Введение в научный оборот нумизматических источников открывает новые возможности перед исследователем. В этой связи важны работы, посвященные изучению аспров Трапезундской империи Ф. Пфаффенхофена[70], Г. Блау[71], У. Рота[72], О. Ретовского, истинного основателя трапезундской нумизматики[73], Т. Я. Абрамишвили[74], Д. Г. Капанадзе[75], С. Бендэлла[76], М. Куршанскиса[77], И. В. Соколовой[78]. А. Л. Пономарев на качественно ином уровне, с использованием современных методов количественного анализа, рассмотрел метрологию аспров и денежное обращение империи[79]. Немногочисленные печати Трапезундской империи также стали предметом изучения ряда исследователей[80].
В последние годы Р. М. Шукуровым была выдвинута теория «латентной тюркизации» византийского общества и, в частности, Понта. Корректируя концепцию С. Вриониса и развивая выводы М. Баливе об этнокультурном единстве «Романии — Рума», Р. М. Шукуров показал глубину проникновения тюркских (и вообще мусульманских) элементов в этническую структуру и в культуру повседневности Понта[81].
Несомненно, слабым местом в историографии является недостаточная изученность римского периода истории Понта[82]. Отсутствие систематических археологических раскопок на Понте, при том что памятники Средневековья и древности быстро исчезали на протяжении последнего столетия, также существенно обедняет наши представления. Мы уже никогда не увидим фресок, изображавших Алексея III и его двор в храме Св. Софии, портретов трапезундских императоров в церкви Панагии Феоскепасте (к счастью, последние эскизно были зарисованы Тексье) и многих других ценнейших свидетельств понтийской истории, описанных путешественниками XVIII–XIX вв.[83]
Большое число исследований, особенно последних лет, посвящено истории понтийских греков как субэтноса, их эмиграции на Кавказ и в Новороссию после 1461 г., их судьбы после Первой мировой войны, депортации из Анатолии, а также процессам переселения части греческого населения из бывшего СССР в Грецию[84]. Все эти темы, однако, не являются предметом нашего исследования и затрагиваются лишь в той мере, в какой проясняют те или иные стороны истории Трапезундской империи.
В последние годы турецкие исследователи стали уделять все большее внимание Трапезундской империи, прежде всего — в контексте истории тюркских народов Анатолии[85]. Определенный интерес представляют и историко-краеведческие труды, посвященные отдельным городам и областям Северо-Восточной Турции[86]. Важны также труды, специально посвященные истории турецких бeйликов Малой Азии и их связей с империей Великих Комнинов[87]. Фундаментальное значение приобрел труд Б. Брендемёна, исследовавшего современные турецкие диалекты Трабзона. Ученый показал их раннее происхождение и распространение на Понте по меньшей мере с начала XIV в., а не с момента османского завоевания. Такое явление не могло не быть следствием расселения тюркских племен на территории Трапезундской империи и тесных контактов их с греками. Бреидемён показал также значительное влияние греческого языка на турецкий диалект Трабзона[88]. Теория латентной тюркизации получает, таким образом, свое филологическое подтверждение. Вместе с тем влияние турецкого на местный греческий язык оказывается гораздо меньшим на Понте, чем, например, в Каппадокии, что Брендемён объясняет географическими условиями и понтийским «локализмом»[89].
3. Обзор источников
Источники по истории Трапезундской империи, как отмечалось, крайне фрагментарны, многоязычны и рассеянны[90]. Наиболее системно политическую историю империи представляет «Трапезундская хроника» протосеваста и протопотария Алексея III Михаила Папарета, доведенная до 1390 г. и снабженная краткими схолиями о событиях династической истории за 1417, 1395, между 1429–1437 гг. Хроника содержится в единственной рукописи Библиотеки Марчана в Венеции (cod. Mareianus gr. 608 (coll. 306), f. 287r — 312r) и происходит из собрания венецианского патриция Джованни Баттиста Реканати (1687–1734), собранного во время его многочисленных поездок по свету[91]. В составе рукописи первой половины XV в., помимо Хроники Панарета, находится большая хроника Псевдо-Симеона Логофета от сотворения мира до Константина Дуки (f. 3r — 284r) и таксис (клеторологий) чинов императорского двора очевидно, трапезундского происхождения (f. 312v — 315v)[92]. Текст Панарета не является автографом хрониста: рукопись написана 4 писцами XV в.[93] Хроника Панарета была впервые обнаружена, как отмечалось, Я. Ф. Фальмерайером в 1820-е гг. и использована в его монографии. Первую публикацию осуществил Г. Л. Тафель без перевода и комментария в 1832 г.[94] Затем появился французский перевод М. де Сен-Мартэна и М. Броссе, сделанный по рукописи Фальмерайера[95], вслед за которым последовала и публикация самого Фальмерайера в 1846 г. с немецким переводом и ценным комментарием[96]. Переиздание хроники с русским переводом, выполненное А. С. Хахановым, не пригодно для использования из-за массы ошибок и опечаток как в греческом, так и в русском тексте[97]. К тексту добротного издания Сп. Ламброса 1907 г.[98] делались впоследствии многочисленные конъектуры и эмендации, в том числе и самим Ламбросом