[1349]. В 1372 г. Алексей III требовал от венецианцев поднять флаг Великих Комнинов над их факторией[1350]. Флаги архонтов и боевые знамена как в виде штандарта увенчанного орлом или крестом, так и в виде горизонтального полотнища были известны и широко распространены в Византии[1351]. О трапезундском знамени мы знаем как из западных, так и из византийских источников. В трапезундской рукописи «Романа об Александре» флаг над городом красный, с золотыми горизонтальными полосами[1352]. В сочинении о заморских землях испанского францисканца середины XIV в. трапезундский флаг описывается как красный с золотым двуглавым орлом в центре[1353]. На портоланах трапезундский флаг имеет несколько вариаций. На картах Пьетро Весконте (ок. 1320) и Анджелино Дульсерта (1339) — серебряный двуглавый орел в червленом поле. В 1421 г. описан трапезундский флаг с одноглавым червленым орлом в золотом поле[1354]. А. Бабуин полагает, что как двуглавый, так и одноглавый орел параллельно использовались как символ Трапезундской империи вплоть до ее падения[1355]. Необходимо, впрочем, отметить, что нередко атрибуция флагов, особенно восточных правителей (голова негра на флаге Синопа) есть плод творчества авторов портоланов[1356] или следствие мифических представлений, бытовавших на Западе. Устойчивой государственной символики, гербов, распространенных на Западе с начала XI в., в Трапезундской империи, как и в Византии, не было. Мануил I Великий Комнин использовал в качестве символа одноглавого орла. Он представлен и на портале храма Св. Софии в Трапезунде. Двуглавый орел появляется с правления Иоанна II, и иногда исследователи соотносят это с тем, что тот породнился с Палеологами[1357]. Однако на редких медных монетах Иоанна II изображен одноглавый орел[1358]. Как кажется, он же украшал и дивитисий Иоанна II на несохранившейся фреске в храме Св. Григория Нисского[1359]. Одноглавый орел (или голова орла) чеканился и на медных монетах императора Василия[1360]. На портретах Алексея III и его супруги на хрисовуле Дионисиату (1374), пурпурный дивитисий Феодоры Кантакузины украшен расшитыми золотыми двуглавыми орлами, что, кстати, указывает на то, что со второй половины XIV в. этот символ стал не только родовой эмблемой Палеологов, но и Кантакузинов (и/или Великих Комнинов). Постепенно он превращался в общегосударственный символ Византии. Двуглавые орлы изображены и на ряде медных монет Трапезундской империи Алексея III[1361], Мануила III[1362], хотя некоторые из его медных монет по-прежнему носят изображение одноглавого орла с распростертыми крыльями[1363]. Великие Комнины, видимо, использовали в качестве эмблемы попеременно одноглавого или двуглавого орла.
Э. Арвейлер обратила внимание на то, что, если в поздней Византии сохранялось древнее административное деление на фемы, турмы и банды, в Трапезундской империи было принято деление всей страны лишь на банды, во главе с дукой, но не на фемы (за единственным исключением,)[1364]. Однако вряд ли это может вызывать удивление: Трапезундская империя как таковая «генетически» вышла из одной фемы — Халдии, и империя как бы «заместила» ее, сохранив ее привычные внутренние деления на банды и клисуры. В Трапезундской империи сохранились следы фемного строя Византии XI в.[1365] Он соответствовал нуждам обороны и хозяйственной жизни территории, значительную часть которой как до 1204 г., так и позже занимала Халдия. С запада на восток по речным долинам империя делилась на 8 зон-банд: Филабонит (р. Харшит-дере), Трикомия, Трапезунд, Мачка, Палеомачка, Гемора, Сирмена, Ризе[1366]. С юга империю защищал укрепленный район, называемой фемой Великая Лазия. Во главе банд стояли военные командиры-дуки, часто опиравшиеся на собственные владения в области и представлявшие местную знать. Им были подчинены кефалы, управлявшие небольшими районами, институт которых был известен как в византийский период, так и позднее, в том числе в Трапезунде[1367], Морее, Фессалии и Эпире[1368]. В Трапезунде, впрочем, правитель банды мог быть одновременно и кефалом[1369]. Кефал был преимущественно военным начальником. На это указывает и перевод титула итальянцами как capitaneus[1370]. Банды делились на деревни и стаей. Стась в Трапезундской империи — не отдельный крестьянский двор, как в Византии, а совокупность хозяйств разных лиц, возможно, владение семьи[1371]. Некоторые крупные и имевшие стратегическое значение деревни, как, например, лежавшая к юго-востоку от столицы Палеомацука, между 1384 и 1408 г. поднимались до положения банд. В этом случае они были также рубежами обороны империи[1372]. Во многих бандах были родовые гнезда крупных трапезундских фамилий. В Трикомии, например, это были земли Доранитов. Земельные дарения, подкрепляемые императорскими хрисовулами и налоговыми привилегиями, конфискованные земли мятежных архонтов были нередко источником роста монастырского землевладения[1373]. Трапезундские банды располагались в долинах по течению основных рек и были отделены друг от друга горными цепями. Великая Лазия сохранила свое именование фемы из-за особого пограничного положения и роли большого барьера, прикрывавшего империю с юга. Это естественно-географическое деление оказалось весьма живучим, и бывшие банды стали районами Трабзонского пашалыка в XVI в.[1374]
Сторожевые башни ограждали проходы к плодородным долинам и, как Дувера близ Сумелы, защищали монастырские угодья[1375].
Помимо собственной территории, сокращавшейся в ходе тюркского натиска, империя опиралась на буферные владения вассалов императора — князей Гуриели на юго-востоке, Каваситов и Чанихитов в Месохалдии, на признававших власть или авторитет императора анклавы туркоманов, расселенных в самой империи и на ее границах[1376].
Особенностью социальной жизни и управления империей было сохранение клановой структуры общества, в немалой степени перешедшей и в османскую эпоху[1377]. Господство клановых групп и их лидеров (какими были, например, Камахины или Чанихиты) распространялось на отдельные районы империи и часто соединялось с административными функциями на службе Великих Комнинов. Попытки столичной бюрократии контролировать управляемую семейными кланами провинцию не приводили к структурным переменам и чаще всего заканчивались лишь сменой лиц и иногда усилением верховной власти государей. По сути, принадлежность к церковному приходу или монастырю (не обязательно в качестве клирика), этнической группе, к семейному клану, к роду занятий определяли место человека в обществе. При этом в поздней Византии «собственность и управление различались», а не сращивались, как на Западе, и в теории, и на практике[1378]. В Трапезундской империи крупные земельные собственники, местная знать, все больше претендовали на роль в управлении как на местах, так и в центре. Власть василевса реально распространялась на столицу, города и побережье империи, крупные долины, крепости. Кланы архонтов контролировали периферию и немалую часть территории империи. После гражданской войны середины XIV в. в значительной мере и власть, и земельные владения Великих Комнинов возросли[1379].
Уже делались попытки отчленить понятия знатности и благородства применительно к Понту и доказать, что первое является синонимом могущества, опиравшегося либо на военную силу рода, либо на авторитет императорской службы, либо, наконец, на земельную собственность[1380]. При этом нельзя не учитывать несформированность (в его привычном, западном варианте) концепта благородности в Византии как родового признака. Оставляя в стороне проблему «благородности», зададимся вопросом: какими определениями и титулами отмечался статус знатности? Наиболее общим понятием было слово «архонт». Архонты образовывали непрочные союзы и блоки между собой, нередко объединяясь против того или иного императора. За ними следовало довольно многочисленное чиновничество, носившее более скромные чины и именовавшее себя при подписании документов (впрочем, как и архонты) «рабами василевса».
В Трапезундской империи, в отличие от Византии, несколько архонтов не занимали одноименной должности. Исключение, быть может, составляло упоминание в трапезундском клеторологии двух прокафименов у двух императорских дворцов, двух прокафименов кастрон и двух друнгариев флота. Впрочем, эти чиновники низших рангов несли не пересекавшиеся должностные обязанности, обладая равным статусом