Трапезундский источник Халкокондила пытается обелить Иоанна, отмечая, что он не желал смерти отца, но только хотел взять его в плен живым и велел доставить к себе. Желая оправдаться в цареубийстве и отцеубийстве, Иоанн ослепил одного из исполнителей и приказал отрубить руки другому, а тело Алексея похоронил сначала в монастыре Феоскепаст, а затем в 1432 г. торжественно перенес его прах в митрополию — Хрисокефал, построив для этого специальную усыпальницу, украсил колокольню Св. Софии фреской с портретами Алексея IV и Иоанна IV[1579]. После смерти отца Иоанн даже издавал хрисовулы от его и от своего имени[1580]. Клеймо отцеубийства тем не менее преследовало Иоанна всю жизнь, и многие источники (в том числе официальные, генуэзские и венецианские) отмечают этот факт[1581]. Взяв власть, Иоанн IV изгнал Скантария в Константинополь, где тот жил при дворе своей сестры Марии, императрицы Византии, а позднее вступил в брак с дочерью Дорино I Гаттилузи, правителя Митилены. Теперь Иоанну предстояло опасаться за свой трон, на который Скантарий мог посягать с помощью тех же генуэзцев[1582].
Итак, мы вновь видим ведущие семьи архонтов участниками внутридинастической борьбы. Причем Каваситы, носители высоких придворных титулов и возглавлявшие охрану свергнутого василевса, а также крупные владельцы земель и замков на границах империи, в Месохалдии и в других ее областях[1583], выходят на первый план, действуя в союзе с кланом чисто столичной придворной знати — Схолариями. Вновь в конфликте участвуют и иностранцы — генуэзцы, а главный помощник Иоанна получает высокий титул протостратора, с которым связана должность командующего императорским флотом. Еще один латинский «барон» пополнил ряды трапезундской знати[1584].
Весной 1460 г. Иоанн IV умирает[1585]. По всей вероятности, его наследником был малолетний сын[1586], однако престол переходит к брату Иоанна Давиду, уже давно бывшему его соправителем и носившему титул деспота. Только источник Халкокондила приводит ясную информацию по этому вопросу: после смерти императора Иоанна, у которого был единственный потомок, Давид, заручившись поддержкой архонтов Месохалдских Каваситов, захватил императорскую власть и воцарился, причинив несправедливость своему четырехлетнему племяннику[1587]. После турецкого завоевания Трапезунда в 1461 г. все семейство Великих Комнинов было депортировано из Трапезунда в Константинополь и в 1463 г. казнено. В приписке об этом событии в греческой рукописи Лондонского медицинского общества, 52, вновь говорится о зловещей роли Каваситов, принявших ислам и побуждавших к этому членов династии. Писец называет Каваситов άθλιοι (подлыми, ничтожными)[1588], что корреспондирует с другой припиской — о перевороте Иоанна IV. Из этого можно заключить, что отношение общества к архонтам, участвовавшим в смутах, было резко негативным.
Подводя некое резюме политическому развитию Трапезундской империи, причинам ее подъема и падения, Критовул отмечал, что пока императоры жили в мире, она властвовала над многими племенами и городами вокруг. Наибольший ущерб она стала терпеть после того, как начались внутренние распри, императоры боролись друг с другом, а население восставало из-за постоянных мятежей, было сильно разорено и разграблено[1589]. Современник справедливо отметил пагубную роль возмущений знати и раздоров внутри самой династии Великих Комнинов, нередко инициирующих выступления архонтов. Именно это обстоятельство, как кажется, было недостаточно оценено и замечено историографией.
Правящая династия, как и многие семьи архонтов на Понте, имела клановую структуру. Именно борьба за власть между членами императорского дома вовлекала в систему противостояний и архонтов, и служилое чиновничество, и городской дим. Идейной основой конфликтов внутри династии была AIMA, стремление соблюсти предусмотренное в рамках полумистической традиции чередование имен правящих государей[1590]. Именно попытка уйти от нее заставила императора Василия обратиться к давнему и почти забытому наследию Македонской династии[1591].
Первоначально действия знати были несамостоятельны, ограничивались поддержкой того или иного претендента на трон, были связаны с внешними силами и нередко зависимы от них. В моменты угрозы своим интересам архонты проявляли большую степень солидарности, объединяясь против монарха, чью политику считали опасной. Так, например, поступили они в отношении императора Георгия в 1280 г. Напротив, разные семейства архонтов быстро консолидировались вокруг целеустремленного и сильного вождя, какими были Мануил I или Алексей II, несмотря на то что оба этих государя сталкивались с сильным давлением и противодействием извне, в том числе со стороны наиболее близкой им Византии.
Длительные династические смуты усиливали самостоятельность, а постепенно и автономность знати. Ее предводители стали уже ставить собственные цели, требуя от государей письменных договоров с ними или попросту устанавливая собственное правление на какой-то срок, как это делали они в 1345–1349 гг. Знать могла вовлекать дим в свои действия, подстрекать его к выступлениям против своих врагов. Однако, несмотря на то что городской дим не имел самоуправления, не известны устойчивые корпорации, иные формы его самоорганизации (не считая церковных приходов и кварталов), он подчас стихийно поднимался на защиту своих интересов или просто использовал благоприятную ситуацию для того, чтобы пограбить имущество динатов. О крестьянские движениях в Трапезундской империи нам неизвестно. Формы социального протеста принимали иные, более локальные формы, к тому же постоянная обстановка варварских нашествий, полона, нестабильности, необходимости выкупа родственников из неволи, полиэтничность населения способствовали тому, что крестьяне искали защиты у «сильных людей», вождей семейных кланов местной знати, монастырей, а также долго сохраняли традиционные формы общинной организации.
Препятствием к изучению конкретных форм социальной борьбы является и состояние источников. Хроника Панарета — зачастую единственный источник. Но он отражает официальную версию главным образом кругов, близких к Алексею III. В нем много недосказанного, умолчаний и намеков, не всегда нам понятных. Нам неизвестно, например, кто такой Пападопул? Что это за мятеж великого дуки евнуха Иоанна, повлекший убийство бывшего императора Мануила II в 1332 г.? Не менее скрытен и Ливадии, свидетель многих мятежей и переворотов. Обстановка страха заставляет авторов и писцов пропускать или удалять неугодную архонтам или василевсам информацию. Все это существенно затрудняет исследование, делает многие выводы гипотетичными.
Несомненным, однако, было то, что семейные кланы были устойчивее и влиятельнее в Трапезундской империи, чем в Византии[1592]. Недаром мегистаны так часто фигурируют в предсказаниях Трапезундского гороскопа 1336 г. Вместе с тем число их было ограниченно, и почти все они имели придворные титулы, то есть были связаны с государственной службой, вне зависимости, где находились их основные владения: в столице или в провинции. Поэтому деление на столичную и провинциальную знать для Трапезундской империи более чем условно, равно как и попытки выделить четко идентифицируемые «партии». Они менялись в зависимости от конкретных обстоятельств и семейных связей. Можно лишь с уверенностью сказать, что в числе лидирующих и наиболее активных в борьбе за власть семейств были Схоларии, Каваситы, Дораниты, Чанихиты, Мицоматы, Камахины. Они не стремились к свержению правящей династии, но лишь к манипулированию ее членами в своих интересах. Их роль в избрании императоров была значительна. Их влияние сохранилось и после окончания гражданской войны 1340–1355 гг. И все же после этой войны позиции центральной власти существенно укрепились. Автономные апанажи знати существовали в Трапезундской империи на ее дальних границах.
Глава 6.Трапезундская империя и Византия
Отношения Трапезундской и Византийской империй отличались, особенно вначале, большой сложностью. Действительно, это были не просто взаимосвязи двух равноправных независимых государств, объединенных взаимными интересами или разделенных противоречиями. Помимо объективного существования и тех и других они вышли из одного гнезда, с общими традициями, представлениями, культурным наследием. Изначальная вражда, о которой мы писали в главе 2, была порождена соперничеством за лидерство в разделенном после IV Крестового похода греческом мире. И хотя после 1214 г. победа была на стороне Никеи, правовые и идейные противоречия урегулированы не были. Дипломатическая практика Византии не знала прецедента отношений между равноправными государствами, управляемыми императорами ромеев. Ни одна из сторон не желала уступать, хотя экономических и политических противоречий между империями, по сути, не было. В отношениях между Трапезундом и Никеей, а затем и Константинополем наблюдалась эволюция от прямого утверждения прав Великих Комнинов на византийский престол и, следовательно, враждебности до поисков гибкого компромисса в 60–80-е гг. XIII в. и утверждения равноправных и дружественных связей во второй половине XIv–середине XV в.
С византийской стороны наблюдалось стремление ограничить суверенитет трапезундских императоров, включить Понт если не в состав империи Палеологов то, по меньшей мере в ее орбиту, в том числе учитывая и возможные экономические выгоды от такой интеграции. Подчинение Византии не сулило особых выгод местной аристократии и городской верхушке Трапезундской империи, к тому же оно было чревато конфликтами с местным лазским и тюркским населением. Нередко страны находились в разных политических лагерях. Все это объективно мешало объединению, но вряд ли могло препятствовать сближению, учитывая единство веры, культуры, языка, наконец, наличие общей опасности, исходящей как от «латинян», так и от турок.