[2737]. Императорский титул восточного правителя, преувеличенные слухи о его богатстве и могуществе способствовали утверждению цели Евгения IV: доказать противникам свою возможность созвать подлинно Вселенский собор и тем самым дискредитировать оппозицию в Базеле. Но интерес папы к участию Трапезунда в унии был вызван и более глубокими причинами: в империи имелись значительные «латинские» фактории, католическая епископия, для которых вопрос об унии не был праздным. Принятие унии Трапезундской империей открывало новые возможности для расширения миссионерской деятельности католиков в Персии и Малой Азии. Кроме того, папа не мог не знать о высоком месте Трапезундской митрополии в ряду православных церквей, на что папам указывали и сами византийские императоры[2738].
В ответе (если признать его подлинным) на письма Евгения IV трапезундский император выражал согласие лично принять участие в работе собора и в рассмотрении догматических вопросов[2739]. Отцы Базельского собора также продолжали переписку с трапезундским государем и в 1435[2740], и в 1436 г.[2741]
В 1436 г. подготовка к собору уже шла полным ходом. На этот раз инициатором приглашения представителей всех православных церквей была Византия. Из Константинополя в Трапезунд и Ивирию отправился византийский дипломат латинофил Андроник Ягарис. Ему было поручено собрать к марту — апрелю 1437 г. в столице Византии их представителей на собор[2742]. Может быть, в составе этого посольства был и Виссарион Никейский, написавший около 1436 г. свой Энкомий Трапезунду[2743]. Вскоре в Константинополь прибыли Трапезундский митрополит Дорофей и посол императора Макродука[2744]. О принятых для созыва собора мерах узнали через своих послов и через папские буллы члены Базельского собора, также проявлявшие заинтересованность в переговорах с Константинопольским патриархатом и с Трапезундской империей и желавшие осуществить соединение всех христиан в Базеле, куда и приглашали участников[2745]. 13 февраля 1437 г. о том, что на собор трапезундский император направляет торжественное и полномочное (cum pleno mandato) посольство сообщал отцам Базельского собора их посол в Константинополе доминиканский монах Иоанн Стойкович из Рагузы[2746].
Совместные усилия византийской и папской дипломатии обеспечили участие трапезундских представителей в Ферраро-Флорентийском соборе. Еще Я. Фальмерайер отметил, что Великие Комнины, как и Палеологи, рассчитывали на помощь Запада в борьбе с турецкой угрозой[2747]. Но в Трапезунде задача сопротивления османам не осознавалась как основная. Между Мурадом II и Иоанном IV Великим Комнином существовали дружественные отношения[2748]. Более важным тогда было упрочение отношений трапезундской и византийской церквей. Первая заняла почетное и устойчивое положение в Константинопольском патриархате, но зато и втягивалась в его политику. Укрепление межгосударственных отношений Византийской и Трапезундской империй усиливало этот фактор. Недаром, как сообщает Сиропул, Иоанн VIII Палеолог, оценивая силы православных перед началом собора, на первое место поставил Трапезунд, затем — ивиров, черкесов, мегрелов, готов, русских, влахов, сербов, жителей островов, паству восточных патриархов, христиан Эфиопии[2749]. Тем не менее активного участия в подготовке делегации на собор Иоанн IV не принимал. Показательно, что он не знал, как, когда и с кем византийский император отправился в Италию и спрашивал об этом испанского путешественника Перо Тафура[2750].
Мы не будем останавливаться на ходе и результатах Ферраро-Флорентийского собора — они достаточно хорошо известны[2751]. Рассмотрим лишь три основных вопроса: о месте трапезундских представителей на соборе[2752], об их позиции в дискутируемых вопросах и о последствиях унии для Трапезунда.
Уже до начала собора митрополит Трапезундский Дорофей, являясь locum tenens митрополита Кесарии, получил наиболее почетное место среди греческих митрополитов вселенского патриархата. Это отмечено в греческих и латинских источниках с описания самого момента прибытия греков на собор[2753]. В наиболее торжественных актах на соборе, в совете у императора и патриарха Дорофей Трапезундский неоднократно возглавлял список греческого духовенства, уступая лишь митрополитам, представлявшим патриархов Антиохии, Александрии и Иерусалима[2754]. Таким же было его место и при подписании соборного определения 1439 г.[2755] В числе весьма немногих архиереев, которые должны были ехать из Феррары во Флоренцию вместе с императором, первым был назван Дорофей[2756]. Трапезундский митрополит являлся основным кандидатом на патриарший престол (вместо умершего во время собора Иосифа II)[2757].
Все это показывает, что теоретически Трапезундский архиерей занимал на соборе весьма высокое положение. Однако он не стал видным деятелем ни одной из боровшихся партий. После начала переговоров в Ферраре, когда дискуссии зашли в тупик, среди греческих епископов и у самого патриарха было намерение возвратиться в Константинополь, тем более что распространялись слухи о предстоявшем весной походе войск султана на столицу. С целью склонить императора на свою сторону патриарх избрал ряд важнейших митрополитов во главе с Трапезундским. Но Дорофей упорно отказывался принять участие в переговорах с императором, ссылаясь на подагру. После настоятельных просьб он уступил. Эта встреча вызвала гнев императора на «первенствующих архиереев» (κατά των πρώτων άρχιερέων)[2758], затем Трапезундский митрополит был участником секретных переговоров греческой и латинской комиссий, обсуждавших догмат об исхождении Св. Духа. Переговоры не дали положительных результатов[2759], и 2 июня 1439 г. Иоанн VIII запросил мнение всех членов делегации о путях преодоления разногласий для скорейшего заключения унии. Дорофей Трапезундский вновь сказался больным и не согласился на письменное голосование, несмотря на многочисленные просьбы императора и патриарха[2760]. Однако в конце концов под их давлением Дорофей присоединился к мнению греческого большинства принять латинский Символ веры[2761], участвовал в диспуте четырех греческих архиереев с папой по различным вопросам вероучения[2762], а также в составе почетного греческого посольства из 10 архиереев присутствовал при подписании акта папой[2763]. Но Трапезундский митрополит был категорически против предания анафеме отвергнувших унию, заявив: «Достаточно того, что свершилось дело, на которое, как я полагаю, не следовало бы нам соглашаться и в мыслях»[2764].
Под большим нажимом со стороны императора он принял участие в совместной с латинянами панихиде по патриарху Иосифу II, состоявшейся в Венеции[2765]. Впрочем, если мы имеем свидетельства явных и тайных подкупов греческих архиереев, зафиксированные в счетах папской Апостольской палаты, то прямых данных, изобличающих лично Дорофея, нигде не обнаружено. Все поведение Трапезундского митрополита на соборе говорило о его нежелании принимать католические догматы при заключении унии. Его позиция ярко проявилась по возвращении греков в Константинополь, когда встал вопрос об избрании нового патриарха. Наиболее вероятным кандидатом после отказа архиепископа Ираклии стал Дорофей. Иоанн VIII обещал ему избрание, если тот заявит об одобрении заключенного союза церквей. С целью склонить Дорофея к этому Иоанн VIII отправил к нему великого протосинкелла и Георгия Дисипата. На их предложение Трапезундский митрополит ответил: «Это соединение, достигнутое ныне, не представляется мне благим делом. Поэтому я не могу его стерпеть (στέργειν)». Он сказал также, что вряд ли принял бы патриаршество, даже если бы византийская церковь находилась в мире, а при ее разделении для него это вовсе невозможно, хотя бы он и одобрил унию[2766]. Такой ответ обеспечил избрание митрополиту Кизика Митрофану. Сиропул даже подозревал, что при акте избрания была применена подтасовка: на алтарь положили два бюллетеня с именем «кир Митрофан» на одном и «(митрополит) Кизика» — на другом. В любом случае избранным оказывался один и тот же человек[2767]. Митрополиты Трапезунда и Ираклии не явились на торжественную нотификацию и инвеституру патриарха[2768]. Если первоначально Трапезундский митрополит занимал уклончивую позицию по вопросу о заключении унии, позже он перешел к ее открытому порицанию — эволюция, характерная для значительной части греков, участников собора.