[2796], эмир Карамана — государем Киликии[2797]. Узун-Хасан никогда не встречал Лудовико да Болонья и ничего не слышал о нем до 1475 г, так что его посол со всей определенностью был мнимым[2798]. Посольство, заметим это, прибыло к Рождеству и было аранжировано как приход магов с Востока, чему соответствовали и одеяния послов, повсеместно сопровождаемых толпами зевак и ребятишек.
Послы просили Пия II даровать Лудовико титул патриарха всех католиков на Востоке и предоставить им средства для дальнейшего путешествия. Обе просьбы были исполнены. 9 января 1461 г. Пий II издал буллу, подтверждающую назначение Лудовико католическим патриархом Антиохийским, но лишь «sub ccnditione» — при условии, что его миссия успешно завершится созданием «восточного союза» и будут точно определены границы его патриархата[2799]. С самого начала, как писал понтифик, объясняя или оправдывая свое заблуждение, посольство вызвало некоторую настороженность экстравагантностью своих членов, представших в почти маскарадных одеяниях, с неуспевшей зарасти у послов Узун-Хасана и грузинских правителей тонзурой на голове. Сомнения Пия II вызвали и предложения послов выставить на Востоке рать в 120 тыс. человек. Папа с иронией заметил (намекая на незаурядный аппетит послов), что вся Европа с трудом бы прокормила такое воинство[2800]. Не имея прямых доказательств подлога, Пий II, рассказав послам о своей неудаче объединить государей Европы на Мантуанском конгрессе (1459–1460)[2801], высказал надежду, что призывы восточных правителей поспособствуют этому и решил использовать миссию в этих целях. Он направил послов в Милан, Бургундию и Францию для пропаганды Крестового похода. В январе 1461 г. Лудовико был назначен апостолическим легатом и получил верительные грамоты к государям Запада[2802]. Буллы не оставляли сомнений в правомочии предъявителей и содержали похвалы минориту. С папского благословения послы отправились в вояж по странам Европы. Видимо, еще во Флоренции, в декабре 1460 г., к двум грузинским послам присоединился тосканец Микеле Алигьери, выполнявший дипломатическую миссию трапезундского императора во Флоренции и подписавший там двусторонний торговый договор. Алигьери торговал в Причерноморье, хорошо знал ситуацию там и, возможно, был составителем и редактором писем восточных государей правителям Запада (сам Лудовико латынь знал плохо)[2803]. В составе знаменитого «посольства» Алигьери представлял не только интересы Трапезундской империи, но и флорентийского купечества, проявлявшего все больший интерес к рынкам Причерноморья и Анатолии.
По пути на Запад во Флоренции в конце января — начале февраля послов вновь любезно принял гофалоньер юстиции Пьеро Медичи. В Милане посольство получило еще более благоприятный прием герцога Франческо Сфорца, обещавшего помощь и проявлявшего заинтересованность в Крестовом походе. Прибыв во Францию ко двору Карла VII, послы были торжественно приняты в мае 1461 г. уже тяжело больным монархом. Лудовико именовался патриархом Антиохийским и напоминал, как писал французский хронист, монаха-кордильера. Тогда и к без того сомнительному посольству присоединился «посланник» легендарного государя пресвитера Иоанна[2804]. Во Франции послы присутствовали на погребении Карла VII[2805] и коронации Людовика XI, но оба короля, как и герцог бургундский, которого посольство посетило после визита во Францию[2806], не спешили в поход. К бургундскому герцогу Филиппу Доброму папа обратился даже со специальной «речью», рекомендуя послов[2807]. Вернувшись в Рим без результата, послы были принято холодно. Папа все больше подозревал их в вымогательстве и авантюризме и даже собирался заключить Лудовико, скомпрометировавшего себя самовольным титулованием латинским патриархом Востока, в карцер[2808]. От этого папу удержали только мысли о возможной подлинности послов стран Востока (в чем, впрочем, он сомневался). Сам же Лудовико отличился поразительным лихоимством, и его поведение вызвало гнев понтифика. Но разоблачение не получило широкой огласки, и фактически Пий II дал возможность Лудовико бежать от наказания. Лишь когда он решился принять каноническое посвящение в Венеции в качестве патриарха, папа отдал приказ об его аресте. Предупрежденный дожем, Лудовико скрылся. После этого папа, как он писал, стал с недоверием относиться к подобным вестям с Востока, особенно когда их носителями были люди бедные и незнатные[2809]. Но минорит изначально верно определил цели папской политики и хорошо понимал обстановку на Ближнем Востоке. Именно потому ему удалось поначалу ввести в заблуждение понтифика, чьим кардиналом был уроженец Трапезунда Виссарион Никейский, и скрыть фальсификацию и от глаз осведомленных в делах Леванта венецианских властей. Возможно, «подлинность» трапезундского посла Микеле Алигьери способствовала тому, что авантюра избежала мгновенного разоблачения. В 1463 г. Лудовико объявляется в Лилле, в 1465–1466 гг. — в Польше якобы как посол крымского хана, затем — короля Дании[2810]. В 1471 г. он возвращается в Италию, представляясь папе Павлу II как посол Узун-Хасана. 19 февраля 1472 г. он добивается от папы Сикста IV утверждения в сане патриарха Антиохийского и 12 апреля того же года вновь направляется на Восток для сколачивания антиосманского альянса. В путь он тронулся не ранее 1474 г., а прибыл в Тебриз 30 мая 1475 г. На следующий день Узун-Хасан принял его как бургундского посланника[2811]. Близ Тебриза его встретил в мае и венецианский посол к Узун-Хасану Амброджо Контарини, и путь назад, через русские земли, они начали вместе. Фра Лодовико представал уже в качестве посла Узуна Хасана на Запад[2812]. Миссии минорита, посла почти всех стран и народов, были возможны только благодаря настойчивому стремлению разных стран Запада видеть в желаемом действительное, тщетной надежде заручиться поддержкой мифических армий Востока для организации столь же мифического выступления объединенных сил Запада.
В 1461 г. «посольство» Лудовико завершилось, когда Трапезундской империи более не существовало. То обстоятельство, что связи с Востоком стали делом рук ловких авантюристов, свидетельствовало о кризисе латинской миссии в Передней Азии. Сам Пий II, будучи человеком разносторонних дарований, писателем, поэтом, гуманистом, питал интерес к Понту не только как политик, но и как ученый, описав Трапезунд и его область в своем историко-географическом трактате[2813]. Его часть — De Asia — создавалась одновременно с походом Мехмеда II на Трапезунд, о чем папа узнал от венецианцев, не преминув отметить горестное положение императора, который, по признанию папы, искал его поддержки[2814]. Но после Мантуанского собора, где Пий II тщетно призывал ведущих государей Европы объединиться для борьбы с османской угрозой, он убедился в том, что идея нового Крестового похода не привилась. Уже и на самом соборе (то есть до падения империи) в речи кардинала Виссариона Никейского Пафлагония и Понт назывались в числе захваченных турками[2815]. Папе оставалось лишь объяснить причину бедствий трапезундского императора, и он нашел ее: христианскому государю не следовало отдавать в жены свою дочь за турецкого правителя (имелся в виду брак дочери Иоанна IV Феодоры и хана Белобаранной орды Узун-Хасана): этим он ослабил свою веру[2816]. Однако всего лишь год назад папа во время «посольства» Лудовико надеялся на восточную лигу против османов, в которой именно Узун-Хасан играл значительную роль. Да и в дальнейшем Венеция с папского благословения пыталась блокироваться с Узун-Хасаном, ставшим шахом Персии[2817].
Несколько другой мотив звучит в письме Пия II к Мехмеду II уже после падения Трапезунда. Предостерегая султана от нападения на Италию, папа замечал, что Мехмед не имеет на ее земли никаких прав: ни он, ни его предки не бывали там и не владели ею. Но если он попытается напасть на нее, то почувствует, что сражается с мужами. Признавая огромность захватов и Константинополя, и Перы, и Пелопоннеса, и Валахии, и Синопа (родины Митридата), и Трапезунда, папа предупреждает Мехмеда, что италийцы отличаются куда большим мужеством, чем жители Понта, которых легко победили еще Цезарь и Помпей: «Иная природа италийцев, другие силы, другая натура, другие души». И все же события похода 1461 г. и падение таких сильных крепостей, как Синоп и Трапезунд, произвели на папу большое впечатление, он не мог скрыть этого и в письме к султану: «И показалось тебе, что это много, и мы утверждаем, что это не мало»[2818].
Обращаясь в 1461 г. к французскому королю Людовику XI, Пий II вновь указывал на рост османской угрозы и значительность турецких завоеваний в Азии и Греции, на реальную опасность для Европы[2819]