Но как ни оценивать акт, заключенный Алигьери, остается бесспорным, что Флоренция проявляла заинтересованность в торговых связях с Трапезундом. Еще 24 июля 1460 г., до прибытия Алигьери, было решено отправить флорентийскую галею из Пизы в Трапезунд[2924]. В 1462 г. Флоренция, учитывая соглашение 1460 г., вновь возвращается к этому вопросу, обязывая капитанов трех своих галей идти в Черное море с заходом в Каффу и Трапезунд[2925]. Однако время было потеряно. В навигации наступал кризис, несмотря на попытки осуществлять ее. В 1473 г., как сообщил Бенедетто Деи, флорентийские галеи плавали до Константинополя, но возвратились оттуда с небольшим грузом (con poho caricho)[2926].
По договору 1460 г. Флоренции разрешалось иметь в Трапезунде fondaco colla stanza, жилища. Флорентийцы получали равные права с венецианцами и генуэзцами, имели административный и судебный иммунитет, право на организацию консулата. Для учета товаров и, вероятно, взимания коммеркия предусматривались назначение двух маклеров — флорентийского и трапезундского, раздел пополам полученных ими денег, а в случае разногласий — решение спора консулом[2927]. Новым явлением было изменение транзитной пошлины: флорентийцы, как генуэзцы и венецианцы, должны были за ввоз платить 2 % от стоимости товаров (вместо принятой ранее фиксированной суммы в аспрах), плата за вывоз вовсе отменялась. В полном соответствии с предшествующими соглашениями с венецианцами по договору 1460 г. не облагались никаким налогом торговые операции внутри общины флорентийцев. За нереализованные товары налог не взимался. Произведенные в договоре изменения по сравнению с предшествующей практикой не затрагивали экономических основ пребывания итальянцев на Понте. Связи Трапезунда с Флоренцией, которые могли быть плодотворными и в экономике, и в сфере культуры, прервались, едва зародившись.
Имеются свидетельства торговых отношений и других итальянских городов с Трапезундской империей, как, например, Пьяченцы[2928]. Но эта коммерческая активность протекала в основном в едином русле с венецианской и, особенно, генуэзской торговлей. Неудивительно поэтому, что и сами документы пьячентинцев составлялись подчас «в лоджии генуэзцев»[2929].
Для того чтобы полнее оценить реальное значение тех немногочисленных прямых контактов Трапезундской империи с ведущими государствами Западной Европы, необходимо рассмотреть и отклики на падение империи Великих Комнинов на Западе. Сведения такого рода могут находиться в самых разнообразных источниках. Мы отнюдь не претендуем на полноту их обзора.
О падении Трапезунда в августе 1461 г.[2930] в Европе узнали сравнительно быстро, в основном через итальянских купцов и мореплавателей. О начале турецкой армией и флотом военных действий на Черном море Венеция знала уже в конце июня 1461 г. и принимала меры для охраны своих владений[2931]. В сентябре сведения о турецких захватах в Малой Азии (правда, пока еще довольно неопределенного характера) привез в Венецию из Турции секретарь республики грек Николай Секундин[2932]. 20 октября о захвате Трапезунда, пленении императора и отступлении Узун-Хасана Республика св. Марка проинформировала своих послов, отправлявшихся во Францию, дав им инструкции побуждать короля к войне против османов[2933]. 26 октября об этом же Венеция сообщила своему послу в Венгрию[2934], а 28 октября — папе[2935]. В Риме уже знали о происшедшем 26 октября: точные сведения о падении Трапезунда и захвате императора привел Б. Бонатто в письме, адресованном маркизу Мантуи[2936]. На следующий день канцлер дожа Лудовико ди Кампофрегозо известный гуманист Антонио Ивани отметил это событие в письме секретарю миланского герцога со ссылкой на генуэзцев, прибывших с Хиоса[2937]. 6 октября из Константинополя в Римини было отправлено письмо, сообщавшее о подробностях похода Мехмеда II против черноморских областей и о его победоносном возвращении с большим количеством пленных в столицу. Подчеркивалось, что завоевание как Синопа, так и Трапезунда, произошло без применения больших сил, sine vі, жертвы капитулировали от одного присутствия грозного султана. Автором этого письма, адресованного Роберто Вальтурио, секретарю герцога Сиджизмондо I Малатесты, был Анджелло Вадьо, находившийся в Константинополе, возможно, с тайной дипломатической миссией от сеньора Римини[2938].
Весть о новом турецком захвате в Малой Азии взволновала современников. В рассказах о нем западноевропейских хронистов, в документах ощущается страх перед растущим могуществом османов[2939]. Венеция, принимавшая срочные меры с целью сколотить антиосманскую коалицию, направляла соответствующие письма в Венгрию, Францию, а также папе[2940]. Она просила, чтобы Пий II, как и венецианские послы, обратился к французскому королю за помощью. Мы уже писали о реакции папы: событие, с одной стороны, использовалось для усиления антиосманской пропаганды, с другой — подыскивались объяснения постигшей Понт «кары Божьей». В формировании политического курса Ватикана в эти годы немалую роль играл выходец из Трапезунда Виссарион Никейский, кардинал римской церкви, истово боровшийся за организацию антитурецкого Крестового похода[2941]. В речи на Мантуанском соборе 6 сентября 1459 г. Виссарион ярко представил этапы турецкой экспансии, подвел итоги захвату Константинополя и призвал христианских государей сплотиться против османов[2942]. Когда судьба всего греческого мира была решена, когда в 1470 г. пала венецианская Эвбея — Негропонт и турецкая агрессия в Средиземноморье достигла своего апогея, Виссарион, обращаясь к западному духовенству и правителям, вскрыл связь судеб Трапезунда и всей Византии. Одной из причин этой общеевропейской трагедии, считал Виссарион, была близорукость западных государств, которые надеялись, что до них дело не дойдет. В свое время Запад даже отказался помочь Византии отразить общего врага, не дал необходимых ей тогда 50 тыс. золотых (дукатов)[2943]. Прозорливый дипломат и политик, Виссарион считал падение Трапезунда и других греческих земель следствием катастрофы, постигшей Константинополь. Мнение Виссариона не разделялось всей курией, но оно оказывало воздействие на формирование ее представлений. Среди итальянских гуманистов, современников драмы, падение Трапезунда рассматривалось как «великое несчастие и ущерб для всех христианских государств». Именно так писал о нем Б. Платина[2944], отмечавший и казнь императора[2945]. Но, пожалуй, Франческо Филельфо вернее других понял главные причины действий Мехмеда II и осознал всю величину опасности: поход против Трапезунда был предпринят, чтобы «в тылу не оставалось ничего враждебного» османам, чтобы султан освободил руки для действий в Европе[2946]. Действительно, незадолго до начала похода в Малой Азии Мехмед II осаждал Белград (1456), затем в 1458–1459 гг. османы покорили большую часть Сербии и взяли Смедерево, закончили завоевание Морей (1460). Вскоре военные действия велись против Венгрии и Боснии. В этот момент Венеция попыталась поднять Венгрию и Францию на борьбу с султаном[2947]. Именно Венеция особенно остро ощутила происходившее; утратив последние фактории на Черном море, она лучше и вернее других представляла масштабы опасности. Поэтому венецианский гуманист оказался в числе первых, кто реалистически оценивал обстановку и призывал к совместной борьбе против турецкого завоевания. В 1463 г. тот же лейтмотив развивал его земляк Бернардо Бембо, указывавший в своей речи на недавние захваты, включая Трапезунд и Керасунт, предпринятые «жесточайшим зверем Магометом»[2948]. Падение Трапезунда поставлено в связь с неудачей крестоносного движения против османов в речи Филиппо Буонаккорси (Каллимаха), обращенной к папе Иннокентию VIII в 1490 г.[2949] Тема предательства и измены, способствовавших быстрому захвату как Кастамона, так и Трапезунда, звучит в записке об османском государстве генуэзца Якопо ди Промонторио. Другим объяснением произошедшего хронисты считали распри среди христиан и среди самих греков[2950].
Турецкая тема была одной из популярнейших в западноевропейской публицистике конца XV–XVII в. «Великий страх» и великий плач по утраченному греческому миру доминировали в ней[2951]. К ней обращались и политики, и риторы, и переводчики восточных источников, иногда составлявшие компендии турецких хроник. Многие из них отмечали падение Синопа, Кастамона и Трапезунда как ключевое событие в развитии османской экспансии, включали Понт в число главнейших завоеваний султана