Таким образом, под латентной тюркизацией понимается проникновение в византийскую среду тюркского этнического элемента, а также связанная с ним трансформация византийского сознания в поздневизантийскую эпоху, выражавшаяся в постепенном «присвоении» реалий тюркского мира. Многочисленные лексические заимствования, а также лежавшие за ними новые «варварские» реалии византийской жизни являлись продуктами более масштабной культурной трансформации, прямо затрагивавшей базовые характеристики самоидентификации поздневизантийского сознания[2967].
Вместе с тем следует подчеркнуть, что Понт в период господства Великих Комнинов оставался надежным убежищем для христиан-автохтонов, а также для беженцев из уже покоренных тюрками анатолийских земель. Антропонимический материал демонстрирует действенность ассимиляционных потенций понтийского христианского общества, которому удавалось растворить в себе подавляющее большинство тюркских и иных иноверцев-пришельцев.
Нельзя не отметить вместе с тем, что многочисленные тюркские набеги имели следствием обращение (подчас вынужденное) в ислам пленных греков. Связанные с Понтом литургические рукописи содержат специальный обряд возвращения в православие[2968].
Политическая история
Историю политических взаимоотношений Трапезундской империи с мусульманским миром можно условно разделить на четыре этапа. 1) В первые десятилетия своей истории (1214–1270-е) империя пыталась вести активную политику в отношении своих мусульманских соседей, не единожды пытаясь закрепиться в Синопе. 2) В конце ХIII — первой половине XIV в. империя переживает пик военной активности на границах с мусульманами, столкнувшись с мощнейшим наплывом тюркской кочевой миграции. 3) Вторую половину XIV в. можно считать наиболее спокойным периодом в трапезундско-восточных отношениях, когда империя, окруженная карликовыми мусульманскими государствами, существовала в относительной безопасности. 4) С начала XV в. и до 1461 г. империя вновь оказывается вовлеченной в «большую» политику: растущая сила османов толкает Великих Комнинов, на поиск сильного покровителя, готового защитить их от турок; последний период своего существования империя провела не столько в войнах с мусульманами, сколько в дипломатических интригах и лавировании между мусульманскими сверхдержавами.
Таким образом, лишь первые два периода — с начала XIII в. по середину XIV в. — характеризуются активными военными конфликтами на сопредельных территориях. Начиная примерно с середины XIV в. на ее границах с мусульманами было по большей части спокойно. Это было несомненной заслугой Великих Комнинов, нашедших способы умиротворить соседей, и это кардинально отличало Трапезундскую империю от Палеологовской Византии, которая почти всю свою историю (за исключением правления Михаила VIII Палеолога) отступала перед нараставшим военным давлением со стороны тюрок.
Характер взаимоотношений империи с ее мусульманскими соседями почти всегда предопределялся ситуацией в сопредельном мусульманском мире. Трапезундской империи весьма редко удавалось играть структурообразующую роль на прилегающих пространствах, занятых мусульманами. Чаще она оказывалась в обороне, в роли объекта политических воздействий, но не субъекта, активно трансформирующего окружающую его политическую среду. Причиной тому были относительно скромные территориальные, людские и финансовые ресурсы империи. В перипетиях внешнеполитической борьбы чаще она оказывалась, по сути, один на один с противником, эпизодически пользуясь ненадежным благоволением временных покровителей или же ничтожной поддержкой политических маргиналов, вроде мусульманских и грузинских карликовых княжеств, отстаивающих свою независимость.
Трапезундская империя и сельджуки
После потери Синопа и, вероятно, Самсуна и прилегающей области в 1214 г. трапезундские императоры не оставили надежды на восстановление контроля над бывшими западными территориями. Возвращение Синопа становится главной стратегической задачей Великих Комнинов. Причин для столь упорной борьбы Великих Комнинов за Синоп было несколько. Во-первых, стратегическое значение порта — это был один из самых укрепленных и удобных военных портов на южном берегу Черного моря[2969]. Именно от Синопа начинался самый короткий морской путь из Анатолии в Крым и, по всей видимости, именно этот порт являлся наиболее удобным связующим звеном между анатолийскими и крымскими владениями Великих Комнинов. Во-вторых, существовала и другая, более важная причина. Только обладая Синопом, они могли надеяться, как в 1204–1208 гг., на то, чтобы пробиться в Вифинию, а затем попытаться восстановить власть Комнинов в Константинополе[2970]. Актуальность этих реставраторских планов для Великих Комнинов сохранялась вплоть до конца 70-х гг. XIII в. Как уже не раз упоминалось в этой книге, лишь в 1282 г. Иоанн II Великий Комнин во время своего визита в Константинополь наконец отказался от претензий на византийский императорский титул, удовлетворившись более цветистым, но по статусу менее значимым именованием.
Политическая ситуация, которая складывалась вокруг границ империи в 1214–1230 гг., способствовала попыткам Трапезунда вернуть потерянные земли. В это время в Понтийском регионе оформляется коалиция мелких мусульманских эмиратов, недовольных экспансией Сельджукского султаната, к которой, скорее всего, присоединились и трапезундцы. Напряженность между Иконием и понтийскими мусульманскими эмиратами в полной мере обозначилась после 1219 г., когда на престол взошел новый сельджукский султан Ала ад-Дин Кай-Кубад (1219–1237) — волевой и умный правитель, с самого начала ясно обозначивший новый политический курс на объединение всей мусульманской Анатолии под своей властью.
Наиболее значительной силой был Эрзерумский эмират — ворота из Великой Армении и Ирана в Анатолию. В состав эмирата входил Байбурт, располагавшийся недалеко от границ Трапезундской империи. Через Байбурт вела основная дорога из внутренней Анатолии к портовым городам восточного Понта. Эрзерумский эмират еще в правление там династии Сальдукидов (начиная примерно с 1103 г.) находился в сложных, зачастую враждебных отношениях с Иконием. После захвата Эрзерума в 1201 или 1203 г. сельджуками Рума город был пожалован Абу Харису Мугису ад-Дину Тугрул-шаху (1201/1203–1225), сыну сельджукского султана Кылыч-Арслана II (1156–1192). Несмотря на принадлежность к сельджукскому правящему роду, Мугис ад-Дин Тугрул-шах вскоре возобновил политику конфронтации, не желая признавать верховенства Икония. После смерти Тугрул-шаха в 1225 г. власть перешла к одному из его сыновей — Рукн ад-Дину Джахан-шаху (1225–1228), продолжившему политику отца[2971].
Антисельджукской ориентации следовал и Эрзинджанский эмират, в состав которого входили также Дивриги и Кемах[2972]. Следует отметить, что Кемах являлся стратегической твердыней, которая контролировала магистральные пути в горы Поитийского Тавра и далее к Трапезундской империи. В эту эпоху во главе эмирата стоял Фахр ад-Дин Бахрам-шах ион Давуд (1163–1225). Бахрам-шах формально признавал верховную власть сельджуков[2973] и состоял с ними в родстве[2974], однако так же как и правители Эрзерума, не собирался отказываться от своего суверенитета. По замечанию грузинского хрониста, уже в 1200-х гг., в период сельджукско-грузинских войн, Бахрам-шах присоединялся к сельджукским походам против Грузии «помимо своей воли, только из страха»[2975]. В одном из этих походов (601 г. Х./1204/05 г.) он попал в плен к грузинам, вследствие чего Эрзинджан на какое-то время оказался данником Грузии[2976]. После смерти Бахрам-шаха ему наследовал его сын Ала ад-Дин Давуд-шах (1225–1228), продолживший политику отца.
Эрзерум и Эрзинджан связывала давняя дружба. Дочь Фахр ад-Дина Мангуджака, еще до 1213 г. была выдана замуж за Тугрул-шаха[2977]. Оба эмирата издавна установили дружественные отношения с местными греками, армянами, грузинами. Мангуджаки в свое время были союзниками знаменитого Феодора Гавры в его борьбе с Данишмандидами, а Тугрул-шаха связывали матримониальные узы с грузинами[2978]. Не исключено, что Тугрул-шах признавал верховную власть трапезундского императора Андроника I Гида, как предположили Кл. Казн и Э. Брайер[2979].
Далее на Запад, в непосредственной близости от владений Великих Комнинов лежал также эмират Данишмандида малика Музаффар ад-Дина Мухаммада, которому в 1205 г. сельджукский султан пожаловал эти земли. Музаффар ад-Дину Мухаммаду в 1220-х гг. принадлежала Кугунийа/Кагунийа (позже Кара-Хисар, совр. Шебинкарахисар, виз. Колония) — важная крепость на пути из Сиваса к Керасунту. В конце 1220-х гг. Музаффар ад-Дин состоял в союзе с Мангуджаками и Рукн ад-Дином Джахан-шахом[2980].
В страхе перед сельджуками понтийские эмираты обращаются за поддержкой к Аййубидам Сирии и Грузинскому царству, которые уже в 10-х гг. XIII в. объединились перед лицом сельджукской опасности[2981]. Сразу после воцарения Ала ад-Дина эрзерумцы заключили союз с Аййубидом Маликом ал-Ашрафом[2982]. После смерти Тугрул-шаха в 1225 г. его сын Рукн ад-Дин Джахан-шах подтвердил свой союз с Аййубидским правителем Маликом ал-Ашрафом, пойдя на окончательный разрыв с Ала ад-Дином Кай-Кубадом I