Моя школа
Моя школа называется: начальная школа Кингли. Я до нее еще в трех школах училась. Эта вроде ничего.
Мою учительницу зовут: мисс Браун. Она ужасно сердится, если мы ее зовем просто «мисс».
Какие у нас в школе уроки: Английский язык. Математика. Физкультура. Рисование. И еще много всякого. Иногда нам задают задания по труду, только у нас в детском доме нет нормальных материалов для труда, поэтому у меня не выходит сделать все красиво и получить звездочку.
Мой любимый урок: сочинения. Я уже сочинила целую кучу историй и картинки к ним нарисовала. Даже сделала несколько маленьких книжечек. Для Камиллы я сделала специальную детскую книжку, с большими печатными буквами, а на картинках нарисовала все, что она любит: например, «ИГРУШЕЧНЫЙ МИШКА», «МОРОЖЕНОЕ», «МОЯ ЛУЧШАЯ ПОДРУГА ТРЕЙСИ».
Еще мне нравится урок: рисование. Мы рисуем плакатной гуашью. В детском доме тоже есть гуашь, только вся засохшая, и кисточки облезлые. А в школе хорошие. Вот эту картину я вчера нарисовала. Если бы я была учительницей, поставила бы за нее звездочку. Золотую. Две золотые звездочки.
Я учусь в классе: 3А.
Ребята из моего класса: Не могу я всех переписать по именам, я так до утра просижу.
Другие учителя: Да ну, они все скучные. Что о них рассказывать?
Как я добираюсь до школы: на микроавтобусе. Всех наших на нем возят. Я бы лучше в нормальном автобусе ездила или пешком ходила, только нам не разрешают.
Времени на дорогу уходит: по-разному. Иногда сто лет пройдет, пока малыши найдут свои пеналы, а старшие стараются вообще слинять, а мы стоим и ждем, когда их всех соберут.
Что мне не нравится в школе: там все ходят в сером — форма такая, а у меня темно-синяя, от старой школы осталась. Учителя все понимают и не ругаются, а школьники на меня таращатся.
Мое общение с социальным работником
Моего социального работника зовут: Илень. Иногда у меня от нее голова болит, поэтому я ее зову Илень-Мигрень, ха-ха.
Мы разговариваем: о всяком занудстве.
О чем я не люблю говорить: о маме. Когда я думаю о маме, это мое личное, не для Илень.
Если бы я была…
взрослой: Я бы жила в современном шикарном доме, и там все было бы только мое — и собственная громадная спальня, а в ней двухэтажная кровать, специально для меня одной, чтобы я всегда могла спать на верхней полке, и еще будильник с Микки-Маусом, как у Жюстины, и большущий набор гуаши, и фломастеры, и чтобы никто их не брал порисовать и не сплющивал кончики, и свой телевизор, чтобы я сама выбирала, какую передачу смотреть, и я не ложилась бы спать до полуночи, и каждый день обедала бы в «Макдоналдсе», и у меня была бы шикарная быстрая машина, и я бы могла взять и съездить к маме в гости как только захочу.
полицейским: я бы арестовала Чудище Годзиллу и посадила бы его в тюрьму на всю жизнь.
котенком: я бы отрастила длинные когти и острые зубы и царапалась бы и кусалась, чтобы меня все боялись и делали что я скажу.
тем, на кого все кричат: я бы на всех кричала в ответ.
невидимкой: я бы за всеми подглядывала.
очень высокой: я бы всех затоптала своими громадными ногами.
очень богатой: я бы купила свой собственный дом и… Ну, об этом я уже рассказывала. Вообще надоело мне все это записывать. Что там на следующей странице?
Обо мне
На этих чистых страничках напиши о себе.
История Трейси Бикер
Жила-была девочка, звали ее Трейси Бикер. Глупо звучит, как начало дурацкой волшебной сказки. Терпеть не могу сказки. Они все одинаковые. Если ты очень добрая и красивая и у тебя длинные золотые волосы, то сперва поподметаешь немножко золу или посидишь в плену во дворце с пауками, а потом приедет принц и вы с ним будете жить долго и счастливо. Но это только если ты красавица и умница-разумница. А если ты некрасивая и вредная, ничего тебе не светит. Дадут тебя дурацкое имя, вроде Румпельштильцхен, и никто не позовет тебя в гости, и никто не скажет спасибо, даже если ты для них в лепешку расшибешься. Тебе, конечно, станет обидно от такого отношения. Начнешь топать ногами от злости и провалишься под землю или так разорешься, что тебя запрут в башню, а ключ выбросят.
Я в свое время навизжалась и натопалась еще как.
И запирали меня сто раз. Один раз на целый день заперли. И на всю ночь. Это было в самом первом детском доме, я тогда никак не могла успокоиться, очень по маме скучала. Я была совсем маленькая, а они меня все равно заперли. Честное слово, я не вру. Хотя вообще-то мне случается приврать. Вот смешно, тетя Пегги это называла «рассказывать сказки».
Например, я ей говорю: «Тетя Пегги, представляешь, я сейчас во дворе встретила маму, она меня повезла кататься на своей шикарной новой спортивной машине, и мы заехали в торговый центр, и она мне купила целый большущий флакон духов, таких классных, „Пуазон“, вот как дядя Сид тебе подарил на день рождения, а потом я стала играть в сыщика, флакон опрокинулся и духи вылились на меня. Ты, наверное, уже заметила, только это не твоими духами пахнет. Не знаю, куда твой флакон подевался. Наверное, другие дети его взяли».
Ну, в общем, вы поняли. По-моему, жутко убедительно, а тетя Пегги даже слушать не стала. Только головой покачала и покраснела вся от злости. Говорит: «Ах, Трейси, гадкая девчонка, опять мне сказки рассказываешь!» И отшлепала.
А приемные мамы не должны детей бить. Я рассказала Илень, что тетя Пегги меня шлепала, а она вздохнула: «Знаешь, Трейси, иногда ты сама напрашиваешься».
Вот вранье. Я в жизни не говорила «Тетя Пегги, отшлепай меня, пожалуйста!». Больно, между прочим, потом так и горит. Не нравилась мне эта тетя Пегги. Если бы я взаправду жила в сказке, я бы ее заколдовала. Сделала бы так, чтобы у нее здоровенный волдырь на носу вскочил… Или чтоб жабы и лягушки сыпались изо рта, как только она заговорит. Нет, я получше придумаю. Пусть у нее всегда из носа висят громадные сопли, сколько бы она ни сморкалась, а когда она захочет заговорить, пусть получается только громкое пуканье. Вот бы смеху было!
Ну вот, вечно мне не везет… Противная Илень, мой социальный работник, сидела рядом, когда я начала писать «Историю Трейси Бикер». Я захихикала, когда придумывала свое замечательное колдовство для тети Пегги, а Илень спросила:
— Трейси, над чем ты смеешься?
Я сказала:
— Не твое дело.
А она сказала:
— Ну-ну, Трейси! — И заглянула в мой дневник. Вообще-то это нахальство — в чужие дневники заглядывать! А когда Илень дочитала до тети Пегги, вздохнула и говорит: — Трейси, это же ужас какой-то!
А я ей:
— Да, Илень, это ужас какой-то!
Тогда она опять вздохнула и немножко пошевелила губами. Это у социальных работников методика такая: когда дети плохо себя ведут, мысленно считать до десяти. Когда Илень со мной сидит, она часто так делает.
Досчитала до десяти и улыбнулась мне, широко и неискренне. Вот так.
— Послушай, Трейси, этот дневник особенный, на всю жизнь. Ты же не хочешь его испортить разными глупостями?
А я сказала:
— В моей жизни до сих пор ничего такого особенного не было, так почему мне нельзя писать глупости, если захочу?
Тут она опять вздохнула, уже с сочувствием, и обняла меня:
— Я понимаю, тебе бывает трудно, но на самом деле ты действительно особенная. Ты же это знаешь?
Я помотала головой и попробовала вывернуться, но Илень держала крепко:
— Правда-правда. Трейси, ты замечательная!
— Если я такая замечательная, почему никто не хочет взять меня к себе?
— Ах, моя хорошая, я все понимаю. Тебе, наверное, было очень тяжело, что со второй приемной семьей тоже не сложилось, но ты все-таки не расстраивайся! Когда-нибудь ты найдешь себе идеальных приемных родителей.
— Жутко богатых?
— Может быть, это будет целая семья, а может быть, одинокая мама, если она окажется подходящей.
Я посмотрела на нее в упор:
— Илень, вот ты одинокая и наверняка подходящая. Возьми меня к себе, а?
Тут она заерзала:
— Понимаешь, Трейси, у меня же работа. Мне приходится заниматься многими детьми.
— А ты их брось и занимайся только мной. За приемных детей деньги платят, я знаю. А за меня, наверное, больше заплатят, потому что я трудный ребенок. У меня всякие там поведенческие нарушения… А, Илень? Будет весело, правда!
— Конечно, Трейси, это было бы очень весело, но я не могу, прости.
Илень хотела снова меня обнять, но я ее отпихнула:
— Да я шучу! Фу, с тобой жить — гадость какая! Ты скучная зануда, еще и жирная. Даже представить противно такую приемную маму!
— Я понимаю, Трейси, что ты на меня сердишься… — Илень старалась говорить как ни в чем не бывало, но живот все-таки втянула.
Я ей сказала, что ни капельки не сержусь. Точнее, проорала. И что мне наплевать, хотя из глаз дурацкая вода потекла. Только я не плакала. Я вообще никогда не плачу. Некоторые думают, что иногда все-таки плачу, но это просто аллергия.
— Наверное, ты теперь придумаешь для меня какое-нибудь ужасное колдовство, — сказала Илень.
— Уже придумываю!
— Хорошо-хорошо.
— Ты всегда говоришь «хорошо»! «Ну хорошо, если ты правда этого хочешь, я не стану возражать»; «Хорошо, Трейси, я вижу, что у тебя в руках здоровенный топор и ты сейчас оттяпаешь мне голову, потому что ужасно на меня злишься, но я не стану сердиться, я всегда спокойна, потому что я такой крутой и классный социальный работник».
Тут Илень расхохоталась:
— Будешь с тобой спокойной, Трейси! Слушай, детка, пиши свою историю как захочешь. В конце концов, это же твой собственный дневник.