Дальнейшее развитие событий представляется в следующем виде. К моменту захода римской эскадры в гавань Тарента жители города праздновали Дионисии (Dio Cass., fr. 39, 5; Zon., VIII, 2). Вид римских кораблей привел их в бешенство. Тарентинцы, подстрекаемые демагогом Филохаридом, напали на римский флот, потопили четыре корабля, а один захватили вместе с экипажем (App. Samn., 7). Нападение тарентинцев на римский флот дало основание сначала К. Ничу[641], а затем К. Ю. Белоху[642] утверждать, что в гавани состоялась настоящая морская битва.
Быстрый и полный успех тарентинцев позволяет сделать некоторые выводы. Во-первых, тарентинцы должны были иметь в гавани военный флот, находящийся в боевой готовности[643]. Во-вторых, определенную роль должен был сыграть элемент внезапности, так как римляне были явно не готовы к сражению. В-третьих, атака на римский флот, описываемая источниками как нападение «толпы безумцев» и «черни» (App. Samn., 7)[644], не была таковой, ибо чернь, как справедливо заметил К. Нич, никогда бы не смогла овладеть десятью военными кораблями[645]. Если это и не была настоящая морская битва, в чем убежден О. Гамбургер[646], то наверняка тогда имела место короткая, но решительная стычка.
Вслед за этим шагом должен был логически последовать и другой. Тарентинцы сразу же выступили в поход против Фурий. И если мы примем во внимание тот факт, что этот город был традиционно враждебен Таренту, то подобная реакция тарентинцев не покажется нам столь неожиданной[647]. Информация об этом походе содержится только у Аппиана (App. Samn., 7) и подавляющим большинством исследователей признается как исторический факт[648]. Фурии были захвачены, сторонники Рима — аристократы — изгнаны из города, а римскому гарнизону была гарантирована неприкосновенность и возможность вернуться домой (что, видимо, свидетельствует о желании тарентинцев избежать эскалации конфликта с Римом). При этом возникает вопрос: принимал ли участие римский гарнизон в защите Фурий во время нападения тарентинцев? Вероятно, для римлян резкий поворот Тарента к открытой конфронтации был неожиданным, а в функции гарнизона входила только защита города от набегов италиков. Не имея на то указаний сената, римляне воздержались от боевых действий против тарентинцев. К тому же мы ничего не знаем о численности римского гарнизона.
Имеющиеся источники представляют в целом все эти события как импульсивную активность тарентинского демоса, действовавшего чуть ли не под влиянием вина (Plut. Pyrrh., 13; App. Samn., 7; Zon., VIII, 2). Подобную версию без достаточно критического анализа принимают и некоторые исследователи. Но так ли это?
Назревание конфликта между Римом и Тарентом, скрытое нашими источниками, произошло довольно быстро. К 282 г. до н. э. большинство греческих городов, находившихся в Южной Италии, оказалось под протекторатом Рима.
Политика «мирной экспансии», успешно осуществлявшаяся Римом, медленно, но неуклонно давала свои плоды. Кольцо римских владений неумолимо затягивалось вокруг Тарента. Жители города сначала с недоверием, а затем и с открытой ненавистью следили за распространением римского влияния, понимая, что рано или поздно наступит и их очередь. Политика аристократов вела город к установлению римского господства мирным путем, политика демократов — к открытому военному противостоянию с Римом, оставляя некоторую возможность отстоять свою независимость. Как справедливо отметил В. Хоффман, оба этих пути в итоге вели к концу политической независимости Тарента[649]. При этом мнение о том, что в основе конфликта лежали экономические интересы (Рим якобы стал «торговым конкурентом Тарента»), не подтверждается никакими источниками[650].
Конфликт с Римом рассматривался тарентинцами как столкновение греков если не с варварами, то с явно чуждым им народом. Показателен в этом отношении упрек, который тарентинцы бросили жителям Фурий по поводу их обращения не к своим соотечественникам, а к римлянам (App. Samn., 7).
Потерпев неудачу в первой попытке подчинить Тарент мирным путем, римляне предприняли вторую. В город было направлено римское посольство во главе с Постумием, которое предъявило следующие требования:
1) выдача пленных;
2) вывод войск из союзных Риму Фурий;
3) возмещение или компенсация разграбленного имущества;
4) выдача виновных (Polyb., I, 6, 5; Dion Hal. Ant. Rom., XIX, 5; Dio Cass., fr. 39, 6–9; App. Samn., 7; Zon., VIII, 2, 3; Liv. Per., 12; Vai. Max., II, 2, 5; Flor., I, 13, 5; Eutrop., II, 11; Oros., IV, 1, 2)[651].
Кажущаяся умеренность римских требований, как представляется, вполне объяснима. За этим скрывается попытка римлян оттянуть войну с Тарентом, что, как считает Р. фон Скала, объясняется трудным положением Рима в этот момент, сложившимся в связи с недавним окончанием войны с галлами и еще не завершившейся борьбой с этрусками[652].
Появившийся в театре Тарента перед народным собранием Постумий не был выслушан и подвергся оскорблениям. Античная историческая традиция передает гордый ответ римских послов своим обидчикам: «Этот позор вы смоете кровью» (Dion. Hal. Ant. Rom., XIX, 5; App. Samn., 7; Zon., VIII, 2). Достоверность подобных сообщений вызывает большие сомнения. К. Ю Белох считал сцену оскорбления римских послов маловероятной[653]. И. Г. Дройзен отдавал предпочтение «смягченной» версии Валерия Максима (Val. Мах., 11, 2, 5), несколько отличающийся от сообщений других авторов[654]. Правдивость и объективность изображения в античной исторической традиции упомянутого события прямо зависит от вопроса о первоисточнике, который имеет явно проримские черты[655].
Все это, однако, отнюдь не исключает возможность отказа тарентинцев от требований римского посольства в оскорбительной форме. Принятие римских требований означало бы окончательное признание господства Рима в Южной Италии. Отказ от выполнения требований не оставлял римлянам иной альтернативы, кроме объявления войны. Обе стороны морально были готовы к ней. И она началась.
Глава VIВОЕННЫЕ КАМПАНИИ ПИРРА (280–272 гг. до н. э.)
Первая кампания в Италии
В жизни и деятельности Пирра его западная кампания занимает поистине выдающееся место. По словам Дж. Эббота, автора одной из биографий Пирра, именно экспедиция на Запад «принесла ему великую славу»[656]. Еще более четко на этот счет высказался нидерландский историк А. Б. Недерлоф: едва ли бы стоило трудов заниматься жизнью Пирра, если бы в ней отсутствовал его западный поход[657]. Не случайно такие серьезные и авторитетные исследователи истории Пирра, как Г. Герцберг, Р. фон Скала, О. Гамбургер и др., ограничили свои монографии исключительно западной кампанией эпирского царя.
Вместе с тем, как справедливо заметил Д. Ненчи, образ Пирра долгое время рассматривался без какой-либо попытки пролить свет на его проекты, из которых можно было бы определить цели и задачи политики эпирского царя[658]. И действительно, вопрос о планах Пирра накануне его западной кампании имеет принципиальное значение, поскольку позволяет понять и объяснить всю логику последующих действий царя.
Античная историческая традиция (за небольшим исключением) изображает Пирра в качестве ненасытного кровавого завоевателя, одержимого исключительно идеей войн и сражений. Такой стереотип не мог не отразиться на современной историографии. Многие ученые приписывают Пирру стремление захватить Италию и Сицилию и основать «западно-греческую империю», основу которой составили бы Греция, Македония и Эпир. Особенно широкое распространение подобный взгляд получил в работах итальянских историков Г. Де Санктиса и Μ. Жакмо[659].
На чем же основаны подобные утверждения? Для доказательства этого исследователи обычно ссылаются на приведенную у Плутарха беседу Пирра с Кинеем, в которой царь описал свои поистине грандиозные планы относительно завоевания Италии, Сицилии, Северной Африки и Греции (Plut. Pyrrh., 14).
Каково же происхождение и историчность данного пассажа Плутарха? В его основе, как представляется, лежит труд Дионисия Галикарнасского, который был весьма склонен к изобретению подобных риторических построений (которых, кстати, мы встречаем у него множество). Плутарх активно использовал «Римские древности» Дионисия в качестве одного из источников при написании биографии Пирра[660].
Некоторые ученые пытались найти в сообщении о беседе Пирра и Кинея рациональное зерно, относя его происхождение к авторитетному Проксену, придворному историку Пирра[661]. Другие исследователи полностью отрицают достоверность этого сообщения, но и те, и другие сходятся в одном: в таком виде, в каком беседа царя и Кинея изображена у Плутарха, она ни в коей мере не может служить источником для определения планов Пирра. Нарисованный Плутархом план Пирра — завоевать Италию, затем Сицилию, после переправиться в Северную Африку и захватить Карфаген, затем уже вернуться на Балканы и покорить Грецию и Македонию, — как верно отметил А. Б. Недерлоф, больше похож на воздушный замок, который такой достаточно реалистичный полководец и политик, как Пирр, строить никак не мог