. Кроме того, римляне не только не предприняли попытки окончательно «добить» якобы потрепанную карфагенянами армию Пирра, но вообще убрались восвояси из Южной Италии. Все это наводит на мысль о том, что эпирский царь высадил на берег не какие-то чудом спасшиеся остатки своей армии, а боеспособное и достаточно значительное войско.
Для окончательного подтверждения данной точки зрения стоит произвести некоторые несложные расчеты. Согласно Аппиану, из НО военных и значительного количества транспортных кораблей Пирра спаслись только 12, 70 были потоплены, остальные повреждены настолько, что потеряли всякую способность двигаться. Если считать, что сообщение Аппиана правдиво, то Пирр должен был высадиться в Италии лишь с незначительной частью из того войска, с которым он отправился из Сицилии и которое находилось на этих 12 кораблях. Однако это полностью противоречит дальнейшим событиям.
Как уже было показано, после высадки на берег войско Пирра начало борьбу с кампанцами, которые контролировали Регий, а затем и с мамертинцами. В ходе этих операций войска Пирра несли немалые потери. То, что армия Пирра по возвращении в Италию понесла потери, дает основание говорить, что в первые дни после своей высадки эпирский царь имел больше войска, нежели тогда, когда он прибыл обратно в Тарент. По самым скромным подсчетам его потери должны были составить ок. 1000 воинов[870]. Отсюда можно сделать вывод, что после высадки на Бруттийском полуострове у Пирра, было на 1000 воинов больше, чем по возвращении в Тарент, т. е. ок. 24 тыс. чел. К тому же из Сицилии Пирр привез ок. 15 слонов. Подобное войско, без сомнения, никак не могло бы разместиться на 12 кораблях, о которых упоминает Аппиан. Некоторые ученые, такие как Г’. Де Санктис и П. Виллемье, выдвинули предположение, что после высадки в Италии потрепанные карфагенским флотом войска Пирра сразу же были пополнены контингентами союзников, впрочем, это не подтверждается никакими источниками[871].
Все сказанное приводит нас к следующим выводам. Если нападение карфагенян на флот Пирра действительно имело место, то оно было совершено небольшой эскадрой. Такая акция могла быть своего рода дружеским жестом в сторону Рима, чтобы хотя бы формально подтвердить действенность римско-карфагенского договора, заключенного против Пирра. Нападение карфагенян на флот Пирра было незначительным эпизодом и имело скорее символическое значение. Карфагеняне, скомпрометировавшие себя в глазах римлян сепаратными переговорами с Пирром на Сицилии, пытались теперь предстать перед Римом в лучшем свете. К тому же, надо думать, существовал еще один «тайный мотив» карфагенской дипломатии: Карфаген, не желая быстрого усиления Рима, был заинтересован в длительном продолжении войны римлян с Пирром, что в конечном итоге привело бы к ослаблению Рима, поэтому полный разгром флота эпирского царя мог даже и не входить в планы карфагенян. Во всяком случае, как мы постарались продемонстрировать, это нападение не нанесло Пирру серьезного ущерба.
От Регия Пирр вернулся в Локры, где, по-видимому, и провел зиму[872]. Отправляясь на Сицилию, эпирский царь оставил в Локрах гарнизон. Несмотря на это, при первом же приближении римской армии жители Локр восстали и изгнали его воинов. Теперь же, при новом появлении Пирра, стремясь заслужить прощение, граждане Локр изгнали римлян и открыли ворота перед царем. Сторонники Рима были наказаны за измену: некоторые из них были казнены, а их имущество конфисковано (Zou., VIII, 6; App. Samn., 12).
Во время своего пребывания в Локрах Пирр испытывал острую нужду в деньгах. Отражением этого факта является широко известная в древности история о похищении Пирром (по совету его соратников) сокровищ из храма Персефоны в Локрах (Dion. Hal. Ant. Rom., XX, 9–10; Liv., XXIX, 18; App. Samn., 12). Впоследствии неудачи Пирра в Италии связывались именно с местью Персефоны царю за данное святотатство (Dion. Hal. Ant. Rom., XX, 10). Согласно бытовавшей легенде, Пирр погрузил богатства, взятые из храма Персефоны, на корабли и отплыл из Локр (хотя вопрос, куда и зачем он плыл, остается без вразумительного ответа). Но вскоре после отплытия флот был застигнут ужасным штормом и полностью затонул. Те корабли, на которых находились сокровища богини, были прибиты к побережью Локр и там затонули. Люди на данных кораблях погибли, а богатства Персефоны чудесным образом выбросило на берег. Пирр, увидев в этом знак свыше, вернул все остававшиеся еще у него сокровища богини в храм и принес ей богатые жертвы (Dion. Hal. Ant. Rom., XX, 9–10; App. Samn., 12).
Любопытную деталь по данному поводу подметил Р. Шуберт. Точно в таком же положении, в каком оказался Пирр, ранее уже побывал Агафокл. Взяв из храма сокровища бога Эола, он в наказание за это кощунство попал в сильный шторм. «Идентичность этих историй полностью очевидна и ясно, что одна служит прототипом другой. Оригиналом, конечно, является история Агафокла, так как здесь явление шторма на море естественно связывается с богом ветра», — писал немецкий ученый[873].
У пас нет оснований отрицать факт изъятия Пирром средств из храма Персефоны, и ссылка Дионисия в данной связи на авторитет Пирра и Проксона– лучшее тому доказательство. Но то, что эта история со временем обросла разного рода небылицами и дошла до нас в искаженном виде, не вызывает сомнений.
Интересные наблюдения относительно финансовой политики Пирра в Локрах были сделаны П. Р. Франке. Зимой 1958–1959 гг. итальянские археологи обнаружили так называемый «храмовый архив» святилища Зевса Олимпийского из Локр, состоящий из 38 бронзовых табличек[874]. Семь надписей, датируемых 281–275 гг. до н. э., свидетельствуют о том, что за эти годы «царю» (βασιλεΐ), которым, несомненно, был Пирр, из храмовой казны были выданы в форме различных займов и платежей 11 240 серебряных талантов. Использованное в надписях слово συντέλεια переводится как «вклад в общее дело» или «плата на общественные нужды». Доходы храма складывались из налогов, денежных сборов, различных специальных пошлин, пожертвований, денег от торговли пшеницей, ячменем, вином и оливковым маслом с храмовых земель, от торговли гончарными изделиями и кирпичом собственного производства и даже от храмовой проституции, которая в Локрах была обычным явлением особенно в трудные годы[875]. Выданная Пирру сумма равнялась примерно 295 тоннам серебра, количественно соответствуя примерно 45, 3 млн тарентинских серебряных монет. Этой баснословной суммы хватило бы на оплату 20–24 тыс. наемников (которым по обычной норме ежедневно выплачивалось по 1 драхме) в течение шести лет![876] На основании анализа табличек из «храмового архива» Локр, неопровержимо свидетельствующих о постоянном увеличении казны храма, Π. Р. Франке пришел к выводу, что «Локры, вопреки заявлениям некоторых античных авторов, никогда не попадали под власть Рима во время его войны с Пирром и, конечно, никогда не присоединялись к Риму добровольно»[877].
Впрочем, это не исключает того, что римский гарнизон, приглашенный частью жителей Локр (видимо, местными аристократами), мог вести себя «вполне пристойно» и не посягать на средства храмовой казны. Ведь не случайно древние писатели подчеркивали неиспорченность римских нравов во времена Пирровой войны. Можно предположить, что значительные суммы Пирр получал и с других союзных городов, в том числе и с Тарента, который был ему непосредственно подчинен.
Вероятно, в конце зимы 275 г. до н. э., оставив Локры, Пирр с войском в 20 тыс. пехотинцев и 3 тыс. всадников двинулся в Тарент. Известие о прибытии Пирра повергло римлян в настоящий ужас. Их пугали не только перспективы новой войны с грозным противником и неблагоприятные предсказания, но и некоторые события, произошедшие незадолго до того. Ужасная чума, которая свирепствовала в городе и на прилегающих территориях в период консульства Кв. Фабия Гурга и Г. Генуция Клепсина, привела к многочисленным жертвам (August. De civ. Dei, III, 17; Oros., IV, 2). Страшная буря, разыгравшаяся в Риме, низвергла с высоты Капитолия статую Юпитера и из-за того, что римляне не могли долго отыскать отколовшуюся голову бога, появились предсказания о близкой гибели города (Liv. Per., 14; Cic. De div., I, 10). Кроме того, как показала последняя перепись населения 275 г. до н. э., вследствие длительных войн численность граждан Рима значительно сократилась по сравнению с 279 г. до н. э. — на 15978 чел. (Liv. Per., 13). Поэтому неудивительно, что консулы, проводя набор граждан в войско, столкнулись со скрытым неповиновением и полным отсутствием патриотизма.
Консул Маний Курий Дентат был вынужден обратиться к крайним средствам. Видя, что римская молодежь упорно отказывается записываться в войско, он велел бросить в урны записки с именами граждан всех триб. Первой выпала триба Поллия, и консул стал поименно вызывать каждого из ее членов, а когда те, упорствуя, отказались явиться, приказал продать с торгов их имущество (Liv. Per., 14; Val. Max., IV, 4). Это возымело действие: другие горожане, охваченные страхом, бросились записываться в армию.
Собрав войско, оба консула — Маний Курий Дентат и Луций Корнелий Лентул — двинулись в Самний. Первоначально их главной целью было воспрепятствовать измене италиков[878]. Вскоре римская армия разделилась: тогда как Курий остался в Самими, перекрывая противнику путь на Рим, Лентул двинулся на юг Италии и вступил в Луканию.
В свою очередь, Пирр, присоединив к своему войску контингенты союзников, выступил навстречу римлянам. О численности его армии, включавшей 80 тыс. человек пехоты и 6 тыс. всадников, упоминает только Орозий (Oros., IV, 2, б). Однако большинство исследователей, за исключением разве что Г. Герцберга, называют эту цифру, не заслуживающей доверия