Целибат как долг женщины
ЦЕЛИБАТ КАК ГАРАНТИЯ ЗАМУЖЕСТВА
Непорочность невесты гарантирует отцовство
Девственницы и обесчещенные девушки
Проверка на непорочность
Исключительные непорочные холостяки у ацтеков и народа энга
ЭТОТ НАДОЕВШИЙ ДВОЙНОЙ СТАНДАРТ
Двойные стандарты и закон
Шлюхи по найму
Разгневанные женщины требуют непорочных мужчин
Девственница за пять фунтов перевесила весы правосудия
Белые женщины, черные мужчины
СРЕДСТВА ПОДДЕРЖАНИЯ НЕПОРОЧНОСТИ
Пояса целомудрия
Женское обрезание
Бинтование ног
Целибат как гарантия замужества
Непорочность невесты гарантирует отцовство
Когда и где впервые была сформулирована концепция целибата? Может быть, она возникла как инструмент шаманов, затем заимствованный честолюбивыми охотниками и воинами? Или впервые его обязали соблюдать достигших брачного возраста женщин, чтобы гарантировать свою непорочность мужчинам, позже становящимся отцами их детей?
В «Таинственном танце» – лирическом исследовании человеческой сексуальности, Линн Маргулис и Дорион Саган признают принципиальную непознаваемость того процесса, вызывающего в уме лишь фантазии:
Мы хотим представить себе историю жизни. Мы стремимся понять сексуальность, которая, добавляя свою бессмертную остроту, возвышает и ограничивает пределы нашей жизни… <Но> момент истины, как говорил Хайдеггер, всегда приходит в обстановке неправды, точно так же, как свет и ясность определяются только в сопоставлении с тьмой и мраком[657].
Равным образом, история целибата в облике непорочности и целомудрия окутана туманной дымкой далекого прошлого. Хоть стремление к знанию слишком сильно, чтобы не брать его в расчет, мы можем питать его лишь на основе представлений, полученных от обрывочных знаний о доисторических эпохах, озарений, догадок и надежд на то, что в чем-то наши фантазии окажутся верными.
Непорочность и целомудрие – как в женском, так и в мужском вариантах, вошли в общественные представления наших предков слишком давно, чтобы пытаться датировать или хотя бы интерпретировать их с какой-то минимальной степенью точности. Вполне возможно, что в некий момент в прошлом, который теперь определить уже невозможно, наши предки на основе наблюдений, обсуждений и рассказов пришли к выводу о последствиях полового акта. Они стали отдавать себе отчет в том, что мутная белесая густая жидкость, истекавшая из их половых членов, создавала детей их собственной кровной линии. Они поняли, что лучшей гарантией успешной генетической передачи их качеств было помещение их семени в девственный сосуд, не загрязненный никем другим. Также они обратили внимание на то, что сексуальные отношения между членами одной семьи приводят к самым разным отрицательным последствиям[658].
Эта информация, можем мы предположить далее, со временем сформировала сексуальные нравы каждого общества. Мужчины расправлялись с соперниками, пытавшимися одержать над ними верх и оплодотворить их женщин. Развивались клановые и племенные отношения, а также запреты инцеста, которые включались в число моральных и культурных принципов каждого общества[659]. Женщина, уже вступившая в половую связь с мужчиной, противилась сексуальным домогательствам со стороны других мужчин. В некоторых обществах девушке могли запрещать вступать в половые отношения до тех пор, пока сильный и храбрый юноша, понравившийся всем, не выражал желания взять ее в жены.
Возможно, самые ранние предки людей жили в относительно равноправных обществах. Антропологи документально описали многие традиционно дошедшие до нас культуры, где женщины обладали значительной экономической и социальной властью; это вполне могло относиться к кроманьонцам и другим обществам наших предков[660].
Однако дошедшее от более поздних эпох огромное число данных подтверждает почти повсеместное подчиненное положение женщин. Несмотря на утешительные мифы о великих культурах матриархата, в редком обществе женщины и мужчины были равны. Одно исследование, сделанное на основании изучения более восьмисот обществ, свидетельствует о том, что мужчины занимали подавляющее большинство всех руководящих постов, даже в группах, включавших их родственников[661]. Огромный Китай с самым большим населением служит типичным примером ожидающей человечество перспективы. В Китае женщины недооценивались традиционно, и даже теперь в его сельских районах уровень самоубийств среди женщин на 40 процентов выше, чем у мужчин, потому что сами они тоже недооценивают значение своих жизней[662]. О причинах этого всеобщего процесса принижения значения женщин остается только гадать. Однако с полной определенностью можно сказать, что, в отличие от охотников, собирателей и садоводов, большинство стабильных сельскохозяйственных обществ основывают социальную преемственность и внутреннюю стабильность, главным образом, на женском целибате: девственности девушек, а также на целомудрии cum[663] верности жен[664].
Редкие исключения из этого правила лишь подчеркивают его универсальность. Мужчины-девственники представителей небольшой культуры энга в Папуа – Новой Гвинее являются первым примером редкого феномена обязательной мужской девственности. И наоборот, немногие культуры ценят плодовитость насколько высоко, что их мужчины отказываются тратить себя на женщин, еще не доказавших, что могут рожать детей[665]. Как мы увидим, это также является отклонением от нормы.
Менее редкими являются общественные нормы, допускающие или даже предполагающие добрачные половые отношения с будущей супругой, которая вскоре после заключения брака может забеременеть. Показателен в этом плане европейский пример Георгианской эпохи в Англии XVIII в., где в сельских приходах (а их было подавляющее большинство) внебрачное деторождение без последующего заключения брака, составляло только 1,5 процента от начала XVII в., 3 процента в 1750 г. и всего лишь 6 процентов в 1810 г. Рождения на протяжении семи месяцев после свадьбы детей, зачатых до нее, с 1650 по 1699 г. составляли 10,2 процента перворожденных, спустя столетие – 25,5 процента, а к XIX в. – более 30 процентов. Очевидно, что в большинстве случаев добрачные половые отношения с предполагаемым супругом и беременность предшествовали самой брачной церемонии[666].
Многие общества, где спокойно относятся к отсутствию целомудрия среди женщин из низов общества, требуют добрачной девственности от женщин, занимающих более высокое общественное положение. Этот классовый компонент достаточно сложен. Он действует частично для того, чтобы насадить более строгие моральные нормы среди женщин, относящихся к социальной элите, и тем самым подчеркнуть их более высокие моральные качества. Как ни странно, для мужчин этого круга нередко бывают характерны диаметрально противоположные качества, позволяющие им и даже поощряющие их предаваться сексуальным экспериментам. Вторая важная причина, по которой дорожат целомудрием, имеет моральный или религиозный характер[667]. По мере развития человечества менялись и системы верований людей. Мы уже видели, как духовные ценности связаны с сексуальностью и управляют ее выражением. Целибат как одно из таких проявлений имеет своих сторонников и приверженцев в лице вдов и шаманов или священников. За исключением изолированных общин, он соблюдается лишь частично; ведь если бы он соблюдался всеми членами общины, это привело бы к коллективному генетическому самоубийству. В подавляющем большинстве обществ девственность невест представляет собой религиозный идеал[668].
Третьим обстоятельством и, возможно, движущей силой такой установки является экономика. Во многих обществах дочь состоятельного человека обычно составляла часть его имущества и в качестве такового средство для распределения его земли и другого имущества через приданое или приобретения собственности за цену невесты. Целомудрие как свидетельство ее невинной и непорочной сущности составляло важнейшее качество, необходимое для определения цены невесты как товара.
Вот краткий перечень наиболее важных соображений, лежащих в основе внимания, уделяемого девственности. Во-первых, целомудренная непорочность невесты несет в себе ряд гарантий для ее мужа, в частности: 1. Дети, которых она зачнет, по крайней мере первый ребенок, – будут от него[669]; 2. Она не обесчестила его, позволив другому мужчине взять свою девственность и близко узнать ее тело; 3. Воздерживаясь от сексуальных действий, она продемонстрировала вероятность супружеской верности; 4. Подчиняясь требованиям своих родственников, культуры и/или религии, она доказала, что покорна чувству долга, и, скорее всего, будет так же подчиняться воле супруга; и 5. Поскольку она явилась к мужу без рожденного ранее ребенка, ее приданое и будущий труд будут посвящены исключительно новой семье, которую они будут вместе создавать.
Семья невесты и родственники со стороны жениха тоже получали от этого выгоду, поскольку: 6. Ее девственность позволяла ее семье в ходе переговоров добиться наиболее благоприятных для нее условий заключения брака; 7. Она не опозорила ни свою семью, ни семью мужа, заслужив дурную репутацию; и 8. Она не нарушила религиозных ограничений на добрачные сексуальные отношения и не навлекла на свою семью гнев обиженных богов.
В силу сочетания этих причин разрыв девственной плевы обрел почти мистическое значение. Его требования превосходили необходимые действия, направленные на то, чтобы разбудить молодые тела, тем самым сделав возможным соблюдение целомудрия, несмотря на то обстоятельство, что целомудрие противоречит развитию человеческих качеств женщины как уникального в своем роде создания, способного круглый год сутки напролет заниматься половой жизнью.
Вот почему в большинстве обществ, требовавших девственности девушек, существует молчаливое признание того, что это неестественно. Выражается это по-разному. В некоторых из них изобретают жестокие методы, чтобы помочь девушкам хранить невинность, такие как бинтование ног и увечья женских гениталий. Там среди молодежи проповедуется принцип девственности или внушается как религиозное правило. За несоблюдение целомудрия полагаются наказания, нередко жестокие. Там выдают замуж девочек, когда они еще слишком малы, чтобы испытывать сладострастные желания. Вместе с тем девственницы и/или их семьи нередко получают вознаграждение. Молодые женщины, жертвующие непосредственными интимными удовольствиями, могли получить значительную экономическую отдачу от поддерживавших их мужей, а их семьям могли даже выплатить внушительную цену за добродетельную молодую невесту.
В таких решениях нередко кроется доля иронии. Неослабная сексуальность, которую девственница должна подавлять, была частью развиваемой стратегии, направленной на привлечение самых сильных, наиболее производительных мужчин[670]. Теперь же женщинам следовало достигать той же цели, подавляя именно эту сексуальность, соблазняя потенциальных партнеров приобрести ее за цену брачного обета. (Уже в 1981 г., когда британская королевская семья расчетливо выбрала подходящую супругу наследнику трона, они дали знать миру, что хваленая девственность молоденькой Дианы Спенсер стала одним из самых важных условий принятого решения.)
Общественные представления возлагают на женские плечи огромную ответственность. Поддавшись в момент слабости или сознательного решения физическому зову своей натуры, она сможет разрушить собственное будущее или опозорить свою семью.
Девственницы и обесчещенные девушки
Теперь мы сделаем огромный скачок во времени: от обоснованных умозаключений об общих принципах, управлявших поведением людей в давно исчезнувших обществах, к четырем реальным обществам: традиционному и современному Китаю, Древней Греции, Англии Георгианской эпохи и нескольким народностям на нынешнем мусульманском Ближнем и Среднем Востоке. Во всех этих обществах от невест требуется сохранение девственности, которой их должны лишить мужья.
На протяжении длительных исторических периодов Китай значительно увеличивал шансы соблюдения целомудрия, увеча девочкам ноги, чтобы по достижении брачного возраста они с трудом могли ковылять из комнаты в комнату, и еще труднее им было подойти к садовым воротам, чтобы, выйдя за них, пуститься на поиски сексуальных приключений. Тем не менее некоторые незамужние женщины – как изувеченные, так и не изувеченные – не были целомудренными. Многие скрывали этот факт, или их застигали на месте прелюбодеяния члены их семьей, или их изобличали публично, в частности когда в первую брачную ночь жених выскакивал из спальни, бессвязно сетуя на то, что женился на «птице со сломанным крылом»[672]. Как же случались такие прегрешения? Обычным путем, а иногда даже женщины с забинтованными ногами нарушали границы дозволенного и либо намеренно становились распутницами, либо их совращали.
Эти девицы, на деле ими уже не являвшиеся, не чувствовали за собой вины за нарушение религиозных заповедей, поскольку их поступок не был обусловлен духовными мотивами: ведь, как бы то ни было, будучи женщинами, по сравнению с мужчинами они воспринимались как низшие существа[673]. Но они нарушали распространенный в Китае принцип инь и ян – сущностной гармонии, управляющей обществом. Те, кого уличали в развратных поступках, боялись последствий, поскольку ценой отсутствия целомудрия был позор всей семьи. Они нарушали традиционную культуру мианзи – почтение к престижу семьи.
Сексуальное прегрешение грозило женщине жертвами и неприятностями. Опорочившей свое имя девице было трудно или даже невозможно найти мужа, не прибегая к уловкам, позволяющим ей выдать себя за девственницу. А если мужчина соглашался взять в жены недевственницу, он не посылал ее семье богатые подарки, на которые родственники жены могли рассчитывать пять или шесть раз в году.
В современном Китае старые ценности не исчезли, хотя коммунистическое правление и современность изменили культурные ожидания. В ходе проведенного в 1985 г. в селе Тонгси неформального опроса и мужчины, и женщины сказали исследователю Сяо Жу, что женская невинность является основным фактором в любовных отношениях. В Тонгси в среднем семья жениха платила за свадьбу 4000 юаней. Это было немалой суммой, учитывая тот факт, что общий годовой заработок членов семьи составлял лишь 1900 юаней. Мианзи все еще стоит очень дорого. С другой стороны, невеста с подмоченной репутацией не заслуживает пышной свадьбы, а подарки ее семье не будут ни дорогими, ни частыми. И сама она будет получать менее ценные вещи, например одежду из хлопковых тканей вместо изделий из дорогого полиэфирного волокна.
В странном переплетении ценностей материализм иногда преобладает над мианзи. В таких случаях семья молодого человека может прибегнуть к довольно распространенной форме ловушки, состоящей в провокации полового акта в помещении, где мать запирает молодых. Это происходит тогда, когда подсчитываются расходы на празднование «достойной» свадьбы и свадьбы с «опозоренной» невестой, и предпочтение отдается второму варианту. Тогда мать запирает сына с его девушкой в спальне, надеясь и стремясь к тому, чтобы случилось худшее. Когда это происходит, заключаемая как следствие такого события свадьба обходится существенно дешевле. Немаловажным также является то обстоятельство, что свекровь всегда будет упрекать невестку в опрометчивом поступке, тем самым контролируя молодую женщину.
Как и в Китае, целибат в Древней Греции представлял собой исключительно женскую добродетель. Греки не ценили целибат, но их дочери должны были оставаться девственными. Поскольку девушек там считали похотливыми, ранние браки представлялись грекам разумными – невестам оставалось меньше времени, чтобы поддаваться искушению. Следуя этой точке зрения, четырнадцатилетние девушки рассматривались как достаточно взрослые для замужества, хотя мужчины, женившиеся на них, часто были гораздо старше их[674].
Тем не менее порой случалось, что молоденькой девице не удавалось заключить брак в нужное время. А если ее ловили на результате прелюбодеяния, молодая женщина оказывалась в большой беде. Отцы были обязаны уничтожать в доме все напоминания о дочерях, опозоривших семью. Обычным решением такого рода конфликтов была продажа их в рабство. Один афинский чиновник принял в этой ситуации гораздо более жесткие меры: он скормил «обесчещенную» дочь голодной лошади. А почему бы и нет? За счет своей порочности девушка сама низвела себя до положения ничтожества, чье утратившее всякую ценность тело могло насытить другой тип зверского голода.
Конечно, для молодой женщины, чей тайный любовник сделал ее беременной, была естественна отчаянная борьба против уготованной ей ужасной судьбы. Самый распространенный прием здесь состоял в том, чтобы поклясться, что семя, попавшее внутрь ее тела, святое и что так поступил с ней один из богов. Любая девушка (партенос), которой удавалось удалить сперму из тела (а некоторым это удавалось), была не просто спасена – потом к ней относились так, будто кто-то защитил ее, даровав божественный иммунитет. Как бы то ни было, наказание партенос, лишенной девственности богом, а не смертным мужчиной, неизбежно должно было привести к божественному возмездию.
На протяжении большей части своей истории в английском обществе также к целомудрию невест относились с глубоким уважением, но в середине XVIII в. женщины стали настолько похотливы, что их должны были строго контролировать – и контролировали[675]. Часто цитировавшаяся поговорка середины XVI в. содержала такое положение: «хоть они в чем-то походят на хрупкие сосуды, тем не менее для удовлетворения своих плотских запросов превозмогут двоих, троих или четверых мужчин»[676]. Вполне признавалась роль клитора: «Там, где природа устроила место для наслаждения и вожделения… угнездились разврат и похоть»[677].
Как и в Греции, добрачная девственность составляла норму, над которой, правда, нередко посмеивались. Но в отсутствие эффективных противозачаточных средств последствия любви были слишком серьезны, чтобы идти на риск. Однако, в отличие от гречанок, англичанки выходили замуж достаточно поздно, когда им было уже значительно за двадцать. И если они вступали в добрачные сексуальные отношения, обычно это происходило с теми, кто был ими избран в мужья, и если женщина беременела, ее партнер, как правило, на ней женился[678].
Наказания за грехи там не доходили до продажи в рабство или скармливание скоту, но были достаточно суровы. Изгнание из семейного дома на грубую, бесчувственную и безразличную улицу было немногим лучше, особенно если женщина уже была беременна и рост живота составлял неопровержимое доказательство греховности испуганной молодой женщины.
Один убитый горем отец в XVIII в. подал в суд на развратника, обесчестившего его дочь, требуя от него уплаты 500 фунтов стерлингов – «хотя сама она теперь не стоит и шиллинга», – и суд равных присудил ему 2 фунта стерлингов[679]. Ведь, что ни говори, после того, что произошло, выдать ее замуж было очень трудно; даже ее любовник теперь не поверит, что она сможет сдерживать свои похотливые желания с другими мужчинами. Ее вероятная судьба, если только ее не возьмут практически на положении рабыни в дом родственников, будет состоять в предоставлении платных сексуальных услуг, поскольку проституция рассматривалась как неизбежная судьба заблудших девушек.
Ждет их позор, нищета, осмеянье;
Телом своим торговать им придется,
Станут они алкашей достояньем,
Каждой распутник бесстыдный найдется[680].
С еще большим сарказмом поэт Джон Уилкс предрекал такой женщине жестокую судьбу. Ему представлялось, что он обрел дар видеть тайное, и перед ним возникла страшная картина:
и вот я вижу взглядом, подобным взгляду Бога,
Как он навис над нею – теряет Дева честь;
Влагалище и член в конвульсиях убогих
Рвут плеву, убивая мир, что у той Девы есть[681].
«Убивая мир» – если, конечно, бывшая девственница не сможет избежать разоблачения.
Первыми исключениями из этого правила стали представители высших классов, чьи деньги и культура с большей степенью вероятности могли их избавить от последствий добрачных увлечений. Некоторые женщины и многие их собратья пережили неприятности сексуального характера, поскольку тактичное общество иногда смотрело сквозь пальцы на внебрачные рождения и внебрачных детей, чьи отцы признавали их, но за это их не очень сильно клеймили позором. Леди Мэри Уортли порицала пренебрежительное отношение молодежи к браку, «который в наше время вызывает насмешки девушек, как некогда высмеивался молодыми людьми. Оба пола раскрыли для себя его неудобства, и среди молодых женщин, занимающих достаточно высокое положение в обществе, можно найти немало распутниц»[682]. Но расслабленная атмосфера ограничивалась очень узким кругом весьма состоятельных женщин. На протяжении английской истории женщины в подавляющем большинстве случаев руководствовались строгими правилами сексуального поведения, и их серьезно наказывали за нарушения, допускавшиеся сознательно или насильно, даже если это было изнасилование.
Фанатичной озабоченностью добрачной девственностью древних греков напоминают палестинские мусульмане. Если они подозревают, что девушка утратила целомудрие, за дело берутся братья и отцы и убивают своих сестер и дочерей, совершая «убийство чести»[683]. Нередко эти акции пытались представить как несчастные случаи, сжигая тело.
В израильско-арабском городе Рамле израильские полицейские задержали шестнадцатилетнюю арабскую девушку-беглянку, пойманную за рулем украденной машины, в которой она ехала вместе с женатым мужчиной. Девушка просила ничего не сообщать об этом родителям, ведь тогда ее убьют. Полиция проигнорировала ее просьбу и вызвала родителей. «У нас здесь ваша дочь. Она очень напугана – вы должны пообещать, что не причините ей вреда», – сказали они. Родители заверили полицию, что ничего плохого ей не сделают, приехали и забрали девушку. Вскоре после этого она была убита[684].
Жертв «убийств чести» было найдено так много, что Сухейр Аззуни Махши, руководитель технического комитета по женским делам в Рамалле, полагает, что в Газе и на Западном берегу в неделю убивают по одной женщине. «Они считают, что, выходя замуж, женщины должны заботиться о своей девственности, а не спать с кем попало», – сказала она[685].
Палестинцы не одиноки в ненависти к развратным молодым женщинам. В 1977 г. саудовская принцесса Мишааль, столкнувшись с перспективой брака, бывшего ей не по душе, решила убежать из семьи и из страны, чтобы выйти замуж за мужчину, которого любила, – Халида Мухаллаля. Перед тем как покинуть страну, они с Халидом провели вместе несколько ночей в гостинице. Накануне выезда из гостиницы Мишааль загримировалась под мужчину и попыталась сесть на самолет в аэропорту Джидды. Но там ее опознали и вернули семье. Никакого разбирательства дела не последовало. Тем не менее демонстративный вызов Мишааль и ее достойное осуждения поведение (может быть, это была единственная доступная ей возможность) при встрече с Халидом в гостинице были непростительны – она подвергла риску свою девственность, независимо от того, потеряла она ее на самом деле или нет. Поэтому была она виновата в действительности или нет, в любом случае Мишааль считалась виноватой. Члены семьи не смогли прийти к единому мнению о ее наказании, но точку зрения тех, кто просил сохранить ей жизнь, проигнорировали. Ее застрелили на автомобильной стоянке, а Халид был обезглавлен[686].
Как и в случаях с бесчисленными женщинами до нее, целомудрие Мишааль считалось более ценным, чем сама ее жизнь[687].
Проверка на непорочность
На протяжении веков девственность во всем мире является важнейшим качеством для еще незамужних женщин. Этого требуют культура, религия и общественные ценности, а закон подкрепляет. Но как именно можно доказать наличие девственности? За отсутствием лучшего метода во многих культурах полагались на обследование девственной плевы. Но такая возможность далеко не самая удачная, поскольку плева представляет собой не очень понятную мембрану[689], и обследование постоянно меняющих конфигурацию женских половых органов для того, чтобы сделать вывод о состоянии девственной плевы женщины, в лучшем случае может представлять собой действия вслепую с неточным результатом.
В главе «Очень тонкая мембрана, называемая честью» в книге Н. Эль Саадави «Скрытое лицо Евы» говорится о следующих типах девственной плевы: у 11,2 процента девушек она эластичная; у 16,16 процента – нежная, которая обычно бывает повреждена; у 31,32 процента – толстая эластичная и у 41,32 процента – похожа на то, что люди считают нормальным.
Вот эта не очень понятная и постоянно меняющаяся мембрана была и все еще представляет собой объект тщательного изучения, хотя, видимо, только наиболее опытные врачи могут правильно объяснить то, что они видят или чувствуют. На каждый тест есть антитест, и так же много людей занимается сокрытием или восстановлением порванной девственной плевы, как и тех, кто специализируется в определении ее повреждения. В соперничестве между двумя группами «экспертов» великая моральная проблема девственности сводится к абсурду.
Самой обычной и очевидной проверкой на девственность является введение пальца для обследования изнутри. В незабываемом романе о молодой гаитянской девушке «Дыхание, глаза, воспоминания» Эдвидж Дантикат приводится описание этих «проверок». «Когда я была девушкой, – рассказывала ей мать Софии, –
моя мама часто проверяла нас, чтобы убедиться в нашей девственности. Она пыталась засунуть палец в наши очень интимные части тела и выясняла, просто ли ей будет это сделать… считалось, что мать должна это делать дочери, пока дочь не выйдет замуж. Хранить непорочность дочери было ее обязанностью»[690].
В апокрифических евангелиях описывается, как скептически настроенная Саломея, наблюдавшая за рождением Иисуса, проверяла Марию так же, как мать Софии проверяла дочь. Она засунула пальцы во влагалище Марии, но перед тем, как прикоснуться к ее девственной плеве, почувствовала сильный ожог и должна была прекратить обследование[691]. Божественное значение этого события на Саломее не завершилось. После рождения младенца Мария прошла обследование[692].
Во всем мире в брачную ночь почти повсеместно требуется доказательство девственности невесты. Самой распространенной формой такого доказательства является испачканная кровью простыня, гордо развевающаяся перед пытливыми взглядами зрителей.
К счастью, проверку с помощью простыни несложно подделать. Бедные суданские девушки, включая девственниц, просто предпринимают дополнительные предосторожности, обращаясь к продажным дайя – местным повитухам, которые, кроме того, увечат женские гениталии, проводя обрезание. За обусловленное вознаграждение дайя предскажет будущее и назначит дату заключения брака так, чтобы она совпадала со временем менструации. Если это оказывалось невозможным, в последний момент, когда возникал риск отсутствия кровотечения от разрыва девственной плевы, она вставляла клиентке маленький мешочек с куриной кровью. Различные варианты этого метода, такие как использование замороженных шариков овечьей крови, распространены повсеместно[693].
В Греции, где полагали, что девственная плева – это мембрана, расположенная во всех органах, кроме влагалища, развивались другие формы проверки на девственность. Геродот описывал праздники, на которых две группы предполагаемых девственниц вооружались палками и камнями и жестоко дрались между собой. «Тех, кто умирал от ран, называли ложными девственницами», – отмечал он[694].
В Алжире пожилые женщины говорят, что могут определить порочность по походке лишенной невинности женщины или по звукам ее мочеиспускания[695]. Некоторые алжирские повитухи хвастаются тем, что могут это определить по цвету гениталий. С врачами тоже советуются, и обеспокоенные родители могут получить камию – медицинскую справку. Тем не менее результаты врачебного исследования легко подтасовать. К нему или к ней приводят настоящую девственницу, которой выписывают справку на имя фальшивой девственницы.
Иногда врачи вступают в сговор для сокрытия сведений. В Судане, например, состоятельные женщины, потерявшие девственность, обращаются к гинекологам за восстановлением недостающей мембраны. В Древней Греции в тех случаях, когда девственная плева не была связана с гениталиями, для омоложения влагалищ использовались надушенные пессарии[696].
Восстановленная, измененная и замененная девственная плева, омоложенное влагалище, ложная девственность – способов обмана существует множество. Так и должно быть. Ставки в этом вопросе велики, последствия провала непредсказуемы. Потому и превентивные меры суровы: изоляция, женское обрезание, бинтование ног, брак детей, травля и запугивание.
Парадокс заключается в том, что все такого рода жестокости и пытки организуются, чтобы дать возможность достигшим брачного возраста молодым женщинам с нормальным гормональным развитием противостоять всем плотским инстинктам и соблюдать целибат, пока они не встретят подходящего мужчину. А если этого не произойдет, – например, потому что в обществе изменилось гендерное соотношение или молодые женщины должны ждать, пока живущие дома старшие сестры найдут себе пару, – вынужденная девственность превращается в пожизненную.
Девственницами, к сожалению, чаще становятся по обстоятельствам, чем по убеждению. Они понимают серьезность нарушения взятой на себя обязанности соблюдать целибат хотя бы потому, что знают, как поступают с другими женщинами, когда становится известно об их распущенности, но воспринимают это чисто механически: если поймают, наказание будет ужасным. Проблема формулировалась риторически в рассуждениях о семейной чести и сраме, мианзи, почти в каждом языке соответствуя позиции мужчины. Но она редко – если такое вообще когда-нибудь имело место – рассматривается с точки зрения молодой женщины, вынужденной нести всю тяжесть соблюдения такого положения вещей.
И вновь уже знакомая нам ирония: добродетель наименее ценного члена общества является наиболее важным условием сохранения чести и процветания всей семьи. Даже для самой себя она занимает более низкое положение, во всех отношениях менее значительное, чем положение мужчины. Ей положено меньше пищи, она хуже образованна, не хватает свободного времени, отсутствует личный выбор, а искушений вокруг огромное количество. Сердце ее изменчиво, в чреслах, волнуя, пульсирует кровь. Назойливо ее домогающиеся, движимые тестостероном мужчины сулят ей златые горы. Но если только выяснится, что девушка потеряла девственность, она станет отверженной, презираемой, изгнанной, проданной, забитой пущенными в нее братской рукой камнями, скормленной голодным лошадям.
Такие ситуации постоянно повторяются во всем мире. Они одновременно отражают и являются результатом морального и культурного парадокса, который лежит в основе большинства обществ. Западные нации лишь недавно изменили существующие там правила и пересмотрели отношение к незамужним женщинам, утратившим девственность. В других районах мира еще часто продолжают господствовать традиционные подходы. Кое-где, даже когда пишутся эти строки, девственная плева разрывается, а вместе с ней рушится весь мир бывшей девственницы.
Исключительные непорочные холостяки у ацтеков и народа энга
Добрачная женская девственность составляет важное обстоятельство у подавляющего большинства народов человечества, однако во многих обществах также налагаются определенные нормы поведения на молодых мужчин. Они колеблются от строгого целибата до развратных экспериментов нередко с проститутками или женщинами низкого происхождения, чье совращение не может иметь неприятных последствий для совратителя. Как ни удивительно, в большинстве культур мастурбация либо не одобрялась, либо напрямую осуждалась как опасное расточительство ценной спермы или, по меньшей мере, серьезный недостаток приличного воспитания.
Интересно отметить, что большинство обществ, побуждающих своих юношей хранить девственность, почти никак или вообще никак не наказывают тех, кто этого не делает. В разное время в XIX и начале XX в., например, британские и североамериканские нравы включали положения, направленные против добрачных сексуальных связей у мужчин. Но эти измененные моральные принципы никогда не распространялись на господствующую культуру, и наказания за мужскую похотливость не существовало. Попытки навязать мужчинам целомудрие основывались исключительно на основе моральных доводов и/или страха обычно перед болезнью, бесплодием, повреждением нежного органа или утратой жизненных сил через растраченную сперму.
Исключениями, подтверждающими общее правило, были два общества – одно многонациональное и искушенное, а другое изолированное и отсталое: древние индейские племена, говорившие на языках группы науатль, прежде всего ацтеки, жившие на территории Мексики, и народ энга в Папуа – Новой Гвинее. Как и в большинстве других случаев, культура ацтеков основывается на господствующем положении мужчин, но если говорить о холостяках, там имели место существенные отличия. Ацтеки чтили соблюдение целибата как мужчинами, так и женщинами, хотя, как и некоторые греки, также полагали, что воздержание имеет вредные побочные эффекты. Девственная дочь одного из ацтекских вождей однажды случайно встретила обнаженного мужчину, и ее охватило страстное желание близости с ним: потом она заболела, а тело ее раздуло. Это была поучительная история, служившая предостережением против такого положения, которое у ацтеков не имело простого решения.
Ацтекское общество отражало эту двойственность. Соблюдение целибата требовалось от молодежи из высокопоставленных семей; это отличало их от простолюдинов, чье потворство своим сексуальным желаниям рассматривалось как свидетельство их более низкого общественного положения. Нарушителей такого требования как мужчинами, так и женщинами племенной элиты, ожидало жестокое физическое наказание, но вера в то, что тела порочных людей останутся недоразвитыми, а их мозг будет деградировать, также была достаточно убедительной причиной для хранения целомудрия. Определенную роль играла боязнь разоблачения при выражении раскаяния. Воздавая дань уважения богам, молодые люди прокалывали свои половые члены, а тех, кто при этом падал в обморок, автоматически считали распутниками.
Целибат был также обязательным для учащихся калмекак – школ при храмах. Все привилегированные молодые люди из высокопоставленных семей должны были давать клятву соблюдения целомудрия, а нарушителей – юношей или девушек – казнили: либо душили, либо жарили живьем, либо пронзали стрелами. В отличие от большинства значительных обществ, ацтеки в равной степени требовали соблюдения непорочности и от молодых людей, и от девушек из родовитых семейств.
Женская девственность превозносилась настолько высоко, что неповрежденная девственная плева метафорически приравнивалась к драгоценному сокровищу. Девушку побуждала сохранять ее гордость, усиленная страхом наказания. А если ее плева будет повреждена, испытывающие к ней отвращение боги нашлют на ее плоть гниение, и муж от нее откажется.
Это может произойти во время свадебного празднества, на шестой день. Несчастный муж заявит о проступке жены, подав гостям угощение в дырявых блюдах. Ее за это не побьют камнями до смерти, что делалось с мужчинами и женщинами за супружескую измену, но ей грозили либо развод, либо вечная подозрительность мужа.
На деле это случалось редко, поскольку ацтекским девушкам соответствующие принципы жестко внушались с самого детства. В лирическом народном сказании передавался совет отца его маленькой дочурке: «Драгоценное мое ожерелье, драгоценное перо кетцаля, творение мое человеческое, дитя мое, – негромко и проникновенно говорил он. – Ты в крови моей, в облике моем, в помыслах моих. – И потом он ее предостерегает: – Не отдавай свое тело впустую, маленькая доченька моя, дите мое, маленькая моя голубка, девочка моя маленькая… если… утратишь непорочность… будешь потеряна… ты никогда больше не окажешься под защитой того, кто тебя по-настоящему любит»[699]. Любовное исступление станет твоим самым горьким воспоминанием, оно будет тебя преследовать, говорит в заключение он, потому что даже твой муж всегда будет подозревать тебя в нарушении целомудрия.
Возможно, этот любящий отец знал о том, что женщин считали более похотливыми, чем мужчин, и что их надо было настойчивее уговаривать сдерживать свою естественную чувственность. Он должен был слышать достаточно рассказов о двух престарелых прелюбодейках, защищающихся от обвинений своего судьи, похожих на приведенный ниже:
«Вы, мужчины, когда стареете, больше не хотите плотских утех, потому что часто предавались им, когда были молоды, потому что… ваше семя человеческое истощилось; а нам, женщинам, всегда не хватает… тела наши как бездна, как глубокое ущелье, которое никогда нельзя наполнить, они собирают все, что в них попадает, а хотят и требуют еще больше, и если мы не делаем этого, значит, нам больше не жить»[700].
Внимание ацтеков к добрачному целибату определялось их религиозными убеждениями и взглядом на мир, стремясь при этом к золотой середине между избытком и воздержанием. Уничтожение сексуального соперничества в огромной степени сокращало напряжение между военными и гражданскими тружениками. Благодаря этому девственная знатная молодежь отделялась от мачехуалтин, или плебеев, которых поощряли к целомудрию, но особенно хранить его не принуждали.
Другой важной чертой девственности было то, что она обозначала границу между юностью и зрелостью. Ацтеки боялись, что эмоциональная привязанность, возникающая при раннем сексуальном опыте, могла привести к развитию индивидуальности или мятежной независимости. Это было чревато серьезными последствиями в отношениях молодого человека с его семьей и будущей жизнью гражданина этого строго регулируемого иерархического общества.
Совсем по другим причинам в небольших обществах энга в горах Новой Гвинеи также обращается внимание на девственность холостяков. Спустя полстолетия контактов с иностранцами, часто с австралийскими и американскими антропологами, численность энга составляет около ста восьмидесяти тысяч человек, живущих на западных склонах горного хребта Хаген. Энга ведут натуральное хозяйство, выращивают сладкий картофель и свиней, воспринимаемых ими как символ богатства и престижа. Они разделяют систему религиозных взглядов, в соответствии с которыми неженатым мужчинам следует соблюдать целибат. Такая установка насаждается настолько целенаправленно, что мало кому из них хоть немного хочется ее нарушать.
Всевышний творец энга Аитаве живет в верхнем мире вместе с небожителями ялякали. Нижний мир населен привидениями, или тиманго, – могучими духами, которые постоянно вмешиваются в дела людей и иногда кусают их и убивают, хотя каждый тиманго может кусаться не больше раза в день. Тиманго в основном представляют собой силы зла, и энга тратят много времени на их умиротворение. В частности, они должны соблюдать традицию, поскольку тиманго нападают на весь клан, чтобы наказать за прегрешение лишь одного его члена.
Энга должны постоянно маневрировать между отрицательными и положительными силами их мира. Некоторые отрицательные силы воплощены в женщинах, матерях, бабушках, влагалищах и привидениях. Их положительными противоположностями являются мужчины, отцы, деды, половые члены и небожители. Бракосочетание является объединением противоположностей, часто скрепленным договором между членами враждующих кланов: «Мы заключаем браки с людьми, с которыми воюем!» – возвещал один из кланов энга[701].
Такая система брачного отбора не так необычна, как может показаться на первый взгляд, поскольку представления энга о войне более традиционны, чем реальны, – один антрополог описал их как «балетные эпизоды»[702]. На взгляд иностранцев, сражения энга больше напоминали схватки фехтовальщиков, дуэли между военными предводителями или отрядами воинов, вооруженных луками и стрелами. Крови во время таких боев проливалось немного, смертельные исходы были редкостью. Через день сражений бойцы вступали в длительные переговоры. Позже предводители обеих сторон дарили друг другу впечатляющие подарки свиньями, что символизировало возврат к миру.
Мужчины впервые женились в возрасте от двадцати до тридцати лет, женщины выходили замуж от пятнадцати до восемнадцати. И тем, и другим следовало соблюдать целомудрие: невесте, чтобы представители ее клана могли организовать подходящий брак, а жениху потому, что только после женитьбы он мог получить магическую защиту против опасных последствий полового акта с женщиной или контакта с женой во время ее менструации. Холостяк, например, «знает», что прикосновение к женщине во время менструации приведет
при отсутствии магии к тому, что мужчина заболеет, это вызовет у него постоянную рвоту, кровь его почернеет, жизненные соки станут разлагаться, так что кожа потемнеет, покроется морщинами и будет гнить, он навсегда останется слабоумным, и все это в результате приведет к медленному истощению и смерти[703].
Такое «знание» – это только начало. В возрасте около пятнадцати лет мальчики энга вступали в общество холостяков и оставались его членами около десяти лет – до тех пор, пока не женились. Ритуальные ванны защищали их от женского влияния, а церемонии сохраняли флору, составлявшую наследие их клана. Ритуальное затворничество улучшало физическую внешность холостяков, включая рост волос – символ мужественности и физической выносливости, причем против желания их обладателя волосы нельзя было не только стричь, но даже причесывать.
Сексуальная активность любого такого холостяка угрожала им всем и убивала их так высоко ценимую растительную жизнь. Холостяки избивали любого обидчика и штрафовали его на цену свиньи в счет компенсации нанесенного им вреда. Они избегали смотреть на гениталии друг друга и ханжески воздерживались в разговорах от упоминаний о сексе или связанных с ним функциях тела. В периоды четырехдневного затворничества, когда проходили основные очистительные ритуалы холостяков[704], энга занимались изучением своего языка, традиций и магии, а также подготовкой соответствующих одеяний и париков.
Кроме того, холостяки посещали скучные и благопристойные церемонии ухаживания, во время которых встречались с девушками, находившимися под присмотром. Во время таких встреч мужчины касались своих половых членов пальцами левой руки, охраняя их от оплодотворяющих сил правой руки, зараженной женским прикосновением[705]. В большинстве обществ энга в брак вступают все, кроме искалеченных взрослых, поэтому такие подготовительные действия будущих мужей обязательны и участники относятся к ним очень серьезно.
В течение первых нескольких недель после заключения брака и невеста, и жених продолжают носить свадебные одеяния и украшения и сохраняют целомудрие. Женщина посвящает себя хорошим мыслям о муже, чтобы защитить его от загрязняющего воздействия ее пола и половых отношений, которыми они скоро будут заниматься. Чтобы поддержать ее усилия, его близкие навещают ее каждую ночь, поют о его добродетелях и целенаправленно не дают ей уснуть. Тем временем ее муж, отсутствующий во время этих ночных праздников песни, а также в течение большей части дня, проводит время, изучая магию, чтобы защититься от опасностей, сопряженных с половым актом и менструацией. Когда все еще девственный молодожен достаточно хорошо овладеет магией, чтобы совокупляться, он ведет жену в их поля, где они, в конце концов, остаются вместе. Этот ритуал они совершают в течение четырех или пяти дней. Потом муж с мужчинами своего клана идут охотиться на поссумов для его тестя в качестве «платы за половые органы его жены»[706].
Добрачное целомудрие энга неразрывно связано с привидениями, зловещими тиманго, имеющими отношение ко всем видам человеческой деятельности и даже проникающими в мысли. Без магического вмешательства, получаемого только после вступления в брак, чтобы отогнать пагубные последствия полового акта и контакта с женщинами, мужчины-энга чувствуют себя лично уязвимыми и ответственными за потенциальное – на самом деле вероятное – зло, выпадающее на долю людей из их клана. Добрачное целомудрие также может служить другой цели, о которой не принято говорить: сокращению роста населения, желательного в обществе с ограниченными ресурсами, где постоянно идут войны между кланами, пытающимися выжить на земле, которая их с трудом может прокормить. Это сказывается и на сексуальных нравах состоящих в браке пар, занимающихся любовью достаточно редко и, кроме их первого сношения, никогда больше не совокупляющихся около их садов из-за опасения оказать пагубное влияние на их плодородие.