Целибат, ведущий к необходимости кастрации – удалению половых органов, заставляет нас содрогаться от высокоразвитой в наше время чувствительности. И тем не менее на протяжении вот уже более четырех тысяч лет миллионам мужчин приходилось терпеть такие увечья. Возможно, первыми, кто стал их применять, были персы. Как отмечал в XVIII в. один ученый,
латинское слово spado, обозначающее разные категории евнухов, было заимствовано от названия персидского селения Спада, где… проводились первые операции такого рода. …Первым евнухом, о котором упоминается в Священном Писании, был Потифар… выкупивший Иосифа у мадианитян… и было отмечено… что Навуходоносор заставил всех евреев и всех других военнопленных делать обрезание[843].
На протяжении столетий значительный процент евнухов составляли молодые люди из семей, чья бедность приводила к решению кастрировать ребенка. В этих случаях родители рассчитывали послать сына делать карьеру в областях, закрытых для всех, кроме евнухов: некоторых типах домашних услуг в аристократических семьях или при дворе или в качестве кастратов – оперных певцов. Других мальчиков кастрировали после порабощения враги, одерживавшие победы в войнах с их народами. Наглядным тому примером служила политика кастрации захваченных в плен мужчин, проводившаяся Навуходоносором – «он не позволял никому, кроме евнухов, оказывать ему личные услуги»[844].
Иногда мужчины старшего возраста добровольно шли на операцию, почти всегда рассматривая ее как способ заработать на жизнь в качестве затейника, развлекающего зрителей, или слуги при дворе. Иногда взрослые мужчины сами себя кастрировали по причинам религиозного характера; отец Церкви Ориген, некий Валесий, еретик христианской секты III в., о котором мало что известно, русская секта скопцов в XIX в. являются примерами такого действующего по собственной инициативе целибата. Гораздо ближе к нам по месту и времени стоит секта калифорнийского компьютерного культа целибата «Небесные врата», члены которой совершили массовое самоубийство в 1997 г., а их руководитель Маршалл Эпплуайт обратился к кастрации как к отчаянной мере, направленной на уничтожение его неопределенной сексуальности.
Сотни тысяч людей также были кастрированы в качестве наказания за воображаемые или реально совершенные ими преступления – от мастурбации до изнасилования. Душевнобольных или неполноценных в физическом отношении мужчин оскопляли, чтобы не дать им завести потомство. Афроамериканских мужчин жестоко кастрировали в ходе зверских акций самосуда бесчинствующей толпы, у которой их сексуальность вызывала ужас.
Мы содрогаемся при мысли о кастрации по ряду причин. Она затрагивает самые интимные стороны человеческого существования. Она почти всегда представляла собой кровавую расправу, производимую неопытными и неумелыми шарлатанами и стоившую жизни большинству жертв. Ее последствия сказываются на протяжении всей жизни, они весьма ощутимы и имеют далекоидущие последствия, затрагивающие внешний вид, характер и, прежде всего, психологическое развитие и адаптацию. Теперь мы знаем, насколько существенную, возможно – жизненно важную, роль играет половой член в психосексуальном развитии. Уроки, сурово усваиваемые в ходе жизненных обстоятельств, пошедших наперекосяк, научили нас тому, что сексуальность – не какой-то неопределенный показатель, который врачи могут успешно изменить просто в ходе радикальной операции. Когда мы читаем о евнухах, будь то в средневековом Китае или Оттоманской империи, или когда речь идет о жертвах нацистской евгеники, повышение нашей осведомленности о воздействии кастрации существенно меняет наши представления в этой области.
Проблемы, связанные с кастрацией, сложны и настолько же захватывают дух, насколько смущают. Евнухи, оставившие записи о своем несчастье, писали о глубоких и никогда не окидавших их чувствах, касающихся этого увечья. Несмотря на то, что таких документов недостаточно для детального изучения реакции самих кастрированных, все анекдотические свидетельства дают основания предполагать, что большинство евнухов с горечью думали о физическом воздействии кастрации, равно как и о неприязни и гонениях на них со стороны основной части общества, включая самых могущественных военачальников Византийской империи.
Вместе с тем евнухи нередко понимали и ценили другое измерение их состояния, рассматривая в качестве средства – единственного средства, бывшего в их распоряжении, – получить доступ к должностям, которые обычные люди занимать не могли. Они или их родители боролись с бедностью, продавая сексуальность за возможности, часто, хоть и не всегда, становившиеся реальностью. После этого у них оставалась вся жизнь для того, чтобы противостоять другим, менее приятным последствиям пережитой процедуры. В частности, им приходилось иметь дело с беспрестанными унижениями и вынужденным целибатом, хотя существуют многочисленные свидетельства того, что они испытывали сексуальное влечение, но их изуродованные тела не могли его удовлетворить. К числу этих людей относились самые удачливые мужчины, которые, по крайней мере, были в состоянии осмыслить свое положение. У других, ставших жертвой грубой силы, не было даже такого утешения.
Евнухи в греческой мифологии
После того, как из первозданного хаоса возникла богиня земли Гея, творение стало развиваться быстрее, потому что, родившись девой до рождения Девы Марии, она породила море, горы и небо и нарекла его Ураном. Гея и Уран стали любовниками, и мать с сыном родили много детей, включая титанов и титанид. В их число вошли Кронос и Рея, родители Зевса, ряд других важных божеств, а также циклопы и сторукие гиганты. Последних, с точки зрения Урана проблемных, детей он ненавидел так сильно, что отказался выпускать в мир. Однако единственный способ достижения этого состоял в том, чтобы затолкать их обратно в утробу бедной Геи, несмотря на страшную боль, причиняемую ей.
Гея пришла в бешенство от бесчувствия и властного характера Урана. Она призналась в том Кроносу и титанам, и вместе они составили заговор с целью отомстить Урану. Гея снабдила Кроноса оружием – изготовленным ею самой кремневым серпом – и указаниями. В следующий раз, когда Уран на нее взгромоздится, титаны должны были его схватить и лишить возможности двигаться, а Кроносу надлежало отрезать его гениталии. Все произошло, как и было задумано. Кастрировав Урана, Кронос выбросил отрезанный орган вместе с серпом в море. Как только соленая пена над ним сомкнулась, как это ни странно, из него чудесным образом возникла Афродита – богиня любви. Капли крови превратились в трех фурий – мстительниц за убийство родителей и лжесвидетельство. С первых лет творения греческого мира одним из его основных божеств был кастрат, который превратился в богиню, почитаемую и сегодня за ее преданность любви.
Пока оскопленный Уран оставался на небесах, в греческой мифологии обосновалась фригийская богиня Кибела и определила гораздо более активную роль евнухов в народной религии. По всем существующим сведениям, история Кибелы связана с неистовой апологетикой кастрации. Она возникла как странное, сочетающее специфику двух полов создание, настолько встревожившее богов, что они ее кастрировали. После этого она стала богиней Кибелой, Великой Матерью, в то время как ее отрезанные мужские гениталии превратились в миндальное дерево.
Орех с миндального дерева упал вниз и оплодотворил речную богиню, родившую сына Аттиса. Как типичная гречанка, стремившаяся избавиться от нежеланного младенца, богиня оставила его на склоне горы, где его выкормила коза. Аттис вырос, превратился в юношу необычайной красоты, и Кибела страстно в него влюбилась. (Конечно, она не знала, что через родственную связь с миндальным деревом он был либо ее сыном, либо возникшим после кастрации клоном.) Аттис не ответил взаимностью на бурную любовь Кибелы и предпочел ей царскую дочь. Кибела от ревности пришла в ярость, в гневе лишила Аттиса и его будущего тестя рассудка, и они себя кастрировали. Когда Аттис умер от ран, Кибела была безутешна. Она превратила его в сосну и распорядилась, чтобы поминальные молитвы по нему могли служить только евнухи как священники ее храма. Так это и произошло.
Культ Кибелы был введен в Риме в 204 г. Священники, или галлы, кастрировали себя старомодными инструментами – такими, как заточенные камни или осколки керамических черепков; они носили женское платье, отращивали длинные волосы и причесывали их по женской моде. Римляне, которым закон запрещал присоединяться к священникам или кастрировать себя, высмеивали галлов, называя их мужчинами наполовину. Римский поэт Марциал написал презрительные строки, ложно обвиняя галлов в такой сексуальной непристойности, как куннилингус.
Тебе отрежут член, но исход такой не самый плохой,
Промежности любитель: теперь пора работать головой.
На член ведь свой пропавший ты сам взирал с тоской,
Зато язык твой рушит правило Кибелы: он мужской[846].
В лирическом стихотворении Катулл обессмертил Аттиса, стремясь отразить его смущение, горечь и сожаление. Аттис, побуждаемый бушевавшей в нем яростью, отрезал свое мужское естество острым камнем.
Из несчастнейших несчастный, горевать отныне буду…
И теперь мне быть менадой, быть себя бесплодной частью?..
Жаль мне, жаль, что я так сделал, как раскаиваюсь горько![847]
Однако император Юлиан рассматривал оскопление как «священный и неописуемый урожай»[848], другие полагали, что галлы были мудрыми, непорочными и святыми. Кастрация становилась для них актом очищения, наделявшим их невинностью девственниц и детей, потому что только целомудренные люди могли исполнять некоторые обряды. Священники Кибелы были не единственными кастратами в классическом мире: кастрированные священники также служили богине Гекате в храме монастыря Лагина в Карии, на территории современной Турции; мегабизы, смотрители храма Артемиды в Эфесе, тоже принадлежали к числу кастратов. Таких людей было сравнительно немного; они кастрировали себя сами, вели безупречный и непорочный образ жизни, обладали гораздо большей духовной силой, чем те, кто добровольно соблюдал целибат, но в любой момент мог сбиться с пути истинного. Когда евнухи брали какое-то дело в свои руки, как это нередко случалось, они отказывались от мирских житейских забот и незамедлительно обретали превосходство.
Кастрация в Китае – путь к карьере
В декабре 1966 г. скончался последний китайский евнух, завершив многовековую традицию кастрации как части подготовки к занятию важной должности на государственной службе[850]. Божественное происхождение этого обычая имело астрологический характер и привело к тому, что китайцы стали верить в доказательство определенными звездами того обстоятельства, что кастрация составляла путь к блестящим карьерным возможностям.
Со времени династии Цинь (221–207 гг. до н. э.), а может быть, даже еще династии Чжоу (1027–256 гг. до н. э.) евнухи служили во дворце, в Запретном городе, который императору было запрещено покидать[851]. Сначала императорский дворец охраняли евнухи-стражи ан йен; другие, которых называли ссу йен, следили за положением в императорском гареме и наказывали заблудших придворных дам. Евнухов кастрировали насильно, они происходили либо из представителей покоренных народов, либо из заключенных, осужденных на лишение половых органов за преступление, состоявшее в соблазнении незамужних женщин. (Похотливые и развратные женщины содержались под стражей до конца своих дней.)
Большим преимуществом евнухов была их неспособность к продолжению рода, поскольку это означало, что они никогда не стали бы руководствоваться честолюбивыми стремлениями своих детей. Оторванные от семей, не имевших права посетить их во дворце, евнухи могли обращаться лишь к императору как к той семье, которой они навсегда были лишены. По этим причинам представлялось, что в государственных делах им можно было больше доверять. Они могли присваивать себе деньги, но никогда не стали бы плести заговоры в интересах своих сыновей. Они могли как-то обмениваться любовными ласками с охраняемыми наложницами, но ни о какой беременности в результате этого речи не шло. Как не вполне мужчины, евнухи казались подходящими кандидатами в посредники между гражданами и императором – божеством, которому не по чину было вступать в контакт с обычными смертными, чтобы те не заметили, что повелитель на самом деле тоже самый обычный человек.
Через какое-то время честолюбивые китайцы стали обращать внимание на то, что перед евнухами открываются замечательные карьерные возможности, и начали кастрировать себя или своих детей, уподобляясь студентам, сдающим экзамены в надежде получить хорошую работу в будущем. К X в. была официально признана особая форма кастрации. Утвержденные претенденты шли в шанг цу (маленькую хижину) за пределами дворца, где операции проводил имевший государственную лицензию внештатный специалист со своими учениками.
Живот и верхние части бедер пациента туго перевязывали, а его половые органы трижды промывали в горячем отваре жгучего перца (к сожалению, слишком слабого анестезирующего средства). Будущего евнуха полулежа помещали на нагретую кушетку, и помощники хирурга удерживали его за талию и за ноги. Хирург стоял перед пациентом, сжимая в руке небольшой кривой нож. «Ты будешь об этом жалеть или нет?» – спрашивал он нараспев. При малейших признаках сомнений операция отменялась. В противном случае он склонялся вперед, профессионально делал разрез – и voilа![852] Появлялся новый евнух. Отрезав мошонку и половой член, хирург закупоривал мочеиспускательный канал. Потом его помощники покрывали рану промокательной бумагой и перевязывали ее. Теперь евнух должен был встать, облокотившись о помощников, и ходить вокруг хижины два или три часа, пока ему не позволяли лечь и отдохнуть. В течение трех дней он не пил жидкости, и его страдания усугублялись страшной жаждой. Через три дня хирург откупоривал его мочеиспускательный канал. Если моча вытекала, операция прошла успешно. Если нет, пациент был обречен на мучительную смерть.
Теперь наступал важнейший акт сохранения пао, или сокровища, как называли искалеченные гениталии. Только самый безответственный хирург забывал сохранить их, поскольку без этого важного предмета евнух не мог рассчитывать на продвижение по службе. Они также требовались после его смерти для вступления в следующую жизнь целым, хоть и поврежденным. Нередко случалось так, что травма и мучения от операции кастрации были настолько сильны, что из головы нового евнуха напрочь вылетали мысли о пао, и он забывал о нем попросить. В этом случае пао юридически принадлежало хирургу, который, как было заведено, продавал его подлинному собственнику за сумму, в восемь раз превышающую стоимость самой операции. Если пао был утерян или украден, евнух, хотевший продолжать работу, покупал его или брал напрокат у кого-нибудь другого.
Сто дней спустя после операции рана обычно заживала – если, конечно, сам пациент выживал. После этого хирург получал свой гонорар, на который в противном случае рассчитывать не мог. Сумма была настолько велика, что бедные евнухи, а таких было подавляющее большинство, могли выплачивать ее лишь по частям, внося из ожидавшейся на императорской службе зарплаты. Типичный евнух был ребенком мужчины из бедной семьи, и его мужское естество становилось ценой за благосостояние и власть, в противном случае бывшими для него недосягаемыми. (В отличие от культурных мужчин, занимавших важные посты, он не мог рассчитывать на сдачу государственных экзаменов, дававших мужчинам доступ к высоким должностям.) После поправки евнуха посылали во дворец. Если за ним уже была закреплена определенная должность, дата кастрации становилась днем рождения его новой жизни.
Как ни печально, гарантий этого никто не давал, и отвергнутых евнухов ждало жалкое прозябание в качестве нищих-попрошаек или мелких преступников, презираемых обществом ущербных полумужчин. В конце правления династии Мин, в 1644 г., двадцать тысяч кастратов претендовали на три тысячи вакантных должностей. Положение было настолько критическим, что правительство выделило парк, чтобы дать жилье тем созданиям, мужская жертва которых была принесена впустую.
Евнухи выглядели не так, как другие мужчины, и одевались по-другому. Они носили черные штаны, поверх них надевали длинный серый балахон, синее верхнее платье и шапку. Тех, кого кастрировали в детстве, называли т’унг ченг, а тех, кого оскопляли во взрослом возрасте, – ченг. И те, и другие говорили высокими голосами. У большинства из них не росли волосы на лице, они были более пухлыми и низкорослыми, чем нормальные мужчины. Молоденькие евнухи нередко мочились в кровать во время сна, и у китайцев в связи с этим даже возникло выражение: «вонючий как евнух».
Считалось, что по характеру они эмоциональны и добродушны, обожают маленьких домашних собачек. У них легко складывались тесные и добрые профессиональные отношения, и нередко они объединялись и плели интриги политического характера. Ходили слухи о том, что они были настолько чувствительны в вопросе об утраченных гениталиях, что знакомые в их присутствии не осмеливались говорить даже о разбитом чайнике или бесхвостом псе.
Успешные евнухи, число которых единовременно составляло около трех тысяч, были заняты в разных областях (инженерном деле, отделке помещений, сельском хозяйстве, уборке, приготовлении пищи, музыке, складском деле, изготовлении туалетной бумаги) и даже ухаживали за императорскими кошками. В большинстве случаев выполняемые ими работы считались далеко не наиболее престижными, но даже самый смиренный или ранее всего лишенный евнух мог рассчитывать на одну из нескольких высоких должностей, предполагавших непосредственный контакт с императором.
Один такой могущественный евнух, Чжэн Ши Фэн, следил за половой жизнью императора с императрицей, а также с его наложницами и записывал даты совокуплений с тем, что если кто-то из них беременел, то его отцовство было бы обеспечено. Во время ужина он выбирал около двадцати табличек с именами наложниц и предлагал их императору в качестве деликатеса после ужина. После того как император делал свой выбор, указанную им женщину раздевали, и другой евнух приносил ее в спальню императора на спине. Немного позже евнух выкрикивал: «Время вышло!» – и, если император не собирался в ту ночь оплодотворить фаворитку, чтобы она забеременела его ребенком, ее отправляли восвояси.
Как ни странно, евнухи также руководили сексуальным образованием императора, используя эротические изображения и учебные пособия. Кроме того, они обучали его риторике, манере держать себя за столом, правильному поведению и этикету, при этом устанавливая со своим великим правителем неслыханно близкие отношения. Император Ву настолько хорошо себя чувствовал с евнухом Ванг Веем, которого называл Пан-Пан (друг), что не слушал советников, если тот давал другой совет. Император Линди династии Хань любил класть голову на колени евнуху и называл двух особо приближенных евнухов «моя мама» и «мой папа». Такие расслабленно близкие отношения неудивительны, если принять во внимание отстраненность императора от реальной жизни и постоянную заботу, указания и утешение, получаемые от любимых евнухов со времени изолированного от других и одинокого детства.
Иногда случалось так, что помимо императора к каким-то определенным евнухам привязывались члены императорской семьи. Вдовствующая китайская императрица Цыси в XIX в. воспитывала евнуха Ан Те Хая, крестьянского мальчика, кастрированного в двенадцать лет, и ограждала его от излишеств – таких, как скачки на коне по двору дворца, потому что эта забава составляла исключительно императорскую прерогативу. Другим ее любимцем был евнух Ли Лиен Йинг. Какое-то время он совершал мелкие преступления, потом работал сапожником, сам себя кастрировал, обучился парикмахерскому мастерству и благодаря ему смог проникнуть в сердце Цыси. За сорок лет, всегда при ее поддержке, Ли Лиен Йинг достиг огромной власти и составил колоссальное состояние за счет систематического взяточничества[853].
Как и следовало ожидать, пока рассказы об отношениях между императорами и евнухами достигали ушей широкой публики, придворная зависть и слухи преувеличивали и извращали смысл этих историй. Обычные люди, которые никогда бы и не подумали войти во дворец императора, презирали всех евнухов за их очевидную неуязвимость, продажность, физический облик и природу их уродства. Они в равной степени признавали власть евнухов и возмущались ею, одновременно страшась и ненавидя их как могущественных уродов.
А что же происходило с их сексуальностью? Как справлялись эти тысячи мужчин с целибатом, навязанным им хирургическим путем? Некоторым их уродство навсегда отравляло существование, немногие отчаянно пытались изменить случившееся. Лао Цай, ненавистный сборщик податей, по слухам, убивал девственных мальчиков и пожирал их мозги в надежде заново отрастить себе гениталии. Другой евнух сделал то же самое с мозгами семи казненных преступников. Некоторые женились и пытались жить половой жизнью, иногда применяя искусственные устройства. Кто-то содержал наложниц. Однако подавляющее их большинство соблюдали целибат, никогда не утрачивая сексуального влечения и не имея при этом возможности его выразить.
Ведь изначально мужчины шли на кастрацию в основном не в связи с отсутствием сексуальности. Молодые люди прибегали к этому лишь в качестве отчаянного средства преодолеть царивший в их семьях убогий образ жизни и беспросветную нищету и тем самым открыть путь к богатству, влиянию, безопасности и престижу. Около трех четвертей из них были детьми обедневших родителей, остальные молодые люди из честолюбия или по лености подставляли тело под кастрировавший их нож. Они понимали, что влекла за собой эта операция, но при сравнении половой жизни в бедности и лишениях с карьерой, лишавшей их сексуальных удовольствий, но ведущей ввысь и в идеале могущей обеспечить им доступ к членам императорской семьи, выбор в пользу последней не представлялся таким уж неприемлемым. Рассказы о дворцовых евнухах многих приводили в ужас, но некоторые воспринимали их как путеводные звезды надежды в мире, без них представлявшемся безнадежным. И когда будущий евнух быстро кивал, отвечая на фатальный вопрос: «Ты будешь об этом жалеть или нет?», перед его мысленным взором стоял не целибат, а благосостояние и власть.
Рай византийских евнухов
Как и проституция, грабеж, убийство, другие преступления, кастрация была вне закона и в христианской теологии, и в римском праве. Император Юстиниан, правивший в 527–565 гг., издал указ о жестоком наказании за это преступление: те, кто его совершал, могли быть кастрированы сами; если операция их не убивала, они могли быть сосланы на принудительные работы в шахтах, а их собственность конфисковали. Но такой страшный риск только способствовал подъему цен на евнухов, и потому кастрация там процветала настолько, что один автор описывал Византийскую империю как «рай евнухов».
Хотя в 325 г. на Никейском соборе мужчинам было запрещено кастрировать самих себя, а евнухам – становиться священниками, хотя римское законодательство с I по V в. запрещало кастрацию рабов, даже представители знатных семейств нередко выступали за кастрацию собственных сыновей. В чем здесь крылась причина? В общественном и профессиональном продвижении по службе, особенно в военной области. Евнух Нарсес[855], например, в течение десятилетий был главным казначеем, потом – могущественным полководцем, которому Юстиниан доверял больше, чем кому бы то ни было. К X в. евнухи господствовали при императорском дворе, опережая по значению других придворных во время церемоний, а в Церкви, армии и на гражданской службе поднимались до самых высоких чинов[856].
Их успех был обусловлен только одним обстоятельством: бесплодием. Независимо ни от чего ни один кастрат не мог строить козни ради будущего своего сына. Именно поэтому евнухов считали настолько верными и надежными, что они составляли основную часть бюрократии и важный противовес наследственной знати.
Сначала кастрировали только иноземцев или рабов. Однако по мере того, как евнухи добивались все большего влияния, даже императоры стали кастрировать своих сыновей, чтобы уничтожить соперников или возвести их на такую высокую должность, занять которую они могли, только получив титул, присваивавшийся главе Православной церкви, – патриарх Константинопольский. Но для этого требовалось соблюдение целибата, предпочтительно такого, какой соблюдали евнухи. Евнухи-военные делали блестящие карьеры в качестве адмиралов и генералов. Главный казначей – исключительно влиятельный имперский чиновник, тоже обычно был евнухом. Во дворце евнухи служили хранителями гардероба, казначеями, управляющими имениями; решали общие вопросы, их назначали на самую высокую должность – постельничего, неизбежно становившегося наперсником императора, с которым тот делился самыми сокровенными тайнами.
Нередко евнухи представляли собой добычу или трофеи, захваченные в результате пиратства, похищений и межплеменных войн. Поскольку в живых оставалось очень мало кастратов – император Юстиниан полагал, что немногим больше 3 процентов выживали после операции, – они представляли собой большую ценность и стоили в три раза больше мальчика с нормальными гениталиями. В отличие от оскоплений, практиковавшихся в Китае и Оттоманской империи, у многих византийских евнухов операции были менее радикальными – им отрезали только яички.
Доктор, которого иногда заставляли производить эти увечья, описывал две процедуры. Метод сжатия состоял в том, чтобы вымыть мальчиков в горячей воде, а потом сжимать их яички, пока они не будут полностью раздавлены. Более радикальный метод иссечения предполагал хирургическое удаление двух яичек, что приводило к появлению евнухов, в отличие от их братьев со сжатыми яичками вообще не испытывавших эротических ощущений. По этой причине резекция была предпочтительнее сжатия. Тем не менее, когда операция проводилась с юношей, вышедшим из подросткового возраста, не было гарантии, что она навсегда лишала его возможности достичь состояния эрекции, и в редких случаях евнухи вступали в сексуальные отношения с женщинами из дворца. Если такая связь обнаруживалась, виновного в ней казнили. Сама по себе вероятность такого скандала ужасала настолько, что евнухов, выказывавших гомосексуальные тенденции, терпели, а порой даже приветствовали. Как ни странно, гомосексуализм карался кастрацией, и это нередко вело к тому, что публика ставила евнухов и гомосексуалистов на одну доску. Кроме того, гомосексуализм был излюбленным обвинением против тех, кого подозревали в составлении заговоров против императора.
Как и в случае с другими их кастрированными товарищами по несчастью, сексуальная несостоятельность византийских евнухов повсеместно приносила им доверие хозяев, и нередко их назначали на должности, предполагающие достаточно тесные связи с женщинами. Их присутствие играло на руку разделению полов – как-никак, евнухи были неким «третьим полом».
Однако иногда представители этого «третьего пола» действовали подозрительно, как будто принадлежали к первому. Многие византийские евнухи поневоле соблюдали целибат, но другие были возмутительно распутны. Их менее радикальные увечья по сравнению с китайскими и османскими кастратами оставляли им больше пространства для чувств и больше возможностей для действий. Мужчины без яичек, как было известно, нередко не отказывали себе в удовольствии заниматься «непристойными объятиями», а в отдельных случаях обзаводились женами. Некоторые могли достичь эрекции и даже выделить водянистую жидкость – что-то вроде суррогата спермы, но по сравнению с целибатом это был не худший вариант. И никому не надо было беспокоиться об опасности грешной беременности – как и в случае с евнухами-священниками, выслушивавшими исповеди женщин и иногда извлекавшими для себя из этого сексуальные выгоды.
Менее сурово кастрированные византийские евнухи умудрялись избегать насильственного целибата гораздо чаще, чем их сильнее изуродованные товарищи по несчастью, лишенные половых членов. Такое положение сохранялось, несмотря на угрозу смерти, если их любовницами становились женщины из дворца. Когда соблазн вожделения был слишком силен, евнухи доставляли себе удовольствие, как только могли; дух побуждал их даже тогда, когда плоть была с большим изъяном. Другие, менее похотливые или в большей степени изувеченные, сосредоточивались на карьерных возможностях, доступных одаренным и работоспособным евнухам. Если честолюбие оказывалось сильнее чувственности, у них было достаточно мотивов для достижения самых высоких должностей либо в государственной администрации, либо в командовании вооруженными силами. Успешная карьера позволяла им оказывать значительное влияние на политику империи, накапливать большие личные состояния, зарабатывать надежную репутацию и удовлетворять почти все человеческие стремления, кроме полового влечения.
Евнух-полководец Нарсес
Евнух Нарсес, могущественный главный казначей императора Юстиниана, достигнув зрелого, даже пожилого возраста, стал полководцем, получившим прозвище Молот гутов после того, как продемонстрировал военное мастерство и даже гениальность, разбив их наголову. Дата рождения Нарсеса не установлена, но умер он где-то между 566 и 574 гг. в возрасте от восьмидесяти шести до девяноста шести лет, широко известный, баснословно богатый и пользовавшийся уважением «среди некоторых <евнухов>, которые спасли это несчастное имя от презрения и ненависти человечества»[857].
Нарсес был армянином, кастрированным в юношеском возрасте, когда родители продали его в рабство или когда его захватили в плен. Современники описывали его как невысокого, сухощавого человека, на удивление сильного и отважного. Он проявил себя как замечательный руководитель, заработавший репутацию, достойную гениального полководца и лучшего делового человека в империи. Он прекрасно знал, как следует использовать деньги и, в частности, приобретать на них преданность людей. Нарсес скопил огромное состояние, но прославился щедростью как к тем, кто мог помочь ему в его делах, так и к тем, кто отчаянно нуждался в помощи. Став военным предводителем, он в короткий срок создал на имперские деньги армию из разношерстного варварского сброда.
Нарсес был человеком сообразительным, легко схватывал суть приводимых доводов. Не имея ни литературного, ни ораторского образования, он излагал свои мысли четко и убедительно. Он всегда действовал осмотрительно и благоразумно, был гибок и трудолюбив, учтив и энергичен. В основе его натуры лежало глубокое благочестие, а духовная связь с Девой Марией была у него настолько сильна, что Нарсес полагал, будто находится под ее личной защитой. Он занимался восстановлением церквей, усердно молился и соблюдал религиозные посты, хотел после выхода на пенсию уйти в монастырь Кафара, построенный им в Константинополе исключительно для евнухов.
О ранней деятельности Нарсеса известно немного, кроме того что он успешно продвигался по карьерным ступеням имперской бюрократии. Он стал казначеем императора Юстиниана, получил должности препозита священной кувуклии[858] и хранителя денег на личные расходы императора, что позволяло ему быть в курсе всех расходов государственной казны. Когда Нарсесу было около пятидесяти лет, Юстиниан послал его в родную Армению собрать трофеи из покоренного персидского города, что было знаком высокого монаршего доверия и уверенности в его честности. Вскоре после того Нарсес получил доступ к священной спальне императора, возглавил отряд его охраны, состоящей из евнухов, и стал наиболее приближенным к нему сановником.
Когда Нарсесу было уже за шестьдесят, он получил самую высокую должность в империи: главного управляющего двором императора. В этом качестве он принимал участие в деятельности имперского Государственного совета и получил исключительную привилегию входить в императорские покои без доклада. Он отвечал за сбор налогов на государственных землях и за управление тринадцатью огромными императорскими имениями. Во время бегов на ипподроме он сидел в императорской ложе и руководил процессом.
В почтенном возрасте, достигнув семидесяти лет, Нарсес приблизился к апогею власти, стал непревзойденным, хитрым и мудрым руководителем. К тому времени он готовил свой выход на пенсию и уход в монастырь. Внезапно Юстиниан заставил его расстаться с роскошной придворной жизнью и послал сражаться с готами в Италию, где Нарсес продемонстрировал удивительную разносторонность своих дарований, сначала сокрушив врагов Рима, а потом – оставшись управлять завоеванной областью.
Кампания 551 г. была не первым его военным предприятием. Еще в 532 г. благодаря искусной перегруппировке солдат, наряду с коварным и щедрым политическим подкупом (со временем это стало его отличительной чертой), он подавил мятеж в Константинополе[859]. Спустя три года по приказу императрицы Феодоры Нарсес покончил с беспорядками в Александрии, направленными на изгнание патриарха Феодосия. В 538–539 гг. по типично византийскому плану, призванному привести к раздорам, плетущий интриги византийский император решил стравить Нарсеса с другим известным военачальником во время бедственной кампании против варваров, которые вторглись в Италию. Несмотря на все усилия Нарсеса, готы разрушили Милан, перебили мужское население города, а женщин обратили в рабство. После этой катастрофы Юстиниан отозвал Нарсеса, хоть не осудил его и не понизил в должности[860].
Его новое военное задание было удивительным хотя бы по той причине, что он уже достиг весьма преклонного возраста. Нарсес выполнил его с присущим ему блеском. Он покинул Константинополь, где в изобилии тратились деньги на всевозможные припасы, и к тому времени, когда достиг Италии, его уже сопровождали тридцать тысяч солдат, включая многочисленных варваров-наемников. В Италии он присоединил к своим силам войска другого военачальника. Армия подчинилась с радостью за причитавшееся воинам задержанное жалованье. Потом, применяя тактику, достойную профессионального полководца, он сокрушил захватчиков, заработав прозвище Молот гутов и утвердив себя на все времена как одного из величайших военных предводителей мира.
Победа Нарсеса принесла ему славу, но не право уйти на покой. На протяжении двенадцати лет после этой победы он оставался в Италии как главнокомандующий и верховный правитель (экзарх), председательствовавший в суде из сотен человек и защищенный частными охранниками. В его обязанности входило предоставление гражданских и административных полномочий католическим епископам и организация системы военной защиты. В Риме, где он проводил значительную часть времени, Нарсес жил в восстановленном императорском дворце на Палатинском холме и поддерживал прекрасные отношения сначала с Папой Пелагием, а потом с Иоанном III.
В 568 г., когда Нарсесу было уже за восемьдесят, новый император Юстин II призвал его ко двору. Сначала старый евнух отреагировал с обычной исполнительностью и отправился в Константинополь. Однако в Неаполе он, очевидно, передумал и вернулся в свой римский дворец. Через несколько месяцев в Италию вторглись лангобарды. О роли Нарсеса в этой большой беде ходили разные слухи – в ответ на унижение, вызванное его призванием ко двору, говорили люди, он связался с лангобардами и облегчил их нападение. Но доказательств такого предательства не найдено. Сам Нарсес скончался в возрасте девяноста пяти лет невероятно богатым, а яростные нападения варваров его никак не коснулись.
Как же следует оценивать необычайно долгую жизнь Нарсеса? Поскольку до нас не дошли никакие источники, в которых о его личной жизни упоминается что-то кроме его поразительного религиозного благочестия и преданности Деве Марии, он вошел в историю как великий и весьма престарелый полководец. Статус евнуха позволил ему преодолеть ограничения происхождения, недостатки физического телосложения и отсутствие формального образования. Император Юстиниан со спокойным сердцем мог награждать его за выдающиеся способности, настойчивость, гибкость, преданность и надежность, не опасаясь того, что в какой-то момент миниатюрный евнух начнет составлять заговор в пользу сына, потому что того у него никогда не будет. В основе поразительной карьеры Нарсеса лежит тот факт, что он был евнухом, в условиях Византийской империи с ним могли соперничать только другие евнухи, а не нормальные в сексуальном плане мужчины.
Интересно, думал ли когда-нибудь Нарсес, лежа ночью в кровати без сна, о чудовищности того, что потерял в жизни в результате проведенной в детстве кастрации? Затаил ли он обиду и злобу на тех, кто в прямом и переносном смысле принизил его, подчинил и изувечил? Ненавидел ли он родителей за то, что они допустили, не остановили или поддержали эту процедуру? Сведения, которые позволяли бы так считать, отсутствуют. Однако человеческая природа такова, что не составляет труда представить себе, что по крайней мере иногда, в недолгие минуты отчаяния, даже могущественный и баснословно богатый главный казначей и полководец проклинал свою судьбу и на какое-то время забывал о вере в Бога и Деве Марии, которые обычно его поддерживали. Потом на первый план вновь выходила реальность его мира и частной жизни, помогавшая ему сохранять самообладание, напоминавшее о несравненных достигнутых успехах. Ведь он был единственным человеком, который имел право без доклада входить к своему господину, повелевавшему миллионами людей и не делавшему секрета из того, что евнух Нарсес возглавлял список самых ценных и доверенных людей, уполномоченных представлять власть императора.
Чернокожие африканские евнухи в Османской империи
В отличие от христианства, которое осуждало евнухов за то, что они были мужчинами без драгоценной спермы, ислам почитал их и рассматривал как «нейтральных посланцев в моральную обстановку, эмоционально насыщенную сексуальным напряжением»[862]. Евнухи охраняли султанские гаремы Османов и были оплотами против фитны – хаоса. Кастрация каждого евнуха соотносилась с занимаемой им должностью, соответствуя одному из трех ее типов: радикальный мамсух, при котором отрезали и половой член, и яички; хаси – отрезали только яички; мажбуб – отрезали половой член, а яички оставляли нетронутыми. Фактически все османские придворные евнухи были мамсухами.
Они возникли в мусульманском мире в XII в. как жрецы культа «евнухи пророка». Сорок пожизненно назначаемых евнухов постоянно дежурили у гробницы пророка в Медине. Гробницы шиитского имама Али в Наджафе, султана Хасана в мечети «Купол скалы» в Иерусалиме и Саладина (Салах ад-Дина) тоже охраняли евнухи. Потом евнухов стали брать в дома знатных и богатых людей в качестве слуг, а также во дворец султана Османской империи, хотя исламский закон запрещает кастрацию. Сначала евнухи в империи были белыми, их поставляли европейские торговцы. Центром проведения таких операций был город Вьен во Франции. Позже большинство евнухов составляли либо эфиопы, либо негры, порабощенные и изуродованные за пределами империи, чтобы избежать проблем юридического характера. Ко времени правления султана Сулеймана (1520–1566 гг.) чернокожие евнухи были более могущественными, чем белые. Поведение африканских евнухов могло быть странным, грубым и даже неприемлемым в обществе, к ним нередко относились как к чудакам.
Жертвами оскопления обычно становились мальчики. Они также были самыми ценными евнухами, потому что у них не было и не могло быть детей, за счет чего они были всецело преданы своим хозяевам. В начале XIX в. этих детей отвозили в египетские селения для кастрации, часто проводившейся коптскими священниками. Нередко операции заканчивались смертью пациентов из-за некомпетентности жрецов и отсутствия гигиенических условий. Мочеиспускательный канал часто забивал гной, и раненый мальчик умирал. Многочисленные современные событиям документы свидетельствуют о том, что на протяжении жизни выжившие евнухи страдали гормональными и психическими расстройствами, многие не могли смириться со своим увечьем. В отличие от китайских кастратов, они ни с кем не консультировались и не могли контролировать свое состояние.
Евнухи, выживавшие после этого тяжелого испытания, были ценным товаром – дорогим, редким, приобрести который было непросто. Какой подарок мог произвести наилучшее впечатление на султана и снискать дарителю расположение правителя – человека, имевшего все? Поэтому дворец сам редко нуждался в приобретении евнухов – их подавляющее большинство было получено в форме подарков.
Когда новые молодые евнухи были «произведены», их посылали в прекрасно организованную школу, где строгие, немолодые, кастрированные преподаватели обучали их высокой турецкой придворной культуре, дворцовому этикету и тому, как им предстояло выполнять там свои обязанности. Специальное время было выделено для игр, в которые молоденькие евнухи играли вместе с девочками-рабынями, готовившимися к выполнению своих функций в гареме. Когда евнухи кончали школу, они приступали к службе в должности эн асаги – низший. Старших евнухов иногда привозили во дворец после долгой службы в домах высокопоставленных чиновников Стамбула или провинций. Обязанности османских евнухов были разными, но обычно они сосредоточивались на султанском хозяйстве; династия мамлюков использовала многочисленных евнухов и в качестве военной охраны. Дочь султана Абдул-Хамида II так писала об их должностных обязанностях:
каждый вечер и каждое утро запирать и отпирать двери султанского гарема, посменно охранять двери, наблюдать за теми, кто входит и выходит, и не допускать туда никого со стороны[863].
В ту эпоху, в 1876–1908 гг., должности двух главных евнухов были официально признаны высокими государственными постами. Однако их истинное значение определялось придворными льстецами и их прекрасным знанием дворцовых интриг и слухов. А кто занимал лучшую позицию для сбора информации о личных привычках и сокровенных тайнах султанской семьи и ближайшего окружения?
Обычно бывало так, что чем больше власти при дворе имели женщины, тем сильнее было влияние евнухов. Например, период со второй половины XVI до XVIII в. был назван султанатом африканских евнухов – в то время гарем играл все более значимую роль в политике. Сам султан правил из гарема, где его мать Валиде-султан[864] обладала всей полнотой власти, поскольку всю жизнь оказывала на сына влияние, возглавляя эту группу женщин. Остальные, особенно соперничавшие с ней матери детей султана, посвятили жизнь, ограниченную небольшими возможностями и тесными пределами гарема, бурным интригам. Среди волновавших их вопросов основным был вопрос о том, кто именно из их сыновей сменит царственного отца на троне.
Природа и актуальность их целей, как и меняющегося воздействия на султана, давали женщинам, заточенным в лабиринтах малюсеньких, темных комнатенок[865], день и ночь охранявшихся чернокожими евнухами, огромную власть. Это же обстоятельство заставляло их привлекать на свою сторону евнухов, следивших за ними и контролировавших их действия, чтобы использовать в их борьбе и в союзах, заключавшихся с другими. В частности, они стремились убедить Кизляр-Агаси, главного чернокожего евнуха, поддерживать их перед султаном, к которому тот имел неограниченный доступ. Одним из классических примеров таких отношений был случай, произошедший в 1618 г., когда союз между Кизляром-Агаси и одной из матерей гарема позволил ей возвести на престол своего четырнадцатилетнего сына – Османа II.
Помимо огромной власти, получаемой евнухами от тесных отношений с женщинами гарема (современные историки по-разному описывали это явление – как зловещий союз и раковую болезнь сердца империи), их начальник Кизляр-Агаси располагал и другими немалыми возможностями. Он управлял имениями и собственностью обитательниц сераля, что было весьма прибыльным занятием. С 1595 г. он также был главным инспектором султанских мечетей, что давало ему право распределять огромные финансовые средства и присваивать целые состояния из четко регулировавшихся тарифов на взятки, связанные с таким выделением.
По сравнению с императорским дворцом в Китае, в султанском дворце требовалось существенно меньше евнухов – так, например, в 1903 г. гарем охраняли сто девяносто четыре африканских евнуха. У них была чрезвычайно высокая гарантия занятости, и больше половины из них никогда не меняли работу, что свидетельствовало о личной привязанности к ним их хозяев. Они накапливали значительные состояния, и это составляло сильную мотивацию к продолжению их увлекательной службы, в ходе которой они часто выступали почти как соучастники своих хозяев и почти всегда – хозяек.
Считалось, что сексуальность у евнухов отсутствует, поскольку они получали направление на работу в гарем. Большая часть общества одновременно боялась их и старалась держаться от них подальше, поэтому возможности общения вне стен дворца их хозяина султана для них были резко ограничены. Кроме того, власти ошибочно полагали, что женщины не испытывают влечения к чернокожим мужчинам, и потому определяли их на работу среди женщин. Естественно, что со временем развивались эмоциональные привязанности, хотя заниматься полноценной половой жизнью после операции было невозможно.
В отличие от их китайских собратьев, османские евнухи соблюдали целибат вынужденно и неохотно, их души были так же изувечены принудительной кастрацией, как и тела. Кизляры-Агаси, например, по общему мнению, были людьми жестокими, и бессердечие их, скорее всего, представляло собой результат кастрации. И тем не менее им очень нравились и высокие доходы, и привилегии, составлявшие обратную сторону жизни евнухов, их престижные, прибыльные и надежно защищенные должности, уважение к ним со стороны их господ.
Хиджры в Индии
Как-то в древние времена в Гуджарате прекрасная молодая девушка Бахучара шла по тропинке в джунглях. Внезапно на группу людей, с которыми она шла, напали грабители. Страшно боясь, что ее изнасилуют, Бахучара вынула кинжал и отрезала себе грудь, предложив ее бандитам вместо девственности. Такое самопожертвование и последовавшая за этим смерть девушки привели к обожествлению Бахучары как богини плодородия – Бахучара Мата.
Бахучара Мата активно вмешивается в жизнь смертных. Одна интересная притча повествует о правителе Джето, который молился ей, чтобы у него родился сын. Бахучара Мата согласилась, но правитель был импотентом. Как-то ночью, когда он спал, богиня явилась ему и приказала отрубить гениталии, одеться как женщина и стать ее слугой. Джето так и сделал, и с тех пор Бахучара Мата выбирала импотентов и давала им такое же приказание. Если они отказывались, она их наказывала – делала так, что на протяжении следующих своих семи реинкарнаций они оставались импотентами. Вот так развивается теперь культ Бахучары Маты, от приверженцев которой требуется изувечить себя в сексуальном отношении и соблюдать целибат.
В XIX в. некоторые люди сообщали, что импотенция являлась основным предварительным условием принятия хиджры, что на языке урду означает «мужчина с изувеченными гениталиями». В некоторых общинах за новообращенными следили чуть ли не год перед тем, как кастрировать их и принять в члены. На других налагали искушения – например, они должны были провести четыре ночи с проституткой, – чтобы проверить подлинность их импотенции. В той же мере был важен и целибат. Сегодня многие (возможно, большинство) хиджры занимаются гомосексуальной проституцией, в то время как меньшинство остается верным традиционному принципу сексуального воздержания. За этими хиджрами установлено строгое наблюдение, у них нет связей с мужчинами или хиджрами-проститутками, а на жизнь они зарабатывают тем, что развлекают людей песнями и танцами на свадьбах и праздниках по случаю рождения детей.
Их особое место в индийском обществе определяется кастрацией и ритуальными силами, которые им дарует Бахучара Мата. Процесс кастрации они называют нирван – совершенное спокойствие, свободное от страсти, начало высшего сознания. Индийские рукописи и сами хиджры определяют это как возрождение, причем на самом деле так оно и есть, потому что после того мужчины становятся «немужчинами». (Они даже предпочитают, чтобы при обращении их называли «она», а не «он».)
Операцию совершает повивальная бабка хиджра. «Она» никогда не получала никакого образования, но безусловно верит в божественную силу и не берет на себя ответственность ни за успех, ни за неудачу. Первый шаг состоит в том, чтобы, делая богине подарки, узнать у нее, подходит ли ей данное время. Потом наступает решающий момент. Повитуха раскалывает кокосовый орех; если Бахучара Мата хочет, чтобы операция произошла, две половинки разделятся очень четко.
Потом будущий хиджра уединяется где-то до месяца в доме, который ему нельзя покидать даже для того, чтобы заниматься собственным туалетом. Он должен воздерживаться от любых сексуальных отношений, не может смотреться в зеркало, ему запрещено есть острую пищу. Однажды утром, еще до рассвета его раздевают – «они должны быть такие же голые, как в день, когда родились» – и купают. Он сидит на низкой табуреточке, со спины его поддерживают помощники. Повитуха связывает его половой член и мошонку веревкой и сильно тянет. Тем временем он пристально смотрит на изображение Бахучары Маты и повторяет ее имя как мантру, пытаясь войти в транс. Повитуха быстро вынимает нож, который был заранее спрятан в ее сари, и отрезает его гениталии, вставив маленькую палочку в мочеиспускательный канал.
Хиджры утверждают, что не чувствуют боли, кроме «слабого щипка» или такого чувства, «будто это был укус муравья».
Сильное кровоизлияние, при котором кровь заливала пол, избавляло «ее» от признаков, составляющих мужское достоинство. Решающим был первый час, в течение которого становилось ясно, будет хиджра жить или умрет. Повитуха засовывала гениталии в банку, уходила и хоронила их под цветущим деревом. Потом в течение сорока дней она ухаживала за раной, которая оставалась незашитой, периодически облегчая боль смазыванием маслом кунжутного семени. Хиджра соблюдал строгую диету и не выходил из комнаты, даже чтобы сходить в туалет. Другие хиджры делали ему все, в чем он нуждался.
На сороковой день проводился обряд перерождения. Волосы на лице хиджры выщипывались, лицо и тело припудривали турмериком[867], который потом смывали. Он надевал свадебный наряд и ювелирные украшения, наносил макияж. Поздно ночью его отвозили к озеру, океану или храмовому бассейну, где трижды выливали ему на голову молоко, которое стекало в воду. Теперь он перерождался и освобождался от проклятья своей импотенции. С этого времени он имел право обращаться к своей богине, а та могла его использовать как инструмент, воплощающий в жизнь ее божественную волю.
Хиджра присоединялся к религиозной общине своих «сестер» и «теток» как к организационно оформленному третьему полу, занимающему в индийском обществе и обрядах особое место. Ими руководит гуру, они живут вместе группами от пяти до пятнадцати человек, не обращая внимания на обсуждения кастовых или религиозных проблем, которые только сеют распри и расколы в основном индийском обществе. Хиджры поклоняются Бахучаре Мате и зарабатывают на жизнь ритуальными представлениями, особенно на свадьбах и праздниках по случаю рождения мальчиков. Иногда их приглашают, но часто они приходят сами по себе, без приглашения, во всем многоцветье своих нарядов, включая колокольчики на лодыжках и покрытые блестками шарфы. Они бьют в барабаны, лихо отплясывают, поют и кричат, даже подтрунивают над своими хозяевами, навязчиво флиртуют с мужчинами, отпускают непристойные шуточки и делают непристойные жесты.
Когда празднуют рождение мальчика, хиджры приходят и осматривают гениталии малыша. Если они делают вывод о том, что ребенок будет импотентом, они говорят его родителям, что он должен быть кастрирован и стать хиджрой. «Эти дети принадлежат нам, потому что они такие же, как мы, – не мужчины и не женщины», – как сказал один хиждра. В противном случае ребенок будет оставаться импотентом в течение еще семи возрождений. На свадьбах хиджры оскорбляют жениха и его семью пародией на действительность, говоря о том, что они занимают более низкое положение, чем невеста и ее семья.
Подлинное значение хиджр на ритуальных торжествах определялось их способностью обеспечивать продолжение рода. Их женственные представители обладают силой шакти – творческой динамикой Богини матери, которую она передает им через их импотенцию. Оскопление хиджр, убивающее сексуальную страсть, в сочетании с их отречением от половой жизни – главные условия для обретения присущих им новых сил. Хиджры хорошо это знают и намеками указывают на себя как на санньясинов – странствующих нищих, посвятивших себя достижению духовной чистоты.
Однако сегодня многие индийцы из высших классов опасаются, что бесплодие хиджр скорее заразит, чем поможет их новобрачным дочерям, и потому под разными вежливыми предлогами не дают им танцевать вместе. На деле общей реакцией на хиджр обычно являются страх и насмешки. Они нередко приходят на церемонии незваными, хотя и ожидаемыми, вносят в них сумятицу и беспорядок, а потом требуют вознаграждения за оказанные услуги. Как бы то ни было, это составляет их традиционный способ заработка на пропитание. «Такими нас создал бог», – пояснил один хиджра,
не мужчинами и не женщинами, и все, что нам осталось, это ходить на праздники, посвященные рождению ребенка, или на свадьбы, показать там небольшое представление и спеть пару песен, чтобы так мы могли продать наше искусство или талант и заработать немного денег на пропитание[868].
Когда хозяева выгоняют их, не заплатив ни гроша, хиджры применяют другую свою мощную силу, накликая на них иногда сбывающиеся проклятия. Один хиджра, которого в прямом смысле слова выкинули с празднования рождения ребенка, узнал, что его проклятие сбылось на следующий день, когда мальчик заболел и умер. «Под вопрос было поставлено уважение к нам», – позже пояснил хиджра.
Такие хиджры, как правило, ненавидят других, не соблюдающих аскетический целибат, а занимающихся гомосексуальной проституцией. Истинные хиджры хорошо осведомлены о том, что их статус зависит от соблюдения ими целибата, а также от отношений с богиней. К своим собратьям, занимающимся проституцией, они относятся как к фиктивным кастратам и обвиняют их – вполне обоснованно – в том, что те порочат репутацию хиджр.
В современной Индии слышны обвинения в том, что численность хиджр возрастает за счет того, что они похищают своих жертв и насильно их кастрируют. Несмотря на шокирующее впечатление, производимое такими слухами, исследователи определили, что большинство хиджр проходят кастрацию добровольно. У многих из них тенденция к изменению пола проявляется еще в детстве, и за это их преследует общество, включая собственные семьи. Некоторые просто приходят к выводу о том, что такая работа лучше, чем что бы то ни было другое из того, на что они могут рассчитывать[869].
Несмотря на обвинения и двойственность общественного восприятия, хиджры продолжают оставаться институтом организационно оформленного третьего пола. Их импотенция, кастрация и соблюдение сексуального воздержания объединены, чтобы создать средство для передачи чар Бахучары Маты, нарушающих нормальное функционирование в тех случаях, когда она и ее сексуально изувеченные приверженцы награждают простых смертных способностью к деторождению и другими проявлениями благодати. Кроме того, богиня предоставляет хиджрам возможность зарабатывать средства на жизнь, благословляя или проклиная их сомневающихся хозяев. Несмотря на то что численность отклоняющихся от нормы (занимающихся мужской проституцией) хиджр возрастает, истинные хиджры дорожат своим целибатом как тем качеством, которое в большей степени, чем любое другое, принесет им немножко больше общественного признания и уважения.
Кастраты в опере
В 1737 г. испанский король Филипп V страдал от такой жестокой хронической депрессии, что супруга-королева Елизавета Фарнезе опасалась за его жизнь. Чтобы как-то оттянуть его кончину, она наняла великолепного оперного певца Карло Броски, известного лишь под псевдонимом Фаринелли, чтобы тот очаровывал ее мужа своим искусством. Каждый вечер итальянец должен был петь четыре песни, которые Филипп слушал, впадая в транс, и, может быть, благодаря именно этому прожил еще девять лет. Что же это за музыка была такая, которая смогла спасти жизнь королю? Представьте себе голос, мелодичный как флейта, с удивительно гармоничными звуками, какие только может извлечь человеческая гортань, голос, который устремляется ввысь по воздуху «как жаворонок, …опьяненный собственным полетом». Представьте себе голос, который преобразует чувства в звуки, настолько восхитительные, будто кажется, что вместе с ними парит душа, опираясь на собственные крылья. И еще вообразите «спокойный, мелодичный, торжественный и звучный музыкальный язык», который как громом поражает слушателей, погружает их в состояние исступленного восторга силой и сладкозвучием самой восхитительной музыки под небесами[871].
Это было сопрано или контральто, сочетавшее в себе мощь мужских легких и физического телосложения с женским высоким, благозвучным диапазоном. Это был голос оперного кастрата – оскопленного мальчика, достигшего возмужания спустя годы интенсивного оперного обучения в лучших консерваториях.
Драгоценное музыкальное чудо было отнюдь не дешевым, даже по меркам кастратов, достигавших в опере блистательных успехов. Цена включала несчетное число мальчиков, убитых неумелыми хирургами, объяснявшими их смерти несчастными случаями, и еще большее количество оставшихся в живых, чья нормальная жизнь была разрушена, а в опере выступать они не смогли. Они становились многочисленными жалкими неудачниками, отвергнутыми после того, как их таланты оказались недостаточными, чтобы соответствовать строгим требованиям оперных маэстро и взыскательной аудитории. Их, этих сексуально искалеченных людей, не обученных никаким ремеслам, обрекали на такую жизнь, какую они были в состоянии вести сами.
В отличие от них, немногие действительно успешные оперные кастраты со скоростью снаряда, выпущенного из катапульты, взлетали из повседневности к славным свершениям, бесконечному преклонению и карьерам, насыщенным личным и профессиональным удовлетворением, обеспечивавшим материальное благосостояние и спокойную старость. Фаринелли, возможно, самый великий из всех, стал живым подтверждением того, что триумфальные последствия операции половых органов могли оказать благотворное влияние на естественные выдающиеся музыкальные способности. «Один Бог, один Фаринелли!» – простонала одна его светская почитательница, непреднамеренно произнеся самую запоминающуюся эпитафию своего героя[872].
Происхождение оперных кастратов неясно, но причина его известна – запрет женщинам петь в церкви и появляться на сцене. До XV в. их заменяли мальчики с высокими голосами. Испанцы создали такой способ пения, который усиливал слабые мужские голоса до вибрирующих трелей, напрягавших голосовые связки, но позволявших издавать звуки, присущие женским голосам. «Певцы, певшие фальцетом», создали новые музыкальные произведения для вокального ансамбля – капеллы, ставшие особенно популярными в середине XV в., благодаря чему возникли более обоснованные надежды на расширение музыкального диапазона и тембра.
К 1600 г. начали появляться оперные кастраты, причем в немалых количествах. (Некоторые высказывали предположения о том, что и те «певцы, которые пели фальцетом», на деле были переодетыми оперными кастратами. Это возможно, но недоказуемо.) В 1599 г. в ватиканский церковный хор были приняты первые оперные кастраты, несмотря на то что официальная Церковь кастрацию запрещала. В XVII в. возникла итальянская опера – популярное представление, получившее распространение в разных странах, требующее певцов с женскими голосами. Поскольку женщинам все еще запрещалось подниматься на сцену, прекрасным решением вопроса становились оперные кастраты. И действительно, до конца XVIII в. итальянская опера и оперные кастраты были неразрывно связаны, и 70 процентов оперных певцов-мужчин были кастратами[873].
В XVIII в. оперный кастрат Филиппо Балатри сочинил остроумный и поэтический отчет о своей жизни легендарного певца-сопрано. Его произведение представляло собой нечто вроде ироничных размышлений с оттенком горечи о его судьбе; оно стало первым публичным откровением о том образе жизни, который были вынуждены вести оперные кастраты.
К XIX в. острое чувство унижения, которое испытывал Балатри от кастрации, стало переходить в коллективное сознание любителей оперы. Хормейстеры и виновные родители начали сочинять истории о том, как на их попечении оказались неизменные на протяжении жизни мужские сопрано. Одним из самых типичных объяснений было такое: «На него напал кабан, повредил его половые органы, и ему потребовалась операция»[874]. В конце концов, через двести лет, приводивших слушателей в состояние транса, такое положение завершилось. Опере больше не были нужны кастраты, хотя хор Сикстинской капеллы и другие церковные хоры Рима продолжали использовать кастратов, особенно изувеченных специально для этой цели. Последним из известных оперных кастратов был Алессандро Морески, в 1903 г. сделавший граммофонные записи, а в Сикстинской капелле выступавший до 1913 г.[875]
Большая часть кастратов (но не Фаринелли) были мальчиками из бедных семей, чьи родители стремились добиться большего. Первым шагом на этом пути становился визит в консерваторию для оценки голоса. Положительный ответ означал возможность кастрации, и родители начинали заниматься подготовкой к нелегкой процедуре. Доктора, специализировавшиеся на нелегальной операции, в основном жили в Болонье. Ребенка одурманивали опиумом или каким-нибудь другим наркотиком и сажали в ванну с очень горячей водой, где он сидел, пока не начинал терять сознание. Тогда хирург обрезал протоки, ведущие к яичкам, которые позже съеживались и высыхали.
Выживавших пациентов принимали в консерватории, где они учились до десяти лет. Поскольку их считали хрупкими и болезненными, им давали лучшее питание и более теплые комнаты, чем сексуально не искалеченным студентам, за их здоровьем тщательно следили. Тем не менее многие из них ненавидели учебу и сбегали. У других, хоть они и считались сопрано, голоса были невыразительными. Истинная проблема, возможно, состояла в интенсивности и объеме работы: шесть часов уроков в день, а в дополнительные часы – занятия на клавесине и музыкальная композиция.
В возрасте от пятнадцати до двадцати лет, после успешной сдачи нескольких экзаменов, кастрата ждал оперный дебют – в роли женщины. Его незрелость, женоподобная внешность и восхитительный голос обеспечивали ему незамедлительное поклонение. Его окружали почитатели, в него влюблялись как женщины, так и мужчины. Казанова, например, так описывал свое первое впечатление об одном кастрате:
В хорошо скроенном корсете его талия казалась талией нимфы, и почти как невероятное воспринимался тот факт, что его грудь была ничуть не хуже – ни по форме, ни по красоте – женской груди; но самое главное состояло в том, что все это было достигнуто за счет чудовищного увечья[876].
И действительно, разница между стройными, безусыми сладкоголосыми молодыми людьми, изображавшими на сцене девиц (с подкрашенными губами, ниспадающими локонами, в женском платье), и нормальными актерами-мужчинами, которые играли женщин раньше, была:
Здесь видишь крепкую пастушку в непорочно белых одеждах с чуть пробивающейся нежно-голубой бороденкой и выпирающими ключицами… сжимающую букет цветов в кулаке, которым, наверное, вполне можно было бы сбить с ног Голиафа, и толпу молочниц, выходящих на звук ее широких шагов[877].
Кроме того, кастраты были прекрасно обучены и отлично разбирались в музыке. Тем не менее некоторым не удавалось набрать достаточно высокий балл, и их посылали на гастроли в провинциальные оперные театры.
Несмотря на положение звезд, кастраты нередко сталкивались с чувством сильной неприязни, порой даже ненависти. Ревнивые коллеги и широкая публика с презрением относились к их кастрации, обвиняли их в искушении других мужчин гомосексуальностью и презирали за высокомерие и тщеславие. Многие кастраты были знаменитыми тайными возлюбленными, с которыми хотели грешить многочисленные поклонницы. Это определялось, во-первых, тем, что от них нельзя было забеременеть, а во-вторых, им не терпелось посмотреть, как выглядят знаменитые гениталии, составлявшие притчу во языцех. Все это внимание не улучшило образ кастратов по сравнению с нормальными мужчинами[878]. С их собственной точки зрения, такие сексуальные победы имели сладковато-горький привкус, поскольку закон запрещал кастратам жениться, и по крайней мере один из них умер из-за этого запрета с разбитым сердцем.
А что же происходило с кастратами, соблюдавшими целибат? На деле они были достаточно редки, хотя вполне вероятно, что блистательный Фаринелли оставался целомудренным, поскольку был стыдлив. Кастрат Филиппо Балатри тоже соблюдал целибат. Он боялся, что женщина скоро обнаружит его сексуальную неполноценность и утратит к нему интерес, и с присущей ему иронией так объяснял, почему не женился:
по милости Господа, за счет собственного трудолюбия и благодаря хирургу Аккорамбони де Люкка <я> никогда не женился на женщине, которая сначала меня бы немного любила, а потом стала бы на меня кричать.
Балатри указал в завещании, чтобы его труп не обмывали, как положено, «не только потому, что мне это представляется неприличным, но и потому, что я не хочу представлять себе, как они забавляются, разглядывая меня с целью разобраться в том, как устроены сопрано»[879].
Оперные кастраты были уникальным типом евнухов. В отличие от китайских, османских и византийских евнухов, а также от подлинных хиджр, они редко соблюдали целибат, и целомудрие никогда не упоминалось в числе их качеств. Основную роль для них играли тембр, диапазон и сила их голосов, а не жизнь за пределами оперного театра. Хотя их часто презирали за перенесенное увечье и, как всем евнухам, по закону им запрещалось жениться, поскольку они не были способны к продолжению рода, большинство из них в сексуальном плане жили такой же активной жизнью, как и другие мужчины. В нашем повествовании они принадлежат разделу о целибате кастратов из-за их громкой славы. На деле кастраты являются доказательством par excellence[880] того, что если кастрация была не настолько жестокой, что напрочь убивала половое влечение, ее жертвы редко добровольно выбирали воздержание от тех типов сексуальных отношений, возможность которых определялась степенью их увечья. Но даже в этом случае должна была существовать комбинация важных стимулов соблюдения целибата и сильные сдерживающие факторы его нарушения. Большая часть кастратов, то есть частичные кастраты со слабой мотивацией к сохранению целомудрия в связи с безнаказанностью за его нарушение, тешили свою сексуальность примерно в той же степени, что и другие мужчины – известные артисты, всегда окруженные свитой обожавших их и доступных женщин (и некоторого числа мужчин).
Кастрация в наказание за преступление
Есть некоторая наивность в представлении о наказании виновных в преступлении частей тела – например, в том, что ворам рубят руки. Если следовать такому подходу, почему бы не наказывать половые органы людей, совершающих преступления на сексуальной почве? Или онанистов и гомосексуалистов, которые бросают вызов правилам хорошего тона и рискуют своим здоровьем? На протяжении столетий логика таких предложений удовлетворяла многих представителей власти, ответственных за соблюдение законности. И, таким образом, покончить с их – скажем так: с чем угодно, лишь бы окончательно решить проблему.
Практика увечья половых органов была освящена веками. Как средневековое наказание за изнасилование или измену это соответствовало jus talionis[882] – око за око. С 1906 г. в Европе это был обычный приговор для преступников на сексуальной почве. В XIX в. двоюродный брат Чарльза Дарвина Фрэнсис Гальтон придумал термин «евгеника» для системы, призванной увеличить генетический фонд людей за счет отбора для воспроизводства «лучших» их представителей. Очевидным способом предотвратить участие в этом процессе «неполноценных» была их стерилизация. В 1931 г. британский парламент решительно осудил законодательство в пользу евгеники, но в других странах Европы его с энтузиазмом поддержали. Сотни тысяч несчастных были стерилизованы как для «улучшения нации», так и для экономии средств нации, что случалось чаще.
Физическая кастрация – удаление яичек – представляет собой тот же процесс, который применялся к кастратам, чтобы остановить развитие их гортанных структур. У взрослых это снижает половое влечение и убавляет сексуальную активность, что делает кастрацию приемлемой при обращении с преступниками на сексуальной почве. Она также была использована в евгенике. В США кастрация по мотивам евгеники продолжалась с 1899 по 1930 г., а в нескольких южных штатах использовалась в качестве предпочтительного наказания для чернокожих мужчин, обвинявшихся или хотя бы подозревавшихся в изнасиловании белых женщин.
В Европе евгенику с энтузиазмом встретили в Германии, и принятый в 1933 г. «Закон о предотвращении рождения потомства с наследственными заболеваниями» сделал стерилизацию обязательной для всех, кто страдал наследственными проблемами со здоровьем. В этом оказывал поддержку Институт кайзера Вильгельма, разъясняя врачам детали «расовой науки» и обучая их выполнять связанные с ней обязанности. Нацистское «правосудие» тоже нередко прибегало к увечью половых органов. В эпоху Третьего рейха были стерилизованы, и многие из них кастрированы, четыреста тысяч человек, осужденных на запрет иметь детей. К одной из первых групп, отобранных для этой процедуры, относились «рейнландские бастарды» – смешанные в расовом отношении дети, рожденные от немецких матерей и афроамериканских военных из оккупационных войск после Первой мировой войны. К числу отбиравшихся для стерилизации относились и те, кто страдал от слепоты, глухоты, физической инвалидности, умственной неполноценности, шизофрении и маниакальной депрессии. Бродяг, бомжей и алкоголиков также могли причислить к умственно неполноценным и на этом основании стерилизовать.
Особенно пристальное внимание вызывали сексуальные отклонения и извращения, и потому с пристрастием разыскивали и ловили гомосексуалистов. Имперское министерство юстиции постановило, что каждый акт гомосексуализма между взрослыми почти наверняка является следствием инстинкта, приобретенного в силу дурной наследственности. Один тюремный врач сделал так много операций кастрации, что усовершенствовал их технику и скорость проведения до такой степени, что на каждого пациента ему было достаточно восьми минут, причем он использовал только местную анестезию.
В Скандинавии, США и Канаде также существовали крупные движения, связанные с евгеникой. В Дании пересмотрели закон о стерилизации 1929 г. так, что к 1935 г. он очень напоминал немецкий и другие европейские законы такого рода. Кандидатам должно было быть не меньше двадцати одного года, и виновники должны были совершить «серьезное сексуальное» преступление, включая инцест и эксгибиционизм. Хотя гомосексуализм и проституция при этом из списка сексуальных преступлений исключались, некоторых мужчин за это кастрировали. Часть мужчин предпочитали кастрацию тюремному заключению.
В 1941 г. Швеция также расширила свои законы 1934 г., включив в их состав «антиобщественные», и потому оказалась неспособной позаботиться о детях преступников. И датские, и шведские законы оказали влияние на Финляндию, где утвердили аналогичные акты в 1935 г. Норвегия сделала то же самое в 1934 г., Эстония – в 1937 г., а Исландия и Латвия – в 1938 г. Всего в Европе в качестве наказания за различные сексуальные преступления были кастрированы тысячи мужчин.
В 1929 г. двадцать четыре штата США, в частности Калифорния и Виргиния, приняли законы о стерилизации с целью исправления проблем, связанных с генетическими изъянами. К 1958 г. было кастрировано 60 929 человек, причем тех из них, кто пытался скрыться, полиция разыскивала и заставляла вернуться к этой процедуре.
В Канаде законы, имеющие отношение к евгенике, были приняты только в провинциях Британская Колумбия и Альберта. В Британской Колумбии стерилизовали не более нескольких сот человек. В Альберте с 1928 по 1971 г. Совет по евгенике вынес решение о стерилизации двух тысяч восьмисот двадцати двух граждан. Около семисот из них, которые живы до настоящего времени, возбудили судебные дела о компенсации.
Кастрация за сексуальные преступления часто приводила к появлению евнухов, и чем старше был кастрат, тем большей была вероятность того, что операция приведет к его импотенции. Исследования, проводившиеся с ними, свидетельствуют о том, что непосредственно после операции по меньшей мере 60 процентов утрачивали половое влечение и потенцию, а со временем это происходило еще с 20 процентами. Им были присущи и другие побочные эффекты: приливы крови, уменьшение волосяного покрова на лице и теле, развитие жировой ткани, изменения кожи, при которых она становилась более мягкой, рыхлой и дряблой, на лице возникало больше складок и сеточки морщин, оно приобретало черты, характерные для лица кастрата[883]. Кастрация также приводила к снижению рецидива сексуальных преступлений с 84 процентов перед операцией до примерно 2,2 процента после нее.
В настоящее время стерилизация сексуальных преступников проводится путем не физической, а химической кастрации. Она считается менее жестокой и потенциально обратимой. Проводится серия уколов гормонами или другими медицинскими препаратами, которые снижают сексуальное влечение, тем самым улучшая способность пациента реагировать на разные типы психотерапии и изменение поведения. Химическая кастрация используется в США, Канаде и Европе. В результате ее применения возникает несколько больше рецидивистов (около 6 процентов, как сказано в одном исследовании), чем при физической кастрации.
В наше время новый закон о евгенике и защите здоровья в перенаселенном Китае направлен на то, чтобы предотвратить «неполноценные рождения» через сочетание принудительной кастрации, стерилизации, абортов и целибата. Он применяется к людям с наследственными, венерическими, инфекционными заболеваниями (например, гепатитом Б), с сильным душевным расстройством.
В Таиланде в настоящее время развивается любительская форма неофициальной, но радикальной кастрации[884]. Больше сотни мстительных женщин подмешивали неверным мужьям наркотики в еду или питье, а потом отрубали их половые члены. Власти отнеслись к этой проблеме настолько серьезно, что создали Патруль полового члена. Этот Патруль вызывают, когда очередная жертва приходит в себя и обнаруживает, что область тела в районе расположения половых органов в крови, а сам важнейший орган отсутствует. Как поисковый отряд они осматривают близлежащие поля в надежде найти половой член, отрубленный с безжалостной жестокостью, причем делают это как скоростной пробег, надеясь успеть в больницу, чтобы его хоть как-то смогли восстановить. Нередко его находят, но одна женщина в ярости смогла их провести, прикрепив половой член мужа к шарику, наполненному гелиево-воздушной смесью, для полной уверенности в том, что муж никогда не сможет его себе вернуть.
Одним из следствий волны ампутаций половых членов стало то, что тайские хирурги теперь лучшие в мире специалисты по их восстановлению. Один хирург восстановил владельцам тридцать один такой орган. Другим следствием является некоторое увеличение численности монахов буддийских монастырей, поскольку некоторые новые кастраты, стремясь примириться с состоянием стерильности, ищут духовного утешения в религии в качестве монахов.
А те, кто занимается таким варварством, – женщины, не желающие терпеть легкомысленного поведения супругов на стороне и их любовниц, разворачивают свою незаконную, но действенную кампанию. Если их находят виновными в совершенном преступлении, им грозит десять лет тюремного заключения, но суть проблемы состоит в том, что они готовы сидеть в тюрьме столько, сколько нужно, чтобы в зародыше пресечь неверность мужей.