Иоанн взял за правило везде и всегда при встречах проявлять к некатоликам дружелюбие и приязнь. В Турции он помогал освобождать и вывозить евреев из нацистской Германии, а во Франции после войны содрогался от ужаса, когда смотрел фильмы с грудами трупов в Бухенвальде и Аушвице. «Как это возможно? Мистическое Тело Христово!» Когда группа иудеев навестила его после того, как он уже стал папой римским, он вышел к ним и просто повторил слова библейского приветствия: «Я – Иосиф, брат ваш!»
Иоанн просил о том, чтобы в нем, папе римском, видели не политика и не ученого, а «доброго пастыря, защищавшего истину и добродетель». Он часто покидал Ватикан и отправлялся в приюты, тюрьмы, школы и церкви. Однажды он даже нанес папский визит странствующему цирку-шапито и дружелюбно потрепал львенка по имени Долли. Он распрощался с обычаем, по которому посетителей не пускали в собор Святого Петра, пока папа гулял внизу, в саду. «А почему бы им не посмотреть? Я же не делаю ничего скандального!»
После того как папа Иоанн XXIII объявил о своем решении созвать всеобщий Собор, он сказал, что цель Собора – aggiornamento, в переводе с итальянского – «обновление». Это предполагало не только адаптацию к внешней жизни современного общества, но и полное внутреннее изменение образа мыслей. Иоанн явно задумывал все так, чтобы Собор перешел от жестких законодательных рамок прошлого к пастырским заботам настоящего. Многие ожидали, что aggiornamento приведет к революционным переменам в Церкви, – как обращение Константина Великого или Реформация. Такое преображение призывало отвергнуть близкую связь религии и политики, которую установил Константин, и отречься от тесных рамок мышления, рожденных в дни Контрреформации. Иоанн XXIII определенно стремился к тому, чтобы Церковь шла в ногу с современным миром. Aggiornamento, как ни посмотри, было амбициозной программой.
Уже в первые дни того яркого октября, когда 2540 из 2908 достойных кардиналов, патриархов, епископов и аббатов прибыли в Рим, было ясно, что Второй Ватиканский Собор будет отличаться от всех прочих. На Первом Ватиканском Соборе, прошедшем в 1869–1870 годах, было лишь 600–700 священнослужителей, провозгласивших непогрешимость папы. На Тридентском Соборе, который длился восемнадцать лет и осудил протестантскую Реформацию, за декреталии отдали голос лишь 200 человек. На этот раз на Соборе было 230 священников из страны, которая оставалась миссионерской территорией до 1908 года: из Соединенных Штатов Америки. Американская группа по численности уступала только итальянской, насчитывавшей 430 человек. Еще было 230 африканцев, и более 300 гостей приехали из стран Азии.
Второй Ватиканский Собор был первым, созванным не для того, чтобы противостоять ереси, провозглашать новые догматы или выстраивать воинов Церкви против враждебных сил. Тот же Тридентский Собор (1545–1563) вновь утвердил действенность индульгенций, в которой усомнился Лютер, и воздвиг догматическую цитадель против протестантской Реформации. Вступительная речь папы звучала как наказ: Собор прежде всего не должен быть направлен «против» – только «за». Дни государственной Церкви, как он признал, были сочтены. И он сказал: в новой, зарождающейся эре Церковь не должна стремиться к тому, чтобы поддержать свой авторитет силой оружия или репрессий. Она должна «править исцеляющим милосердием, а не суровостью». И цель Собора – в том, чтобы позволить Церкви «обновиться». Модернизация приблизила бы время объединения христианства, когда молитва Христа «да будут все едино» могла бы исполниться.
То были смелые слова. И их предстояло проверить на деле уже спустя два дня, когда епископы и аббаты заняли свои складные кресла с зеленой обивкой и началась первая сессия Собора. Сперва священникам предстояло избрать достойных кандидатов на десять пожизненных постов. На столах, как «руководство к действию», лежали списки, предоставленные подготовительными комиссиями. Этими комиссиями управляли кардиналы папской курии, гражданской службы Ватикана, которую контролировали итальянцы. Списки для «руководства к действию» подразумевали: все пройдет более гладко, если священники изберут тех, к кому благоволила курия. Вопрос был в том, кто будет править Собором: папская курия или отцы-священники? А за ним крылся еще более фундаментальный вопрос: насколько Ватикан откроется миру?
В тот день голосования не случилось. С кресла у председательского стола, где сидели десять кардиналов, поднялся седовласый, слегка сутулый человек с ястребиным носом и, взглянув на священников, сидевших в два длинных ряда, сказал: «Списки кандидатов, что готовились еще до Собора, мы не примем. Но времени на выбор наших кандидатов у нас нет. И потому мы просим отложить принятие решения, чтобы мы смогли определиться с намерениями».
Просьбу поддержали, она была одобрена, и не прошло и получаса, как собрание разошлось. К этому призвал кардинал Ашиль Льенар, архиепископ Лилля в Северной Франции. Ему было семьдесят восемь лет. Он шесть месяцев готовился к Собору – и в этих «руководствах к действию», которые многим священникам казались всего лишь мерой, призванной ускорить процедуру, он усмотрел маневр, нацеленный на то, чтобы направить ход Собора в определенное русло. Но епископы показали, что не собираются просто одобрять решение экспертов папской курии. И два дня спустя, когда они выбрали десятерых, состав был уравновешенным и действительно международным.
Эти стратегические маневры в первые дни Собора прочертили границу между двумя группами епископов, ставших известными как «консерваторы» и «сторонники прогресса». На стороне первых, как сказал Фрэнсис Маккул, иезуит и библеист из Мэриленда, были «те, кто видел в будущем угрозу прошлому»; на стороне последних – «те, кто видел в будущем обещание грядущего». И два представления сталкивались в прямом смысле по каждому вопросу.
Консерваторы в основном принадлежали к папской курии, центральному административному органу Ватикана. В большинстве своем пожилые итальянцы, жившие в отдалении от мира, они оказывали самое широкое влияние не только на мировое католичество, но и на самого папу. Как правило, их все устраивало в Церкви, и любые попытки что-либо в ней изменить они встречали враждебно.
И вряд ли нашелся бы человек, подходящий на роль консерватора более, чем 72-летний эрудит, кардинал Альфредо Оттавиани. Сын пекаря из римского района Трастевере, Оттавиани большую часть жизни провел в Ватикане, на территории в одну квадратную милю. В какой-то мере он был пленником своей должности: он должен был следить за чистотой доктрин и осуждать ересь. В «Папском ежегоднике» его имя появляется двадцать три раза; он участвовал в семи конгрегациях, двух комиссиях, одном трибунале и был защитником двадцати двух религиозных орденов. Критики говорили, что он считал все новое неправильным. Но на самом деле он говорил о том, что новое не обязательно бывает верным.
Многие консервативно настроенные сановники вообще не хотели Собора и за глаза называли его «папской прихотью». Они пытались саботировать подготовительную работу и тянули с ней: им казалось, что Собор навредит Церкви, обнажив ее внутренние отличия. И они решительно намеревались сохранить за собой власть на принятие решений, которую давала им курия под управлением сановников-итальянцев, гордящихся своей замкнутостью.
У сторонников прогресса не было единого лидера, но они собрались вокруг талантливой группы кардиналов из Германии, Франции, Австрии и стран Бенилюкса. Их типичным представителем был кардинал Ян Альфринк, высокий атлет, глава Католической Церкви в Нидерландах. Там Альфринк так часто общался с протестантами, «отделившимися братьями», что в одной итальянской газете его назвали «антикатоликом».
Собор продолжил работу в ходе четырех различных встреч. Первая сессия длилась с 11 октября по 8 декабря 1962 года; еще три состоялись в течение следующих трех лет и проходили осенью.
С самого начала было понятно: консерваторы и сторонники прогресса разделяют противоречивые взгляды. Еще на первой сессии приверженцы прогрессивных идей хотели изменить литургию, чтобы на ней звучала не латынь, а современные языки, что позволило бы мирянам принимать в ней участие. Естественно, консерваторы возражали.
Более фундаментальные проблемы касались предложенного документа (программы) по поводу божественного откровения. Программы готовил богословский комитет под началом кардинала Оттавиани, и в ней решительно и бескомпромиссно говорилось о двух источниках откровения: ими были Священное Писание и традиция, признаваемая в римском католичестве со времен Тридентского Собора. Сторонники прогресса, не видя никакого смысла в том, чтобы заострять внимание на различиях между католиками и протестантами, хотели представить Священное Писание и традицию двумя притоками единой реки. И главный вопрос звучал так: были ли хоть какие-то истины веры, обретаемые только в традиции – или же все истины веры можно было найти в Священном Писании?
Споры бушевали недели две. Наконец 1368 отцов Собора выступили за то, чтобы оставить документ Оттавиани без рассмотрения, но для принятия решения необходимо было как минимум две трети голосов. Папа Иоанн XXIII, наблюдавший за ходом Собора из своих апартаментов по замкнутой телевизионной системе, вмешался и велел составить программу заново. Этим занималась уже новая комиссия, которую возглавили кардинал Оттавиани и кардинал Августин Беа, иезуит, глава недавно сформированного Секретариата для содействия христианскому единству и лидер сторонников прогресса на Соборе. Как сказал канадец Грегори Баум, богослов, присутствующий на Соборе, «тот день вошел в историю как конец Контрреформации».
3 июня 1963 года, в разгар подготовки к новой сессии, папа Иоанн XXIII умер, и в скорби застыл весь религиозный мир. 21 июня кардинал Монтини, архиепископ Милана, взошел на папский престол как папа Павел VI – и немедленно объявил о своем намерении продолжить Собор.