Историки склонны рассматривать это развитие как еще один пример приватизации веры в Америке. Даже в волнении огромной толпы слушатели мегацеркви искали веру, способную послужить их личной жизни: помочь в воспитании детей, объединить семью, привести в порядок чувства. Прихожане «со стажем» считали эти церкви «несложными» – по сравнению с маленькими соседскими церквями, которые они посещали прежде. Американцы искали частный дом, частный транспорт, частный детский сад, частную прачечную, магазины самообслуживания. Так же все было и в семьях: каждому отводились отдельная комната и даже отдельный телевизор, телефон и автомобиль, – по крайней мере, тогда, когда это было разумно экономически.
Многие мегацеркви процветают и сейчас – но многие другие уже не развиваются. Новое поколение вполне может искать общения – в противовес индивидуализму и изоляции; иные ищут другой подход, который понравится новому поколению. Сотни новых церквей появились на всей территории Соединенного Королевства и Соединенных Штатов: они пытаются охватить поколение постмодерна. «Те, кто не может изменить свои пути служения, – говорят новые голоса, – рискуют скрыть Евангелие за формами мышления и способами выражения, которые уже не подходят новому поколению». Новые церкви нацеливались на чувства и привязанности, а не на рациональность и не на линейное мышление; их волновал личный опыт, а не пропозициональные истины; они стремились впускать к себе людей и не настаивали на исключительности своей замкнутой группы, и они устраивали общие богослужения – в отличие от индивидуализма мегацерквей, при котором личность просто терялась в толпе.
Но восторг поостыл, и становится ясно, что усилия консервативных евангеликов (призванные подготовиться к духовному освобождению от умирающего мира, или вернуть нации христианский характер через политическую победу, или соединиться с потерянной культурой) не остановили поток секуляризма. Многое указывает на то, что «старая добрая религия» может стремительно перейти к статусу культурного меньшинства. Консерваторы больше не могли рассматривать упадок Церкви как проблему церквей мейнстрима или либерального направления. И когда многие их деноминации начали приходить в упадок, возникал навязчивый вопрос: падут ли они так же, как либеральные церкви? Ждет ли североамериканское христианство судьба европейского? Консерваторы больше не могли утешаться тем, что в начале 1990-х годов спад замедлился. Последние данные исследовательского центра Пью свидетельствуют: принадлежность к религии находится на самом низком уровне с момента самых первых опросов, проведенных в 1930 году. Теперь каждый пятый американец утверждает, что не относит себя ни к какой религии; у взрослых в возрасте до тридцати лет – каждый третий. Консервативные христиане утратили позиции и в отношении трех инициатив, столь важных для «религиозных правых»: аборт, права гомосексуалистов и феминизм. Однополые браки не сдерживали уже и юридически: в июне 2013 года Верховный суд отверг попытки внести в Конституцию Восьмую поправку, выдвинутую штатом Калифорния, и Закон о защите брака. Кроме того, верующие-консерваторы на Западе чувствуют угрозу и с других сторон.
Пострадали и институты семьи и брака. Традиционных представлений, по которым пара начинает жить вместе лишь после брака, а сам брак заключается навечно, не признают уже ни более широкая культура, ни даже те, кто относит себя к христианской Церкви. Общая культура отказалась от традиционной идеи брака задолго до того, как та оказалась в «осаде» однополых интересов. Семьи с одним родителем (каждая пятая) и работающие женщины (не менее 40 % от общего числа рабочих) еще больше ослабляют стабильность дома и семьи.
А утром 11 сентября 2001 года американцы столкнулись с радикальным терроризмом – и поняли, что религия, и даже религиозный фанатизм, будет формировать политический ландшафт в обозримом будущем. Два авиалайнера, заправленные реактивным топливом, врезались в две башни Всемирного торгового центра в Нью-Йорке. Террористы не сумели снести здания в 1993 году, но на этот раз им удалось. Третий самолет влетел в Пентагон, и пассажиры схватились с угонщиками, прежде чем четвертый самолет, предназначенный для Белого дома, упал на юго-западе Пенсильвании. Почти вся Америка видела, как на их глазах рухнули башни Торгового центра.
Спустя несколько дней Джордж Буш объявил войну террористам, и после формирования коалиции, в которую вошли в основном западные страны, президент – менее чем через год – отправил войска в Афганистан, где террористы-талибы нашли себе приют и полигон. При содействии ключевых афганских полевых командиров коалиция, возглавляемая Америкой, за несколько месяцев свергла талибов и лишила их власти. Усама бен Ладен, лидер самых страшных джихадистов, был позже найден и расстрелян, но успел вдохновить на новые атаки на «неверных».
Через несколько месяцев в Кабуле, столице Афганистана, появилось новое правительство. Вскоре в войне против террора коалиция вторглась в Ирак, убежище других джихадистов, и свергла Саддама Хусейна. Однако война в Ираке, гораздо более обширной и сильной стране, оказалась намного сложнее, чем афганский конфликт.
Современность и ислам
Одно из распространенных объяснений термина современность в сути своей носит религиозный и политический характер. При таком подходе национальное государство является современным, если терпит различные проявления религиозной веры под своим большим национальным «зонтиком», относится к религии в какой-то мере нейтрально и позволяет разным голосам, скажем, исламу и христианству, жить рядом друг с другом. Эта концепция полезна для понимания ислама. После Первой мировой войны почти весь арабский мир разделился на государства (порой весьма шаткие, где группы непримиримых противников жили под одним флагом) под наблюдением европейской нации (для большинства арабов это – христианские государства). Это устройство – часть более широкой картины под названием «империализм».
Хотя христиане изменили привычный уклад, согласившись на требования современного государства вскоре после Реформации (по завершении Тридцатилетней войны), ислам по сути почти непременно социален и политичен; его приверженцы, как правило, считают, что все законы должны приниматься правительством на основе ислама – и это будет правоверно. Какое-то время мусульманский мир жил в современных государствах, спонсируемых европейскими странами под дулом пистолета. Правители, тот же Садат в Египте и иранский шах, жестоко подавляли радикальные голоса, чтобы сделать возможным существование этих современных государств возможными. Считалось, что Египет и Иран живут по западному образцу. Как только арабские народы начали выступать за политическую независимость, исламские радикалы быстро и крепко захватили контроль. Революция в Иране внезапно перевела страну от прозападной нации под власть жестких исламистов. Время покажет, какие страны среди арабского народа выберут строгий ислам или примут какое-то современное решение.
В настоящее время голоса радикальных мусульман-шиитов, кажется, формируют большую часть политического ландшафта и культуры. Мусульмане, выступающие за современность – их, как кажется студентам, большинство, – сейчас довольно сдержанны. Подъем радикального ислама изменил религиозный ландшафт во всем мире, и многие арабские страны в настоящее время под властью радикалов. Следует отметить: исламские правители в истории терпимо относились к христианам до тех пор, пока те покорно оставались в мусульманских странах гражданами второго сорта.
Сегодня христиане в арабском мире страдают. В 1900 году Ближний Восток и Северная Африка были на 15 % христианскими; сто лет спустя эта доля снизилась до 5 %. Некогда арабских христиан было много, сейчас их меньше: их заставляют отречься от веры, изгоняют, убивают. Возможно, столь же важно то, что есть и мусульмане, живущие на Западе с миссионерскими и даже воинственными целями. Христиане должны учитывать угрозу, которую таит для них радикальный ислам и в арабском, и в западном мире. И им, уже как верующим, грозит еще большая опасность: оказаться неверными Христу – если мусульмане не увидят, как любовь Христа проявляется в открытом свидетельстве о Нем и в заботе о ближних.
Мы непрестанно получаем свидетельства о том, что мусульмане обращаются в христианскую веру. Их стремление открыться Евангелию неизмеримо. Порой они даже видят Иисуса во снах – это поразительно благая весть для евангеликов в арабском мире. Подпольные церкви все так же упорствуют, христиане желают служить и жить среди мусульман, и это придает сил тем, кто исповедует веру в Христа в тех краях. Эти христиане, призванные жить в арабском мире – одни из самых великих защитников миссионерства.
Помимо того, что Церковь знает о мусульманских радикалах и о том, как те опасны, ее еще и призвали встречать новую волну иммигрантов. Закон об иммиграции и гражданстве 1965 года, он же закон Харта-Целлера, был частью гражданских прав и поощрял иммиграцию из Азии, Ближнего Востока и Африки. Разнообразие рас увеличила и нелегальная иммиграция из Южной и Центральной Америки. Церковь содействовала прогрессу в расовом вопросе, но евангелики во многом поддерживали расовую сегрегацию и разделение по экономическому положению. Раса и статус идут рука об руку: англиканские церкви, более великодушные и открытые, охотнее примут семью чернокожих, если те согласятся жить по ценностям Запада.
Пока миссии расцветали по всему земному шару, западные христиане столкнулись с другой проблемой. Деноминациям и миссионерским организациям евангеликов урезали бюджет. Евангелики спрашивали: что делать миссиям? Решать гуманитарные проблемы? Или все-таки спасать души? И до какой степени миссионерам позволено навязывать иностранцам свои культурные предрассудки? Обширный контакт с мировыми религиями тоже заставил поумерить пыл. Разнообразие народов и стран, ислам, глобализация технологий – все это добавляет проблем. Такое чувство, что проявлять миссионерское рвение за океаном было легче, – а когда благодаря технологиям мир «сузился» и все стали ближе друг к другу, все стало только сложней.