История церкви, рассказанная просто и понятно — страница 22 из 118

Константин – символ завершения эры кафолического христианства и начала эры христианской империи (312–590). Отважные мученики ушли в прошлое. Началась христианизация империи, а с ней пришло и имперское вмешательство в дела Церкви. И отрицательные последствия этого мы можем видеть по сей день.

Как могли события обернуться таким образом? Почему презираемый и гонимый «предрассудок», называемый христианством, вдруг вышел из сумрака римского общества и принял, почти в мгновение ока, власть над духом обширной и могучей империи?

Разворот империи

Чтобы уяснить значение этого сдвига в судьбе христианства, нам нужно вернуться к предшественнику Константина в императорском дворце, генералу по имени Диоклетиан.

В 284 году, когда Диоклетиан впервые облачился в пурпур, все знаки того, что империя рассыпалась на части, уже были налицо. В III веке троном владели тридцать императоров, и многие помимо них пытались на него притязать. Римский Сенат уже даже не притворялся, будто проводимые «выборы» цезаря хоть что-то значат. Родство с правящим императором не значило в определении преемника ровным счетом ничего. Напротив, когда новый император принимал корону, сыновьям или близким родственникам прежнего цезаря часто грозила быстрая казнь.

Хатчинсон и Гаррисон описывают этот кризис так:

В империи воцарились анархия и хаос. Стоило убить одного цезаря – и какой-нибудь римский гарнизон, точно по сигналу, провозглашал нового. Иногда выбор совершала преторианская гвардия в самом Риме; иногда – армии на границах. Пока III век близился к завершению, большая часть римлян из тех, кто еще о чем-то задумывался, пребывала в отчаянии: на их глазах империя стремительно неслась к упадку, и некогда гордая цивилизация стояла на краю обрыва, за которым простирался океан варварства.

Да, именно так в конце концов и случилось. Но этот крах свершился не в 300 году. На Западе до него оставалось еще 175 лет. А на Востоке империя, притязавшая на право называться Римской, существовала почти до тех дней, когда Колумб, подняв паруса, отплыл открывать Новый Свет. «Этот резкий разворот Рима от хаоса и близкого распада к новой волне расцвета и стабильности по большей части был итогом одного правления, а именно властвования Диоклетиана», занимавшего трон на протяжении двадцати лет (284–305), как раз перед Константином.

От христиан Диоклетиан «доброго слова» не удостоился: он был самым кровожадным из гонителей Церкви. Но если учесть анархию, доставшуюся ему в наследство, и возрожденную империю, которую он передал преемникам, «Диоклетиан заслуживает упоминания в ряду поистине великих императоров».

Сын рабов, родившийся в Далмации (территория современных Балкан), Диоклетиан выбрал военный путь и стал командиром армии, когда ему еще не исполнилось и сорока. Возведенный к царской порфире «решением военачальников и офицеров», все возможные проблемы с притязаниями других на власть в империи он решал так: нападал на ближайшего врага, стоявшего перед трибуналом Сената, и пронзал его мечом. «С тех самых пор его грубая солдатская рука схватила распадавшуюся империю за загривок и трясла, заставляя очнуться к новой жизни». Он не только обратил в новое наступление постепенный отход римлян из Германии и с рубежей Дуная, но и вновь подчинил большую часть далекой Британии и Персии.

Впрочем, Диоклетиан был не просто победоносным генералом. В свете дальнейшей истории значение обретает проявленное им искусство государственного деятеля. Он был убежден, что империя неуправляема. Постоянные бои на границах требовали преобразований. И Диоклетиан разделил имперскую власть еще с тремя соправителями и основал три имперских двора, причем все – вне Рима. Его собственный двор располагался в малоазийской Никомедии. Оттуда он мог пристально следить за восточными границами, откуда все время грозили вторгнуться захватчики.

План Диоклетиана был нацелен на то, чтобы защитить империю от анархии. А анархия возникла оттого, что императоров непрестанно убивали чьи-нибудь наймиты. Проницательный старый властелин верил в то, что разделение имперской власти между четырьмя правителями – двумя «августами», каждому из которых помогал соправитель, «цезарь», бывший чуть ниже рангом, – сдержит амбиции его самых вероятных противников. Теперь каждый получал возможность надеяться на то, что станет императором! Зачем тогда убивать старых правителей?

Христиан – в огонь!

Кажется, никто не знает, почему так случилось, но за два года до конца своего весьма эффективного правления Диоклетиан внезапно велел устроить самое яростное в истории преследование христиан. Да, он восемнадцать лет был убежденным язычником и совершал языческие обряды. Но прежде Диоклетиан не обращал никакого внимания на возрастающую силу христианства. Среди его придворных было много христиан-чиновников; как считалось, христианками были его жена Приска и его дочь Валерия. В главных городах империи возводились монументальные церкви, и самая большая находилась в Никомедии, столице Диоклетиана.

И вдруг старый император приказал своей армии изничтожить христиан. Вышли императорские указы, велевшие чиновникам рушить церкви, запрещать христианские богослужения, сжигать священные книги. Епископов массово брали под арест, бросали в тюрьмы, пытали и многих казнили, прежде чем императорская власть ослабла и уже не могла утопить христианскую общину в крови.

В 305 году Диоклетиан, следуя давно намеченному плану, отрекся от престола и заставил своего сына Максимиана сделать то же самое. «Диоклетианово гонение» все еще бушевало. Новый август Востока, Галерий, был полон решимости идти до конца и уничтожить христианство на корню. Христиане говорили, что именно он и был изначальным подстрекателем.

Впрочем, от крови уже тошнило даже язычников. Еще один новый август, Констанций Хлор, который правил в далекой Британии и никогда не усердствовал с гонениями в подчиненной ему Галлии, приостановил все нападки на христиан и стал оказывать им знаки благосклонности.

В 311 году, на смертном одре, Галерий понял: его попытка расправиться с религией-выскочкой потерпела крах. «Да, многие тысячи христиан отреклись от своей веры, но другие тысячи выстояли до конца, и кровь стала для их веры печатью». Пострадать за веру рвались столь многие, что епископ Карфагенский потребовал не почитать мучениками тех, кто без необходимости отдал себя на смерть.

Влияние на общественное мнение в империи было неимоверным. Даже престол уже не мог идти на риск и продолжать пытать, калечить и убивать. В своем последнем официальном указе Галерий, хоть и с неохотой и сожалением, издал эдикт о терпимости, и последнее, самое жестокое гонение на христиан, устроенное римлянами, практически во всем подошло к концу.

По смерти Галерия в империи разразилась борьба за власть. Весной 312 года Константин, сын Констанция Хлора, перешел через Альпы, стремясь выгнать своего соперника Максенция из Италии и захватить Рим. То была рискованная ставка. Но, встретившись с превосходящим войском врага на Мульвийском мосту, у самых стен Рима, Константин обрел помощь от Бога христиан. Во сне он увидел крест в небесах и слова ἐν τούτῳ νίκα («Под этим знаком ты победишь»). Это убедило его в том, что нужно наступать. 28 октября 312 года, одержав блистательную победу над солдатами Максенция, Константин усмотрел в своем успехе доказательство силы Христа и превосходства христианской религии.

Некоторые историки считали «обращение» Константина всего лишь политическим маневром. В нем осталось немало от язычника. Он устраивал заговоры, он убивал, он даже сохранил титул Великого понтифика как глава государственного религиозного культа. Но идею об исключительно политическом обращении трудно поддерживать в свете публичных и частных деяний Константина. С 312 года он открыто благоволил к христианству. При нем христианские служители обрели свободу от налогов, наравне с языческими жрецами; он отменил казнь через распятие; он прекратил гладиаторские поединки, устраиваемые в наказание за совершенные преступления; и в 321 году он сделал воскресенье выходным днем для всех. А благодаря его щедрости были выстроены величественные церкви – в свидетельство поддержки, которую император оказывал христианству.

Забота об умирающих

Неверующие римляне, как и многие в античном мире, оставляли нежеланных детей умирать. Особенно вероятными жертвами становились девочки: их рождение было не столь желанно, ибо влекло лишние траты. Христиане считали, что каждый, достойный сотворения по образу Божьему, спасет этих брошенных детей. Римляне выступали против христиан, поступавших так, и наконец были приняты законы, предписывающие наказывать верующих, спасавших детей. Константин издал указ, по которому брошенные дети принадлежали нашедшему их. Этот указ, как и многие другие, благоволил к христианам.

Этим общественным деяниям во благо христианства соответствовали перемены в личной жизни Константина. Он не делал секрета из своих христианских убеждений, воспитывал сыновей и дочерей в христианской вере и вел семейную жизнь как христианин. Незадолго до смерти император принял крещение: его крестил Евсевий, епископ Никомедийский. А после Константин отказался вновь облачиться в императорскую порфиру – и ушел из этой жизни в той самой белой одежде, в которой его крестили.

Обращение императора вдохновило Мэтью Арнолда, поэта XIX столетия, создать такие строки:

И верно, Запад одержал

Победу сим мечом,

Но покорителя держав

Смирила весть о Нем.

И герб укрыт, и в ножны – меч,

И скипетр – к ногам!

И пурпур царский – не беречь!

Презрение – царям!

Новая столица христианства

Константин дал римскому миру не только новую веру, но и новую столицу. Враг грозил империи с востока. Восточной теперь стала и официальная религия. Переход на восток был вполне естественным. И Константин выбрал лучшее место для города, которому предстояло расцвести благодаря торговле. Узкий пролив Босфор, водный путь, соединивший Черное море со Средиземным, был естественным перекрестком, на котором сходились и сухопутные, и морские пути Европы и Азии. На одном из берегов пролива располагалась идеальная бухта, достаточно узкая для того, чтобы перекрыть ее цепью и не пустить корабли захватчиков. И там уже долгие века стоял город. Его называли Византий – до 330 года, когда Константин официально нарек его новым именем. Ровно 1600 лет спустя, в 1930 году, турки снова сменили имя города и назвали его Стамбул. Но на протяжении большей части своей долгой истории это был город Константина – Константинополь, столица Византийской империи (или Восточной Римской).