Чтобы удержать мусульман в единстве, Салах ад-Дин объявил джихад, или священную войну, против христиан. Но в делах государства он, как и прежде, проявлял мудрость и терпение, а в сражениях – рыцарскую доблесть и благородство. «Воздержитесь от кровопролития, – сказал он однажды, – ибо пролитая кровь не успокоится никогда». К соглашениям он подходил со здравомыслием, и это ясно проявилось, когда он предложил Ричарду в жены свою сестру, а Палестину – как свадебный подарок; европейцев это предложение повергло в шок.
В конце концов Ричард и Салах ад-Дин заключили перемирие на три года с условием, что христианских паломников будут свободно пускать в Иерусалим. Салах ад-Дин мог пойти на эту уступку в любое время, так что перемирие едва ли возместило затраты на столь дорогой поход.
Когда начался Четвертый крестовый поход, стремлениям пап на Востоке пришлось столкнуться с суровой правдой жизни. Рвение крестоносцев ослабло. В 1198 году Иннокентий III, взошедший на папский престол, бросил все силы на возрождение духа изначальных крестовых походов. Но немногие рыцари, ответившие на его призыв, не смогли собрать безумную сумму, запрошенную Венецией за ее корабли, и венецианцы убедили крестоносцев покрыть затраты иначе: захватить Задар, христианский город на побережье Адриатического моря.
Задар годами досаждал венецианским кораблям. Крестоносцы разграбили его в 1202 году, и Иннокентий, со скорбью возгласив, что за этим алчным деянием стоял сам сатана, отлучил от Церкви всех, кто участвовал в грабежах.
Впрочем, венецианцы все так же пользовались своей выгодой и заставили крестоносцев напасть на сам Константинополь. Столица Византии, разрываемая внутренними распрями, пала под натиском рыцарей, и они, опустошив город, в 1204 году основали Латинскую империю, – порой ее называли и Константинопольской, – и очень быстро позабыли про любое «освобождение Святой Земли».
Услышав о завоевании, Иннокентий в гневе писал: «Вы не пощадили ничего святого, ни детей, ни стариков, ни женщин, ни мужчин. Вы предались разврату, прелюбодеянию и распутству пред лицом всего мира». Впрочем, он, никогда не упускал возможности политического маневра и назначил архиепископа Константинопольского исходя из интересов Рима.
Латинская империя существовала до 1261 года. Но древний город так и не восстановился. Завоевание усилило раскол двух Церквей, Греческой и Латинской, и ускорило закат Константинополя. Он пал под ударами турок в 1453 году.
На Восток в те годы приходили и другие крестоносцы, без особой цели, но ни одно из усилий, направленных на святое дело, не смогло задержать неизбежное – Святая Земля вернулась под власть мусульман. Эра крестовых походов закончилась в 1291 году, когда Акра, последняя цитадель христиан в земле, по которой ступал Иисус, покорилась тем, кто отрицал его божественную природу.
Последствия, оставленные в истории двумя столетиями религиозного рвения крестоносцев, не впечатляют. И если признать, что рыцари прежде всего стремились завоевать Святую Землю, сдержать продвижение ислама и уврачевать раскол Восточной и Западной Церквей, – тогда крестовые походы потерпели полный крах.
За время крестовых походов появилось три полумонашеских ордена: тамплиеры (они же рыцари-храмовники), основавшие первый лагерь на месте древнего Иерусалимского Храма; госпитальеры (Иерусалимский орден святого Иоанна), изначально призванные во имя заботы о больных и раненых; и тевтонские рыцари, исключительно немецкий орден. Ордена, сочетавшие монашество и милитаризм, решили защищать всех паломников и продолжать вечную войну с мусульманами. Эти крестоносцы могли выставить в бой пять сотен вооруженных рыцарей, а их огромные замки оберегали дороги и перевалы от нападений мусульман. На протяжении двух веков самой привычной картиной в королевствах крестоносцев были тамплиеры в белых одеяниях с красным крестом, госпитальеры с белым крестом на черных одеждах и тевтонские рыцари в белых одеждах с черным крестом.
Возможно, самым значительным из всего, что крестовые походы принесли папству, была возросшая роскошь. Урбан II начал Первый крестовый поход – и с тех пор римские папы первыми вдохновляли на любые военные начинания. Именно они, а не императоры, стремились объединить христианство в борьбе против ислама. Новые военные ордены и новые епископы в Святой Земле одно время пребывали под защитой пап и пользовались их помощью и поддержкой. В этой священной войне римские папы пытались обрести владычество над миром и прийти к единой Церкви, в которой бы стали одним целым и Восток, и Запад.
Но, как и архитекторы, создавшие готику и возводившие свои соборы все выше и выше, пока не надламывались, рушась на землю, башни, папы хотели свершить невозможное. Христианской Европе не были нужны ни Сирия, ни Иерусалим. Она захватила их на волне религиозного экстаза и не имела сил их удержать. Но даже после того, как торговые и городские дела увели и обычных людей, и правителей к другим интересам «в родных стенах», папы остались верны прежнему идеалу – власти христиан над Святой Землей. И он с тех пор волновал их непрестанно.
К несчастью, папы так и не учли две простые истины, о которых мы никогда не должны забывать: обладание особыми местами не гарантирует нам высших христианских радостей, да и меч никогда не был орудием Божьим в расширении Христовой Церкви. Но папы решили воспользоваться им. И после этой ошибки стал неизбежным религиозный крах всего их замысла.
Век крестовых походов
Высокое Средневековье
Рекомендации к дальнейшему прочтению
Barraclough, Geoffrey. The Medieval Papacy. New York: Harcourt, Brace & World, 1968.
Madden, Thomas. A Concise History of the Crusades. New York: Rowman & Littlefield, 1999.
Riley-Smith, Jonathan. The Crusades: A Short History. New Haven, CT: Yale University Press, 1987.
*Stark, Rodney. The Battalions: The Case for the Crusades. New York: Harper One, 2012.
20. Нектар познанияСхоластика
Готические соборы Европы вдохновляют верующих и восхищают туристов уже восемь веков. Средневековые ваятели воплощали в камне и стекле главную идею – религиозный поиск. Они хотели выразить конфликт: человек стремился к высоте неба – а Бог нисходил к самым ничтожным из людей.
Да, готика нацелена в обе стороны. Колонны, арки и шпили, выровненные, точно ряды ракет, готовых взлететь в небеса, указывают ввысь. Но сквозь цветные витражные окна свет Божий нисходит к низшим. Так архитектор видел человеческий разум и божественное откровение.
В готическом здании могло быть много окон, и больших: наружные столпы и контрфорсы устраняли необходимость в толстых стенах. Меж стройных каменных колонн архитекторы устраивали витражи. Яркими цветами – алым, синим, пурпурным, рубиновым – художники рассказывали историю от создания мира до Страшного Суда. И верующие могли думать о жертве Исаака, о переходе через Красное море, о Рождестве Христовом, о борьбе святого Антония с бесами…
Это захватывало дух. Когда закатное солнце своими мягкими теплыми лучами озаряло холодный серый камень, даже сапожник, сидевший на церковной скамье, мог ощутить, сколь близки ему Моисей, Исаия, Иисус, Павел, Августин, Бенедикт…
Свет, игравший в разноцветных витражах, был неизменным символом Бога и его путей к людям. «Бог есть свет, – писал апостол, – и нет в Нем никакой тьмы» (1 Ин 1:5). И сам Иисус некогда использовал этот образ своего же воплощения, когда провозгласил: «Я свет миру».
Готический собор выражал духовный конфликт христианской драмы: высочайшие стремления человека и нисходящий свет Бога. В сущности, человек восходит – Бог нисходит. Конечно, это сказано образно. В любом пространственном смысле к Богу не применить понятий «верх» или «низ». Но люди всегда говорили о своей нужде в терминах «достижения», а об истине Божьей – в терминах «нисхождения».
Школы в этих соборах дали начало средневековым университетам, ибо высшей задачей университета было понять и объяснить свет явленной истины Божьей. Равно так же, как крестоносцы отразили страстное желание распространить власть Бога на земли мусульман, господствовавшее повсеместно, так и университеты явили жажду познания истины Божьей – независимо от того, в какой земле она обретена.
Но как именно мир идей склонился перед законом Божьим? Как разум стал слугой веры? Этот период христианского мышления мы называем «схоластикой» [от лат. schola – «школа»]. В его ходе возникли и особый метод обретения знаний, и уникальное богословие Средних веков. Учителя схоластики, иногда называвшие себя просто именем схоластов, преследовали двойную цель: согласовать христианскую доктрину и человеческий разум и свести учение Церкви в упорядоченную систему.
Свободный поиск истины не рассматривался: главные доктрины христианской веры считались непреложными. Целью споров было показать разумность доктрин и объяснить их смысл и следствия.
И схоластика устремилась вперед на крыльях интеллектуального любопытства. Словесный образ одного схоласта из Льежа XI века подходит к великому множеству других:
Ольберт не способен был утолить свою жажду познания. Если он слышал, что где-то появился некий прославленный ученый мудрец, он тут же устремлялся туда, и чем больше он жаждал, тем больше он впитывал от каждого из магистров нечто восхитительное… И после, будто пчела, напитавшаяся среди цветов нектаром познания, он возвращался в улей, где и жил, усердный в путях веры и верный в усердии.
Жить «верным в усердии» – такой была отличительная черта средневекового образования. Его главной целью было вечное спасение. Впрочем, были и рамки: изначально образование главным образом получали люди духовного звания. Бенедикт Нурсийский настаивал на том, чтобы монахи читали и учились ради духовного развития. В итоге аббаты-бенедиктинцы создали своего рода начальное школьное образование на латыни.