Но, возможно, схоластическое богословие, как и крестовые походы, зашло слишком далеко и притязало на слишком многое и для себя, и для Церкви. Знаком того, сколь велика оказалась надменность пап, стало заявление Иннокентия III о том, что папа – судья мира, и он «поставлен между Богом и людьми; он ниже Бога, но превыше людей». Это хвастовство не прошло незамеченным, и все больше неграмотных мирян вспоминали свидетельство апостола: «Един Бог, един и посредник между Богом и человеками».
Рекомендации к дальнейшему прочтению
*Barron, Robert. Thomas Aquinas: Spiritual Master. 2nd ed. New York: Crossroad, 2008.
*Bauerschmidt, Frederick. Holy Teaching: Introducing the Summa Theologiae of St. Thomas. Grand Rapids: Brazos, 2005.
Daniel-Rops, H. Cathedral and Crusade. London: J. M. Dent, 1957.
Dauphinais, Michael, and Matthew Levering. Knowing the Love of Christ: An Introduction to the Theology of St. Thomas Aquinas. Notre Dame: University of Notre Dame Press, 2002.
Fremantle, Anne. Age of Faith. New York: Time-Life Books, 1968.
Haskins, Charles Homer. The Rise of the Universities. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1957.
*Healy, Nicholas. Thomas Aquinas: Theologian of the Christian Life. Burlington, VT: Ashgate, 2003.
McGiffert, Arthur C. A History of Christian Thought: From Tertullian to Erasmus. New York: Scribner’s, 1954.
Nichols, Adam. Discovering Aquinas: An Introduction to His Life, Work and Influence. Grand Rapids: Eerdmans, 2003.
21. Песнь госпоже бедностиАпостольская жизнь
Все, как мы знаем, любят любимых. Песни о бесконечной преданности не новы. XII век полнился балладами трубадуров – о возвышенной любви, о доблестных рыцарях, о злобных колдунах, о волшебных замках… В них звери говорили человеческим языком, и в них всегда, неизменно, присутствовали прекрасные дамы.
Возможно, именно поэтому столь многих повлекло к Франциску Ассизскому. Он пел свою песнь Госпоже Бедности, своему идеалу истинного христианства и личной святости. В самом начале проповеднического пути этот «отважнейший рыцарь Христов», как назвал его первый биограф, ревностно, пылко предал себя Бедности.
Одна из многих историй о нем гласит, что Франциск, с несколькими спутниками, отправился искать Госпожу Бедность. Два старика сказали ему, что та живет высоко в горах. Он взошел к вершинам и нашел ее там, «на троне ее наготы». Она приветствовала путников, и Франциск немедленно назвал ее «царицей добродетелей». Бедность ответила, что поистине была в раю с Адамом, но, когда он согрешил, стала бездомной странницей. Потом явился Иисус. Он сделал ее своей избранной, и через нее умножились верующие. Монахи в особенности притекали к ней, пока ее враг, Жадность, не сделала их богатыми и привязанными к жизни. Потом у нее не осталось выбора, и она ушла от монашества. Услышав историю Бедности, Франциск поклялся быть ей верным, обручился с ней, и она спустилась с ним с горы.
Франциск был не единственным духовным рыцарем, преданным Госпоже Бедности. В XII–XIII веках у нее были толпы почитателей. Странствия, проповедование и добровольная нищета подходили уму и сердцу многих христиан. Все больше мирян уже не полагались на молитвы монахов и епископов. Они прочли Библию по-народному просто и поклялись следовать евангельскому воззванию: «Продай имение твое и раздай нищим… и приходи и следуй за Мною». Одни из этих верующих выбрали ортодоксию, другие предпочли ересь, и временами друг от друга их отделяло только лезвие ножа.
Одно было ясно: видение Иннокентия III, в котором Христос, сходящий с небес, через своего наместника правил всеми народами, всем познанием и всей благодатью в этой и в следующей жизни, встретило грозного соперника в древнем образе Спасителя, сказавшего: «Лисицы имеют норы и птицы небесные – гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову». И где же, в конце концов, истинное христианство? В священной инстанции – или в самоотверженной жизни?
Средневековое «бедное житие» – вечный свидетель того, что политическое христианство – это христианство лишь отчасти. Христианская вера выше папской политики, намного выше. Что получит Церковь, что получат все люди, если обретут мир и потеряют душу? В чем благо канонического права, священных походов, епископских назначений и схоластических споров, если люди просят хлеба, а им подают камень?
Евангелие добровольной нищеты черпало силу из глубокого и повсеместного презрения к продажному и нерадивому священству. Движение «к апостольским корням» часто шло в сочетании с политическими и экономическими волнениями в стремительно менявшемся и растущем обществе, но в его сути крылась духовная жажда, которую испытывали люди.
Искусство пастырского попечения в то самое время, когда в нем отчаянно нуждались, было утрачено. Роберт Гроссетест, талантливый епископ английского Линкольна (1235–1253), осуждал алчность, жадность и безнравственность духовенства: «Поскольку жизнь пастырей есть книга, по которой учатся миряне, ясно, что такие пастыри, как эти – проповедники всех грехов и злодейств». А основа всего этого, сказал Гроссетест – это папская курия в Риме. Она назначает не пастырей, а человекоубийц!
В сетованиях Гроссетеста звучат знакомые нотки. Уже в X веке реформаторы монашества призывали вернуться к бедности ранней Церкви. Каждый ревностный проповедник знал: если апостольская бедность – это христианский идеал, значит, епископы в их роскошных дворцах и монахи в их богатых монастырях не живут христианской жизнью.
Впрочем, в прежние века все такие призывы к жертвам легко и просто перенаправлялись в какое-либо новое преобразование в монашестве. В самой Церкви это было обычным делом. XII и XIII века оказались иными. Не все проповедники апостольской бедности желали оставаться в приемлемых границах Церкви. А обращаясь против Церкви, они входили в ранг еретиков.
Современным христианам почти невозможно понять, как в Средние века относились к ереси. Мы глубоко убеждены, что религиозная вера – это вопрос личного выбора, но мы редко думаем о ней как о деле жизни и смерти. Зачем кому-то умирать за свою веру или убивать за нее?
А средневековые христиане никогда не считали веру строго частной. Христианские убеждения скрепляли общество, словно цемент; отрицание доктрины было равносильно измене. Христианство, если взглянуть на него иначе, было социальным и политическим телом, а христианская вера – его животворной душой. И ересь в христианстве принималась не более, нежели раковая опухоль.
Но что такое ересь? В XII веке еретиком считался крещеный человек, отвергший любую из доктрин христианской веры, явленных в откровении. Среди этих истин было единство Церкви и божественное назначение папы как главы Тела Христова. Выходит, неподчинение установленным авторитетам уже само по себе было ересью.
И как Церковь поступала с еретиками? Она преследовала две главных цели: обратить еретика и защитить христианское общество. Но насколько далеко могла она в этом зайти? Правильно ли отнимать одну жизнь, пытаясь защитить другие?
Ересь подвела Католическую Церковь к самому серьезному внутреннему противоречию: можно ли ей применять насилие и тем оберегать мирное общество? И Церковь сознательно выбрала путь, совершенно непримиримый с вечным Царствием, к которому она стремилась. Она создала инквизицию, и та не только казнила еретиков, но и подвергала их умышленным и долгим пыткам – и так, выгнав одного нечистого духа, Церковь открыла дверь для семи лютейших.
Впрочем, в то время противоречие не было столь вопиющим. Та же самая Церковь, что посылала армии крестоносцев против неверных, вполне могла велеть сжигать еретиков. Почти все соглашались с тем, что чистота Церкви – это воля Божья.
Но где она – чистая Церковь? В папском дворце в Риме? В крови, пролитой армиями крестоносцев? В продаже индульгенций бедным? А что, если там ее нет – а она на самом деле в голодных, нашедших хлеб; в нагих, которых одели; и в странниках, которым есть где отдохнуть? Что, если Царствие Небесное принадлежит нищим духом? Именно об этом и спрашивала Госпожа Бедность.
Одним из тех, кто раньше всего возвысил голос против привязанности Католической Церкви к миру, был Арнольд, аббат из Брешии, города на севере Италии. Там же, в Брешии, он произнес ряд проповедей, где настаивал на том, что пороки духовенства – итог желания Церкви господствовать над миром. Пусть Церковь оставит имущество и светскую власть! Вернемся к бедности и простоте ранней Церкви! Истинная Церковь и ее служители должны отвергнуть богатство, ведь именно богатство и власть не дают спасти наши души!
К 1139 году Арнольд преуспел и обратил народ против епископа. За это папа Иннокентий II изгнал Арнольда из Италии и тот бежал в Париж, где учился у Абеляра и вызвал гнев Бернарда Клервоского, как и его учитель. Бернард назвал Арнольда очередным «рыскающим волком в овечьей шкуре».
После пяти лет в изгнании Арнольд появился в Риме и немедленно примкнул к движению, которое стремилось низвергнуть правление пап. Римляне, лелеявшие мечты о древней Римской республике, захватили власть в то самое время, как папа отправился в странствие с призывами ко Второму крестовому походу, и Арнольд возглавил новое, чисто светское правительство. А в своих проповедях он говорил о том, что духовенству следует жить в апостольской бедности, и осудил Коллегию кардиналов как логово воров.
Эксперимент длился лет десять. А потом папа Адриан IV наложил на Рим интердикт, заручился помощью императора Фридриха Барбароссы и пленил Арнольда. В 1155 году того сожгли на костре, а пепел бросили в Тибр.
Едва люди успели забыть об Арнольде, как на востоке Франции зазвучал еще один голос, призывающий к бедности: то был Петр Вальдо (1140–1218), богатый купец из Лиона.