Таким образом, из недр разнообразия, вражды, войны возникло то национальное единство, которым теперь отличается Европа, и которое, с увеличивающимся ежедневно успехом, не перестает стремиться к дальнейшему развитию и усовершенствованию. Таковы главнейшие из внешних, видимых, общественных последствий интересующего нас переворота. Посмотрим, каковы были его нравственные результаты, какие изменения произошли в душе самих горожан, чем сделало, чем должно было сделать их в нравственном отношении новое общественное положение их.
Одно обстоятельство неизбежно поражает нас, когда мы рассматриваем отношения буржуазии к государству вообще, к государственному правительству, к общим интересам страны, не только в XII веке, но и в последующих столетиях: я подразумеваю изумительную робость горожан, униженность их, черезмерную скромность их притязаний, касательно общего управления страны, ограниченность требований их по этому предмету. Ничего не обнаруживает в них того истинно политического духа, который стремится к влиянию, к преобразованиям, к власти; ничто не свидетельствует о смелости их мыслей, об обширности их честолюбия; они похожи на честных и рассудительных вольноотпущенников. В политической сфере есть только два источника, из которых можно получить возвышенное честолюбие и стойкость мысли. Для этого нужно либо сознание большего значения, большего влияния на судьбу других, влияния действующего в обширных размерах, либо – энергическое чувство полной личной независимости, уверенность в своей личной свободе, непризнание над собою никакой другой воли, кроме своей собственной. От этих двух условий зависят смелость мысли, возвышенность честолюбия, потребность действовать в обширной сфере и извлекать из своей деятельности великие результаты. Ни то, ни другое из этих условий мы не находим в положении средневековых горожан. Вы видели уже это значение, важность их заключалась в них самих; вне своего города, в государстве, они не имели почти никакого влияния. С другой стороны, они не могли быть одушевлены сильным чувством личной независимости. Тщетно они побеждали, тщетно получали хартию; горожанин, сравнивая себя с мелким владельцем, жившим близ города и незадолго перед тем побежденного им, тем не менее чувствовал превосходство этого владельца над собою; ему было неизвестно то гордое чувство независимости, которое одушевляло феодального сеньора; своею долею свободы он был обязан не самому себе, а своему союзу с другими – пособию непрочному и дорогому. Отсюда – тот характер осторожности, умственной робости, боязливой скромности, приниженности в языке, даже при твердом, решительном образе действий, которым так глубоко запечатлена жизнь не только горожан XII века, но и их отдаленных потомков. Их не тянет к обширным предприятиям; участвуя против своей воли в таких предприятиях, они неспокойны, смущены; их тревожит мысль об ответственности, они чувствуют себя вне своей сферы и стараются вернуться в нее; они готовы заключить мир по дешевой цене. Вот отчего история Европы, а особенно Франции, представляют нам буржуазию уважаемою, пользующеюся уважением и вниманием, но не грозною; она редко производила на своих противников впечатление великой и гордой силы, силы истинно политической. Не следует изумляться этой слабости новейшей буржуазии; главная причина этого явления заключается в самом возникновении буржуазии, в рассмотренных мною обстоятельствах ее освобождения. Возвышенность честолюбия, независящая от общественных условий, обширность и стойкость политической мысли, потребность участвовать в общих делах страны, наконец, полное сознание величия человека как человека и власти, принадлежащей ему, когда он способен ею пользоваться, – все эти чувства, наклонности еще новы в Европе. Они имеют свое начало в новейшей цивилизации, они составляют результат той славной, могущественной всеобщности, которою отличается эта цивилизация и которая не может не упрочить за обществом, в делах управления страны такое влияние, такой перевес, какого не имели и не могли иметь наши предки-горожане.
Но, с другой стороны, в борьбе местных интересов, происходившей в тесных пределах общины, горожане приобрели и обнаружили небывалую степень энергии, преданности, терпения и твердости. Трудность предприятия и опасности, соединенные с ним, требовали сильного развития личного мужества и отваги. В наше время распространены весьма ложные понятия о жизни горожан XII и XIII столетий. Вы читали в романе Вальтера Скотта «Квентин Дорвард» описание литтихского горожанина XV века: он сделал из него такого буржуа, каких мы видим в комедии, тяжелого на подъем, нерешительного, не имеющего ни опытности, ни смелости, исключительно занятого тем, как бы удобнее устроить свою жизнь. Нет, на груди горожан того времени всегда была кольчуга, а в руке пика; их жизнь была почти так же бурна, воинственна, сурова, как и жизнь феодальных владельцев, с которыми они сражались. В этих беспрерывных опасностях, в борьбе со всеми трудностями действительной жизни, они приобретали тот мужественный характер, ту неукротимую энергию, которые отчасти утратились среди мирной деятельности новейших времен.
Ни один из указанных мною общественных или нравственных результатов освобождения общин не достиг в XII веке полного своего развития: они выяснились и сделались заметными только в следующих столетиях. Но зародыш их, несомненно, находился в первоначальном положении общин, в способе их освобождения и в месте, которое горожане вслед за тем заняли в обществе. Вот почему я имел право познакомить вас с этими результатами. Проникнем теперь в саму общину XII века, посмотрим, как она управлялась, какие начала и факты преобладали в отношениях горожан между собою.
Вы помните, что говоря о муниципальном устройстве, завещанном Римскою империею новому миру, я сообщил вам, что римский мир был обширным союзом муниципий, некогда обладавших верховною властью, подобно самому Риму.
Каждый из этих городов сначала ничем не отличался от Рима; он представлял из себя небольшую, независимую республику, которая сама заключала мир, объявляла войну, управляла собою сама по своему усмотрению. По мере того как эти города входили в состав римского мира, права, образующие сущность верховной власти, – право мира и войны, право давать законы, право налагать подати, – из каждого города переходили в Рим и там сосредоточивались. Осталась одна лишь державная муниципия – Рим, который господствовал над множеством других муниципий, сохранявших только гражданскую жизнь. Характер муниципальной системы изменился; из политического правительства, из особого рода устройства верховной власти, она опустилась на степень простого способа администрации. Вот важный переворот, совершившийся под владычеством римских императоров. Муниципальное устройство как способ администрации ограничивалось заведыванием местных интересов, гражданских дел города. В таком именно положении падение Римской империи оставило города и городские учреждения. Среди беспорядка, варварства, все идеи, все факты перемешались между собою; особенные свойства верховной власти и администрации слились в одно целое. Различие между ними исчезло; течение дел обусловливалось требованиями необходимости; от нее зависело появление в каждом отдельном месте лиц, облеченных правами верховной и административной власти. Когда города восстали, с целью обезопасить свое существование, они приняли на себя державную власть. Получив себе право набирать милицию, облагать себя податями на случай войны, назначать своих начальников и должностных лиц, одним словом, право самоуправления, горожане поступали таким образом не под влиянием какой-нибудь политической теории, не из чувства собственного достоинства, но для того, чтобы иметь возможность сопротивляться феодальным владельцам, против которых они восстали. Самоуправление внутри городов было средством защиты, необходимым условием внешней безопасности. Таким образом, державность возвратилась в муниципальное устройство, из которого она была изгнана завоеваниями римлян. Общины снова сделались державными. Таков политический характер их освобождения. Не следует, однако, думать, чтобы державность их была полная. В городах постоянно оставался какой-нибудь остаток внешней, чуждой власти; иногда феодальный владелец удерживал за собою право посылать в город чиновника, помощниками которого служили муниципальные должностные лица; иногда он сохранял право собирать в свою пользу известные доходы; иногда ему была назначаема известная дань. Иногда, наконец, право внешней верховной власти над общиною переходило в руки короля. Вступив в свою очередь в область феодальной системы, общины приобрели вассалов, сделались сюзеренами и вместе с тем овладели долею верховной власти, принадлежавшею сюзеренам. Эти феодальные права общин соединились с правами, завоеванными во время восстания; таково было действительное основание державности общин.
Каким же образом совершалось, по крайней мере первоначально, внутреннее управление общин, насколько можно судить об этом по крайне неточным памятникам? Из всей совокупности жителей получалось народное собрание общины; все, давшие присягу на верность общине, – а присягу эту обязан был давать всякий, кто жил в стенах города, – созываемы были колокольным звоном в общее собрание, которое назначало должностные лица. Число и форма должностей были весьма изменчивы. Выбрав должностных лиц, собрание расходилось, а выбранные сановники почти одни управляли городом с довольно неограниченным произволом, под страхом одной только ответственности новых выборов или же народного мятежа – главнейшего средства ответственности того времени.
Мы видим, что внутренняя организация общины разделяется на два весьма простых элемента: общее собрание жителей и правительство, облеченное почти неограниченной властью, под ответственностью восстания, бунта. Водворение благоустроенного правительства, установление истинных гарантий порядка и прочности было немыслимо, особенно при тогдашнем состоянии нравов. Горожане по большей части были до такой степени невежественны, грубы, дики, что управлять ими было очень трудно. Через некоторое время в общинах было почти столь же мало безопасности, как и прежде, в сношениях горожан с феодальным владельцем. Несмотря на то, в городах весьма скоро образовалось новое сословие, а именно высшая буржуазия. Причины тому ясны. Со