В свою очередь высший класс, феодальное дворянство, также устраивает крестовый поход. Под предводительством Готфрида Бульонского, рыцари и подвластные им люди отправляются в путь, полные энергии и отваги. В Малой Азии вожди крестоносцев становятся внезапно равнодушными, усталыми; они отказываются продолжать свое предприятие; у них явилось желание завоевать страну и утвердиться в ней. Но народ, составляющий войско, возмущается этим; он хочет идти к Иерусалиму; освобождение Иерусалима есть цель крестового похода; крестоносцы собрались не для того, чтобы доставить княжества Раймунду Тулузскому, Боэмунду или кому бы то ни было другому. Популярное национальное, европейское стремление одерживает победу над всеми личными целями; предводители не имеют достаточно власти над массами, чтобы подчинить их своим собственным интересам. Государи, не принимавшие участия в первом крестовом походе, вовлечены наконец, подобно народам, во всеобщее движение. Великие крестовые походы XII века совершаются под предводительством королей.
Перехожу теперь прямо к концу XIII века. В Европе продолжают говорить еще о крестовых походах, с увлечением проповедуют их. Папы побуждают к ним государей и народы, созывают соборы, чтобы найти защитников святой земли; но никто уже не идет туда, никто не беспокоится о ней. В умах европейцев, в европейском обществе произошла перемена, положившая конец крестовым походам. Бывают еще, правда, отдельные походы; несколько рыцарей, несколько народных полчищ еще отправляются в Иерусалим; но общее движение очевидно прекратилось, несмотря на то что не исчезла, по-видимому, ни необходимость, ни возможность продолжать его. Мусульмане торжествуют в Азии. Христианское королевство, основанное в Иерусалиме, покорено ими. Необходимо снова исторгнуть его из рук их, и для этого имеется гораздо более средств, нежели при начале крестовых походов. В Малой Азии, в Сирии, в Палестине много живет еще довольно могущественных христиан. Дорога, образ военных действий известны более чем прежде. При всем этом ничто не в состоянии возобновить крестовые походы. Ясно, что они не соответствуют уже желаниям обеих великих сил общества: с одной стороны, государей, с другой – народов. Часто объясняют это явление усталостью, говорят, что Европа утомилась нападениями на Азию. Но нам необходимо точно определить смысл слова усталость, часто употребляемого в подобных случаях; оно далеко не точно. Трудно допустить, что люди могут быть утомлены тем, чего они не делали, утомлены усталостью своих предков. Усталость – явление личное, оно не передается по наследству. Люди XIII века не были утомлены крестовыми походами XII: они находились под влиянием другой причины. В общественных идеях, чувствах, положениях совершился важный переворот. Исчезли прежние потребности, прежние желания. Верования, стремления переменились. Этим политическим или нравственным преобразованием, а не усталостью объясняется различие в образе действий преемственно следующих друг за другом поколений. Изнеможение, приписываемое им, это метафора, лишенная всякой истины.
Две важные причины, одна нравственная, другая общественная, привели Европу к крестовым походам.
Нравственная причина вам известна: это было внушение религиозных верований и чувств. С конца VII века христианство боролось с исламизмом; после грозившей ему опасности, христианство одержало победу в Европе и успело заключить исламизм в пределах Испании; да и оттуда оно беспрерывно старалось изгнать его. Крестовые походы признаются иногда случайностью, событием неожиданным, неслыханным, вызванным рассказами пилигримов, вернувшихся из Иерусалима, и проповедью Петра Пустынника. Это неверно. Крестовые походы были продолжением, зенитом великой борьбы, возгоревшейся четыре века тому назад между христианством и исламизмом. До этого времени театром войны была Европа, – теперь война переносится в Азию. Если бы я дорожил теми сравнениями, параллелями, под которые иногда, волею или неволею, подводятся исторические факты, то я мог бы показать вам, что христианство в Азии шло таким же путем, подвергалось той же участи, на какую в Европе был обречен исламизм. Магометанство утвердилось в Испании, завоевало и основало там королевство, княжество. То же самое сделали в Азии христиане. Они находились к магометанам в таких же отношениях, в каких в Испании магометане находились к христианам. Иерусалимское и Гренадское королевства соответствуют друг другу. Впрочем, подобные сходства не имеют большой важности. Для нас важен факт борьбы двух религиозных и общественных систем. Крестовые походы были главным ее кризисом. Таков их исторический характер, такова связь, соединяющая их с общим ходом событий.
Другая причина – общественное положение Европы в XI веке – не менее первой способствовала происхождению крестовых походов. Я уже старался пояснить, почему в Европе между V и VI столетиями не было ничего общего; я старался представить, как все сделалось в ней местным, частным, каким узким горизонтом были ограничены государства, жизнь и умственная деятельность. Отсюда – победа феодального устройства. Несколько времени спустя, этот ограниченный горизонт оказался не вполне достаточным; мысль и деятельность человека почувствовали потребность покинуть эту тесную сферу, в которой были заключены. Кочующая жизнь прекратилась, но не исчезла страсть к сопряженной с нею подвижности, к приключениям. Народы устремились в крестовые походы, как в новое, более широкое, более разнообразное существование, напоминавшее прежнюю свободу времен варварства и раскрывавшее вместе с тем вдали картину обширной будущности.
Таковы были, по моему мнению, в XII веке две главные, решительные причины крестовых походов. В конце XIII века не существовала уже ни та, ни другая. Человек и общество изменились до такой степени, что не чувствовалось более ни того нравственного побуждения, ни той общественной потребности, которые увлекли Европу против Азии. Не знаю, многие ли из вас читали современных историков крестовых походов, и приходило ли кому-либо из вас на мысль сравнить летописцев первых крестовых походов с летописцами конца XII и XIII веков; например, Альберта Эского (Albert d’AIX), Роберта, Раймунда Ажильского, участвовавших в первом крестовом походе, с Вильгельмом Тирским и Иаковом Витрийским. Сравнивая эти два класса писателей, нельзя не заметить расстояние, отделяющее их друг от друга. Первые – это летописцы, полные жизни, одаренные пылким воображением; они с жаром, с страстью рассказывают о событиях крестового похода. Но умственный кругозор их замечательно узок, у них нет ни одной идеи, выходящей из тесной сферы, в которой они вращаются, они лишены всяких познаний, полны предрассудков, неспособны критически относиться к окружающим их предметам и к рассказываемым ими событиям. Раскройте, наоборот, историю крестовых походов Вильгельма Тирского; вы будете поражены, найдя в нем почти новейшего историка, с развитым, обширным, свободным умом, с редким политическим пониманием событий, с общими взглядами, с уменьем судить о причинах и последствиях. Иаков Витрийский представляет пример развития другого рода: это ученый, не только изучивший все то, что относится к крестовым походам, но и занимающийся изучением нравов, географии, этнографии, естественной истории, – ученый, наблюдающий и описывающий мир. Словом, между летописцами первых крестовых походов и историками последних существует огромная разница, ясно свидетельствующая о происшедшем перевороте в умственном настроении.
Этот переворот обнаруживается более всего в способе выражений тех и других писателей о магометанах. Первые летописцы и первые крестоносцы страшно ненавидели магометан. Люди, говорящие о мусульманах, очевидно, не знают их, не могут произнести о них никакого суждения и рассматривают их единственно с точки зрения взаимной религиозной вражды: они презирают их, сражаются с ними, – и больше ничего. Вильгельм Тирский, Иаков Витрийский, Бернар Казнохранитель (Bernard le trésorier) относятся к мусульманам совершенно иначе. Ясно, что, враждуя с ними, они уже не видят в них каких-то чудовищ, что они до известной степени поняли их идеи, что они жили вместе с ними, вступили с ними в сношения, чувствуют к ним даже некоторую симпатию. Вильгельм Тирский восхваляет Нурредина, Бернар – Саладина. Они даже противопоставляют иногда нравы и жизнь магометан нравам и жизни христиан. Описывая магометан, они имеют в виду сатиру против христиан, подобно тому как Тацит изображал нравы германцев в противоположность нравам римлян. Вы видите, какая неизмеримая перемена совершилась в промежуток времени между двумя эпохами: последняя из них поражает нас свободным беспристрастным взглядом на самых врагов христианства, на тех, против кого были устроены крестовые походы, – взглядом, который, несомненно, вызвал бы у первых крестоносцев удивление и гнев.
Таков первый, главный результат крестовых походов; это важный шаг вперед к эмансипации разума, к более обширным и свободным идеям. Предпринятые во имя религиозных верований, под непосредственным влиянием их, крестовые походы положили конец не той доле влияния, которая по праву принадлежит религиозным идеям, но исключительному, деспотическому господству их над человеческим духом. Такой, несомненно неожиданный результат произошел от многих причин. Первая из них, очевидно, есть новость, обширность и разнообразие зрелища, открывшегося перед крестоносцами. С ними случилось то, что обыкновенно бывает с путешественниками. Всем известно, что взгляд путешественников на вещи делается свободнее, что привычка наблюдать различные народности, различные нравы и мнения расширяет идеи, очищает разум от старинных предрассудков. То же явление повторилось и со странствующими племенами, которые мы называем крестоносцами; ум их расширился, возвысился под влиянием всех различных предметов, виденных ими, под влиянием знакомства с чужими нравами. Они вступили в сношения с двумя не только различными, но и более развитыми цивилизациями; с одной стороны, с греческим обществом, с другой – с обществом мусульманским. Нет сомнения, что греческое общество, несмотря на свою обессиленную, испорченную, умирающую цивилизацию, произвело на крестоносцев впечатление общества более развитого, утонченного, просвещенного, нежели их собственное. Подобное увидели они и в мусульманском обществе. Летописи содержат в себе любопытные сведения о впечатлении, произведенном крестоносцами на мусульман; последние смотрели на первых как на варваров, как на самых диких, свирепых, глупых людей из всех тех, кого им случалось прежде встретить. Крестоносцы со своей стороны были поражены богатством мусульман, изысканностью их нравов. За этим первым впечатлением скоро последовали частые сношения между обоими народами, сношения, расширившиеся и сделавшиеся гораздо более важными, нежели обыкновенно думают. Не говоря уже о повседневных сношениях восточных христиан с мусульманами, Восток и Запад узнали, посетили друг друга, вступили друг с другом во взаимную связь. Недавно еще один из ученых, прославляющих Францию в глазах Европы, Абель Ремюза, открыл сношения монгольских ханов с христианскими государями. К французским королям, между прочим, к Людовику Святому, отправляемы были монгольские посланники, с предложением заключить союз и возобновить крестовые походы против турок, в общих интересах монголов и христиан. И таким образом установлялись не только дипломатические, официальные сношения государей, но и частные, разнообразные сношения самих народов. Я приведу буквально слова г. Абеля Ремюза.