Беседа трех нищих
Когда барышник, торгующий лошадьми или недвижимостью, облапошивает доверчивого простака, он жмет ему руки, заглядывает в глаза, заговаривает зубы байками о героях древности и клянется в бескорыстной дружбе. Впрочем, каждый проявляет свою суть по-своему, сообразно своему положению. Узнав о предстоящей, хотя бы и кратковременной, разлуке, наложница срывает украшения и швыряет их на пол, рвет на куски платок, гасит светильник, садится лицом к стене и рыдает взахлеб, тогда как истинный друг лишь заламывает руки в невыносимой тоске. Жуликоватый перекупщик делает вид, что обмахивается веером, а сам стреляет глазами направо и налево — ищет поживу. Бойкий мошенник шуточками да прибауточками кому угодно задурит голову, ловко выведает потаенные мысли, сильному пригрозит, слабого уломает, друзей рассорит, недругов стравит — всех вокруг пальца обведет.
Однажды некто, занедужив, велел жене готовить каждый день целебный отвар. Жена приносила то чересчур много, то совсем мало. Раздосадованный, он обратился к наложнице. У той все получалось в самый раз. Любопытства ради он решил подсмотреть, как ей это удается. И увидел: когда отвара получалось много, она выливала излишки на землю, а когда мало — разбавляла его водой. Вот и разберись, кто к тебе всем сердцем, а кто сбоку припека. Если кто-то шепчет тебе на ухо задушевные слова — это еще не значит, что он действительно души в тебе не чает. Если кто-то доверил тебе тайну и умоляет не разглашать ее — это еще не значит, что он и в самом деле тебе доверяет. Если кто-то с пеной у рта доказывает, что уважает тебя больше, чем ты его, — это еще не значит, что он тебя и впрямь уважает.
Сошлись как-то у Широкого моста в Сеуле трое нищих — Сон Ук, Чо Тхаптха и Чан Токхон, и зашел у них разговор о том, что нет еще в мире лада и согласия между людьми. Начал его Тхаптха:
— В поисках подаяния забрел я сегодня утром на рынок — в ряды, где торгуют тканями. Смотрю: стоит покупатель, глазами по полкам шарит. Наконец выбрал он себе холст, на зуб его попробовал, на свет разглядел. Но цену не говорит, хотя она явно на языке у него вертится. Спрашивает торговца, за сколько тот уступит товар. Торговец тоже себе на уме — просит покупателя первым назвать цену. Долго они кружили вокруг да около, и ни один не уступал другому. И вдруг вижу я: они уже забыли про холст и занялись каждый своим. Торговец засмотрелся на дальнюю сопку: уж больно красивое облачко над ней плывет. А покупатель заложил руки за спину и уставился в картину, висящую на стене.
Сон Ук усмехнулся.
— Ты видел, что́ люди делали, но ты не понял, что́ ими двигало!
— Это как в кукольном театре, — заметил сидевший в стороне Токхон. — Видишь, как двигаются куклы, но не видишь тех, кто дергает их за нитки.
Сон Ук покачал головой.
— Ты тоже не уловил самого главного. Те двое просто не умеют располагать людей к себе. А ведь деловой человек должен знать три повода и пять приемов завязывать знакомство, водить дружбу. Сам-то я не усвоил ни одного приема, потому и дожил до сорока лет в одиночестве. Но загадку отношений между людьми я, кажется, разгадал. Состоит она в том, что рука у человека сгибается только внутрь, только к себе, а не от себя — иначе и чарку ко рту не поднесешь!
Токхон пожал плечами.
— Это всем известно. Еще в «Книге песен» сказано:
Смотри: если птица подругу зовет,
Подруга с подругой ведет разговор,
То как человеку друзей не искать?[11]
Сон Ук кивнул одобрительно.
— Вижу, с тобой можно говорить: ты все на лету схватываешь, я тебе только намекнул — а ты сразу все уразумел! Во всем мире люди стремятся к власти над другими людьми, водятся друг с другом ради выгоды и славы. Пойми главное: хоть рука со ртом и не договаривались, но рука-то сгибается только к себе! Так и люди: один другому дает, один у другого берет — и каждый думает, как бы не остаться внакладе; один другому сулит хорошую должность, другой этой должности добивается — и каждый при этом жаждет извлечь для себя выгоду. Людей, которые добиваются власти, много — вот она и дробится. Тех, кто гоняется за славой и выгодой, тоже немало — потому и не исчезают в мире власть, слава и выгода. Но деловой человек издавна знает им цену и потому живет по другим правилам. Когда дружишь с кем-то, не расточай ему похвалы, особенно за прошлые его заслуги — в этом никакого смысла нет. Не уговаривай его браться за дело, о котором он еще и не думал — иначе он, взявшись за него, сразу потеряет к нему интерес. Не превозноси его в присутствии других, не говори, что он лучше всех: если нет его лучше, никто не посмеет сравнить себя с ним. В дружбе надо знать секреты! Хочешь похвалить друга — лучше побрани. Хочешь выразить ему приязнь — лучше рассердись. Хочешь обласкать — лучше взгляни на него сумрачно и отвернись с досадой. Хочешь завоевать его доверие — лучше посей в нем сомнения и жди, пока они рассеются. И помни: ученый огорчается чаще, чем неуч, а красавица плачет чаще, чем дурнушка, но когда кумир льет слезы, он многих может растрогать. Вот и все пять способов водить дружбу. Это маленькие секреты деловых людей, но это большие дороги в мир!
Тхаптха поворачивается к Токхону.
— Почтенный Сон Ук говорит загадками, его трудно понять.
Токхон ему на это отвечает:
— А ты вникни в то, что он говорит. Почему лучше обругать человека, чем похвалить его? Почему, например, в семье время от времени вспыхивают ссоры? Да потому, что где любовь, там и упреки, а где упреки — там нет равнодушия! Так что чем ближе тебе человек, тем чаще с ним ссоришься, чем больше ему веришь, тем чаще в нем сомневаешься. Представь себе такую картину. За полночь. Кончилась пирушка. Все давно спят. И только двое сидят лицом к лицу и молча смотрят друг на друга. Хмель еще бродит в их головах, у них щемит в груди, они расчувствовались — и вот начинают изливать друг другу душу, размазывая по щекам слезы. Они верят: главное в дружбе — понимать друг друга, делить с ним все печали. И потому когда друг плачет, человек обычно забывает свои обиды. Я и сам хотел бы подружиться с кем-либо, да вот беда — слез у меня нет. Потому и живу на свете уже тридцать один год, но так ни с кем и не сошелся.
Тхаптха спрашивает с недоумением:
— Ну, а разве нельзя относиться к людям с открытым сердцем, искренно, на равных?
Токхон плюнул ему в лицо и закричал:
— Бестолочь! Недоумок! Чего болтаешь? Ты меня слушай! Бедному человеку хочется многого, вот он и старается ладить со всеми. Бедный, даже глядя на небо, надеется, что оттуда посыпется рисовый дождь. А люди богатые не боятся прослыть скупыми, ибо знают: у скряги никто ничего клянчить не станет. Бедному-то терять нечего, он за любое трудное дело без раздумий берется. Почему? Да потому, что переходить реку вброд, не сняв обуви, станет лишь тот, кто носит опорки. А тот, кто ходит в туфлях, даже сидя в повозке, беспокоится, как бы не запачкать туфли дорожной грязью. Если он так бережет свои туфли, то как же он бережет самого себя! Нет, чистосердечность и искренность богатым да знатным деловым людям ни к чему, они — для бедных и худородных!
Тхаптха вскочил на ноги.
— Уж лучше проживу я в этом мире без друга, но с этими деловыми людьми дружить не стану!
Он скомкал шляпу, разорвал ворот одежды, опоясался веревкой и, грязный, с растрепанными волосами, побежал по улице, распевая песню.
По этому поводу один писатель высказался так: «Чтобы склеить два деревянных бруска, достаточно обыкновенного животного клея. Чтобы спаять два куска железа, нужно воспользоваться кислотой. Чтобы скрепить оленьи или конские шкуры, лучше всего употребить рисовый клей. Но нет такого средства, которым можно было бы склеить, спаять, скрепить двух людей, стереть границу между ними. Речь идет не о границе, пролегающей, скажем, между Севером и Югом, царством Янь и царством Юэ, не о пространстве с горами и реками. Речь идет о той невидимой границе, которая часто разделяет людей даже тогда, когда они сидят рядом, касаясь друг друга коленями или плечами».
Однажды вэйский Ян битый час рассказывал циньскому Сяо-гуну о каких-то пустяках, изрядно ему наскучил — и Сяо-гун задремал. Иной на его месте прервал бы рассказчика — и обидел бы верного слугу. А вот еще случай. Однажды к циньскому владыке Фань Сую явился некий Цай Цзе{111} и дерзко потребовал, чтобы Фань Суй уступил ему власть — он-де лучше справится с делами государства. Фань Суй терпеливо выслушал его, подумал — и согласился. Иной на его месте осыпал бы Цай Цзе бранью и вытолкал взашей — и лишился бы мудрого соратника. Вспомним также историю Чэнь Юя и Чжан Эра: издавна меж ними царили мир и согласие, потом начались раздоры, кончилось же все непримиримой враждой. Ясно, как день: сама по себе граница, разделяющая людей, не благо, но и не беда; добрые отношения ее стирают, дурные — расширяют. Деловой человек, знающий, как надо ладить с людьми, использует ее к своей выгоде, глупый же ею пренебрегает. Конечно, прямая дорога — самый короткий путь к цели. Но если она терниста и тебе не по силам, если не желаешь ты идти обходным путем, если не умеешь одним-единственным словом уничтожить границу меж собой и ближним, то не уверяй, что тебе кто-то мешает. Ты сам себе помеха. Недаром говорят: «Нет такого дерева, которое невозможно было бы срубить с десяти попыток». И недаром еще говорят: «Если хочешь быть желанным в комнатах, сумей сначала быть желанным на кухне». Научись скромничать: веди себя смиренно, лицо носи покорное, рот раскрывай лишь для того, чтобы вздохнуть о суете мирской, к славе и богатству выказывай равнодушие, в друзья никому не набивайся — и какой-нибудь сильный мира сего заметит тебя и пригреет. Научись угодничать: открыто предложи себя со всеми потрохами влиятельному покровителю, будь ему предан, как пес, — и ты обретешь все, чего хочешь. Научись раболепствовать: вейся вокруг нужного человека вьюном, пока подошвы не сотрешь, заглядывай ему в глаза, лови выражение его лица, восторгайся каждым его словом, превозноси каждый его шаг. Поначалу ему это будет нравиться, потом он начнет морщиться, а под конец засомневается, не издеваешься ли ты над ним.
Некогда Гуань Чжун привлек на свою сторону девять могущественных правителей, Су Цинь сплотил союз шести царств — у них есть чему поучиться: они умели приобретать друзей! Почему же одиноки Сон Ук и Токхон, почему они собирают милостыню на улицах столицы? Почему одинок Тхаптха, почему он бегает по дорогам и распевает песни, словно умалишенный? Они не хотят той дружбы, которую предлагают «деловые люди»! А что скажут нам ученые мудрецы, прочитавшие не один десяток книг?
Перевод Г. Рачкова.
Воспоминания о насмешнике Мин Юсине
Мин Юсин родился в Намъяне. Во время Мусинской смуты он вступил в армию, дрался с мятежниками, жалован был за заслуги должностью коменданта крепости. Отбыв в армии положенный срок, вернулся домой и больше уже не помышлял о государственной службе.
С детских лет обладал Мин великолепной памятью и способностями к наукам. Он прочитал множество книг, восхищался стойкостью и подвигами героев древности и нередко проливал слезы восторга, читая их жизнеописания. Для того чтобы иметь всегда перед глазами достойный подражания пример, каждый год, в день своего рождения, он писал на стене какую-нибудь фразу, которая напоминала бы ему о том, что свершил в его возрасте любимый им герой. Например, когда исполнилось ему семь лет, он написал: «Сян То начал воспитывать Конфуция». Когда исполнилось двенадцать: «Гань Ло произведен в генералы». Когда исполнилось тринадцать: «Вэй Хуан уехал посланником в чужеземные страны». В восемнадцать лет: «Хо Цюйбин повел армию в Цилянь». В двадцать четыре года: «Сян Юй переправился на западный берег». В сорок лет, так и не обретя ни славы, ни богатства, он написал: «Мэн-цзы укрепился в своих убеждениях». На стене уже почти не осталось свободного места — вся она была исписана черными иероглифами, издали похожими на черных воронов.
В день его семидесятилетия жена, смеясь, спросила у него:
— Что это вы, муженек, не рисуете сегодня на стене своих птиц?
Мин подхватил шутку жены:
— Да как же я мог забыть о них? Скорее разводи тушь!
Он обмакнул кисть и крупно вывел такую надпись: «Фань Цзэн обдумывал грандиозные замыслы». Жена прочитала — и не сдержала раздражения.
— Замышлять вы горазды — а когда за дело возьметесь? Не забывайте, сегодня вам стукнуло семьдесят!
Ей хотелось уязвить неудачника мужа, но Мин ничуть не обиделся и ответил с улыбкой:
— Напрасно ты так думаешь! Цзян Тайгуну было уже восемьдесят, когда он возглавил армию княжества Чу, соколом налетел на врага и одолел его. А ведь я годился бы ему в младшие братья — я на десять лет моложе!
Жена махнула рукой и рассмеялась.
В годы к е ю и к а п с у л ь , когда мне было семнадцать-восемнадцать лет, я тяжело болел, исстрадался и стал искать утешения в музыке и песнопениях, увлекся живописью и каллиграфией, начал собирать старинные мечи, посуду, предметы искусства, зазывал к себе сказителей, знающих много преданий и небылиц. Но все это мало меня утешало. Один из приятелей порекомендовал мне пригласить Мин Юсина: он-де интересный собеседник, неплохой музыкант, прекрасный рассказчик, ярый спорщик, шутник и острослов, характер у него живой и веселый. Я заинтересовался и попросил привести его ко мне. И вот однажды приятель вошел с Мин Юсином. В тот день меня развлекали музыканты. Войдя в комнату, Мин не обратил на меня никакого внимания, даже не поздоровался. Он сразу же уставился на дудочника, потом вдруг подскочил к нему, закатил ему оплеуху и закричал:
— Ты чего злишься, когда хозяин веселится?
Ошарашенный его неожиданной выходкой, я приподнялся.
— Позвольте, в чем дело?
Он указал мне на дудочника и возмущенно сказал:
— Нет, вы только взгляните на него: глаза выпучил, щеки надул, лицо его налилось кровью — он же злится на вас!
Едва он это произнес — я схватился за живот и расхохотался.
А Мин с серьезным видом продолжал:
— Да разве один он такой? Вы посмотрите на остальных! Флейтист отвернул рожу в сторону и глазами хлопает — вот-вот слезу уронит. Барабанщик хмурится, словно обиды свои считает. Гости молчат — от страха, что ли? Слуги не улыбнутся, ни звука, ни слова не вымолвят — застыли, как каменные… Нет, музыка только тоску на человека наводит, так я считаю!
Я понял, что имею дело с большим шутником, который готов смеяться над всем миром, лишь бы мир стал от этого лучше. Я отпустил музыкантов, предложил Мин Юсину место возле себя. Он был мал ростом, худ, седые брови нависали ему на веки, ему шел семьдесят четвертый год.
Узнав, что я болен, он спросил:
— Что у вас болит? Голова?
— Нет, — ответил я.
— Живот?
— Нет.
— Значит, вы здоровы! — возгласил он и распахнул окна и двери. В комнату ворвался свежий воздух, я глотнул его — и, честное слово, сразу же почувствовал себя гораздо лучше.
Когда я пожаловался ему, что почти ничего не ем и не сплю ночами, он встал и поздравил меня с удачей. Меня это обидело, и я попросил его объясниться. Он весело проговорил:
— Вы, как я понял, человек небогатый и притом страдаете отсутствием аппетита — значит, сбережете немало денег! Вы не спите по ночам, то есть живете и днем и ночью, ибо сон — все равно что временная смерть. Значит, вы проживете вдвое дольше других. Иметь сбережения и жить долго — это ли не удача?
Не успели мы выкурить по трубке, как мне принесли столик с ужином. Ворча и морщась, без всякого желания я брал палочками то один кусок, то другой, обнюхивал и клал обратно. Мин недовольно посмотрел на меня, встал и направился к двери.
— Почтеннейший, почему вы уходите? — спросил я растерянно.
— Вы пригласили меня к себе, сами едите, а мне ничего не предлагаете — разве так принимают гостей?
Я попросил у него прощения и тут же велел слугам приготовить достойное его угощение. Когда внесли еще один столик, он тотчас уселся за него, засучил рукава и, не говоря ни слова, заработал палочками — да с таким завидным аппетитом, что у меня невольно потекли слюнки, рот сам собой раскрылся, и я незаметно для себя съел все подчистую.
Наступил вечер. Мин сидел тихо, закрыв глаза. Я попытался заговорить с ним, но он не отвечал, крепко сжал губы и зажмурил глаза. Я заскучал. Через некоторое время он встал, снял нагар со свечи.
— Когда я был молод, — сказал он, — я мог запомнить целую книгу, прочитав ее один только раз. Теперь я уже не тот… Но готов побиться с вами об заклад. Давайте возьмем каждый по книге, прочтем ее раза два-три и попробуем потом пересказать слово в слово. Кто ошибется хотя бы в одном знаке, тот заплатит штраф.
Изнывая от скуки, я подумал, что это может позабавить меня, и согласился. К тому же я ничуть не сомневался в своих способностях, а Мина заподозрил в заурядном хвастовстве. Я снял с полки два тома «Установления Чжоу». Мне достались «Органы власти», Мину — «Управление работами». Едва я одолел начало, как он воскликнул:
— Я уже выучил, давайте проверим друг друга!
— Почтеннейший, погодите немного! — взмолился я и снова впился в текст. Но он возвысил голос:
— Такой молодой — и не может запомнить десяток строк! Стыд и позор! А еще умные книги в доме держит!
Он долго укорял меня, мешая мне сосредоточиться. Я напряг всю свою волю, чтобы запомнить текст, но это мне не удавалось, и я скоро утомился. Глаза мои слипались, меня стало клонить ко сну. Я признал свое поражение и рухнул на подушку. И проспал глубоким сном до рассвета. Утром я сказал Мину:
— Послушайте, почтеннейший, как вам удалось до старости сохранить такую прекрасную память? Вы и сейчас можете пересказать то, что прочитали вчера вечером?
Мин посмотрел на меня, как на ребенка.
— Ха-ха! Да я не только не запомнил текст, я даже не читал его! А вот вы сдались без боя — и должны платить штраф!
Мне ничего не оставалось, как рассмеяться.
Однажды Мин весь вечер веселил гостей, шутил, острил, все были от него в восторге. Кто-то спросил его:
— Почтеннейший! Все-то вы на свете знаете, все-то вы видели. Может, вы и беса видели?
Вопрос был коварный, но Мин ничуть не смутился.
— Конечно, видел.
— И где же он?
Один из гостей сидел в тени. Мин указал на него пальцем.
— Да вот он — самый настоящий бес, уж поверьте мне.
Гость покраснел от возмущения.
— Как вы смеете живого человека обзывать бесом?!
Мин отвечает ему спокойно:
— Ну чего вы кипятитесь? Вспомните поговорку: «Человек на свету — бес в темноту». Вы укрылись в тени, лицо свое прячете, а сами всех видите — значит, вы и есть бес!
Все схватились за бока и разразились хохотом.
Другой гость спрашивает:
— Наверно, вы и святых видели?
— Да, видел.
— Где же?
— Да всюду. Все бедняки — святые. Ведь богачам на этом свете хорошо, а беднякам плохо. А ведь известно, что только святые не могут жить на этом свете!
— Выходит, вы и бессмертных видели?
— Конечно. Сегодня утром я был в лесу. Там Заяц с Лягушонком спорили, кто из них летами старше. Заяц говорит: «Я ровесник Пэн-цзу, так что ты — как бы мой потомок». Лягушонок понурил голову и заплакал. «Чего ты так убиваешься?» — удивился Заяц. Лягушонок отвечает: «А я ровесник тому мальчику, что живет близ восточной опушки. Ему всего лишь пять лет, однако он уже умеет читать. Он прочитал все исторические хроники. Начал с Тянь-хуана, перешел к Пяти императорам и Трем князьям, одолел эпоху «Весен и Осеней» и полосу Сражающихся царств, потом взялся за период Цинь и Хань, пору Шести династий. Сегодня на рассвете он открыл страницы, повествующие о временах династий Суй и Тан, вечером окажется во временах династий Сун и Мин. Он пережил все события и повороты истории, познал рождение и смерть племен, подъем и упадок царств, проявления добра и зла, прожил вместе с книгами тысячи лет. И тем не менее он всего лишь ребенок: глаза его хорошо видят, уши хорошо слышат, зубы и волосы растут нормально. И нет на свете такого долгожителя, который сравнился бы с этим мальчиком своим опытом. Твой ровесник Пэн-цзу прожил восемьсот лет, но так и не испытал в жизни ничего подобного. Мне жаль его, вот почему я и плачу». Выслушав Лягушонка, Заяц дважды поклонился ему низко, как младший старшему, и удалился. Вот и получается, что бессмертные — те, кто много знает. В нашей округе я встречаю таких на каждом шагу.
— Почтеннейший Мин, вы прожили много лет, немало яств перепробовали. Что, по-вашему, вкуснее всего на свете?
— Самое вкусное на свете я ем каждый день. Это вот что. Когда после полнолуния начинается отлив, надо взять немного морской воды и вскипятить ее. На дне останутся мелкие круглые камушки, похожие на серебро или жемчуг. Без них-то никакая пища в глотку не полезет, без них у пищи и вкуса не будет. Потому что самое вкусное на свете — это соль!
Ответы Мина были стремительны, как потоки в горах, все гости были в восторге от них. Один из гостей говорит:
— Получается, что все-то вы знаете, все-то вы видели. Но уверен я: не пробовали вы «корня жизни»!
Гость решил, что уже загнал Мина в тупик. Но не тут-то было!
— «Корень жизни»? Да я потребляю его каждый день, и утром и вечером — мне ли не знать о нем! Вот послушайте, что я вам расскажу. В глубоких горных ущельях растут старые сосны. На корнях этих сосен застывает роса, соки растений, и через тысячу лет там вырастает животворный гриб «пахима» — это один из «корней жизни». Второй — это жэньшэнь. Лучший в мире жэньшэнь водится в местечке Начжу провинции Чолла: у него совершенная форма, красноватый цвет, его «руки» и «ноги» длиной четыре чи, на «голове» маленькие рожки — такой жэньшэнь называют «малышом». А есть еще «корень жизни», называемый «дерезником», он похож на собаку. Говорят, если хранить его тысячу лет, он начинает лаять на человека. Все эти корни я в молодости ел сто дней подряд, начисто отказавшись от всякой иной пищи. И что же? Мне стало не лучше, а только хуже, едва я ноги не протянул. Увидела меня старушка соседка, испугалась и говорит: «Ты, милый, занедужил не от болезни, а от голода. В древности Шэньнун перепробовал все злаки и признал лучшими пять из них: рис, просо, пшеницу, кукурузу и бобы. И он научил людей растить эти злаки. Поэтому с тех пор болезни лечат лекарствами, а голод — пятью злаками». Она принесла мне миску вареного риса, я поел — и вернулся к жизни. Так что нет «корня жизни», кроме риса! Я ем его по полной миске утром и вечером — и вот прожил семьдесят лет!
Все слушали Мина, разинув рты: какая образная речь, какие глубокие мысли! А один из гостей — тот самый, который донимал Мина каверзными вопросами — все не унимался: очень уж ему хотелось осадить разговорчивого старика.
— Послушайте, почтенный! Вы, наверно, никого и ничего не боитесь, вообще не ведаете страха?
Но Мин и тут не оплошал.
— Больше всех на этом свете я боюсь самого себя. Взгляните на меня внимательно: мой правый глаз — дракон, левый — тигр, под языком у меня секира, моя согнутая рука — стрелковый лук, мысли в голове — как у неразумного младенца или дикаря. Если я перестану держать себя в узде, я начну пожирать свою плоть, грызть и рубить ее, калечить в себе человека. Правильно говорят мудрецы: одолей себя, пресеки зло в себе, научись обуздывать себя — тогда только сможешь ты жить в мире людей.
Ответ был не в бровь, а в глаз! Были еще вопросы, Мин отвечал на все столь же блестяще. Гости восхищались его словами, гости смеялись, гости одобрительно шумели — он же оставался невозмутим, словно их мнение его не интересовало.
Кто-то заговорил о том, что в провинции Хванхэ появилась саранча и власти призывают народ уничтожать ее.
— А зачем ее уничтожать? — недоумевает Мин.
— Саранча — это такое насекомое, — объясняют ему, — чуть меньше тутового шелкопряда, пятнистое и волосатое. Когда летит — обыкновенная стрекоза, не больше, зато когда садится — губит посевы. Потому и называют саранчу вредителем злаков, потому и ловят ее и зарывают в землю.
— Ну и ну! — воскликнул Мин. — Да ведь саранча — всего лишь крохотная букашка! Чего ее опасаться? А вот я, честное слово, видел на Колокольной улице стаю гигантской саранчи. Ростом каждая семь чи, голова черная, глаза сверкают, рот огромный — целый кулак входит. Снуют по улице, трутся задами, пятки друг другу давят. А уж сколько вреда от них — и сказать страшно. Хотел бы я всех их переловить, да нет такого сачка!
Он сказал это без тени улыбки, и слушатели поверили, будто и в самом деле у Колокольной башни появилась гигантская саранча. Но Мин имел в виду не насекомых. Он намекал на барышников, скупающих у крестьян за гроши тот урожай, который они вырастили потом и кровью…
Как-то Мин зашел навестить меня. Я поздоровался и тут же загадал ему загадку:
— Что это означает: «Весенняя весть — старый пес скулит»?
Мин рассмеялся.
— «Весенняя весть» — это надпись, которую вешают на ворота с наступлением весны. Знаки «ворота» и «весть» составляют иероглиф Мин, которым пишется моя фамилия. «Старый пес» — это вы про меня: будто я стар, зубы у меня выпали, говорю я неразборчиво и слушать меня противно. Но отнимите от иероглифа «старый пес» знак «собака» — и останется знак «великий»! Отнимите от иероглифа «скулить» знак «говорить» — и останется знак «император», то есть «миротворец». И получится у вас в итоге: «Мин — великий миротворец». И будет это уже не хула, а похвала мне!
Так разгадал он мою загадку и доказал, что он не только прекрасный грамотей, но и замечательный острослов.
Умер Мин Юсин семидесяти четырех лет от роду. Он вел безалаберную жизнь, слыл балагуром и насмешником, однако оставил по себе добрую память. Он прекрасно знал Ицзин, преклонялся перед Лао-цзы, почитал Дао. Не было ни одной стоящей книги, которую он не прочитал. Оба его сына успешно сдали экзамены на военный чин, хотя служить не стали.
Нынче осенью я снова заболел. Увы, Мина со мной уже не было. Поэтому я решил написать о нем, вспомнив все те шутки, остроты и изречения, которые слышал от него.
Я искренно сожалею о кончине незабвенного Мин Юсина:
— Бедный Мин! Он был человеком редкого ума и недюжинных способностей, он умел радоваться и гневаться, любить и ненавидеть. Он мечтал о подвигах, но так и не добился славы при жизни, нарисованные им на стене вороны — увы — не превратились в соколов. Я написал о нем воспоминания — и он снова со мной. Осень года ч о н ч х у к.
Перевод Г. Рачкова.
Рассказ о добродетельном золотаре
Философ Сонгюль знал старика Ома уже много лет. Жил этот Ом к востоку от Башни Предков и зарабатывал тем, что выгребал из деревенских нужников навоз и разносил его по полям. Односельчане называли золотаря просто «дядька Ом», а философ величал, отнюдь не в шутку, титулом «господин Добродей-в-дерьме».
Как-то пришел к философу один из его учеников и заявил:
— Недавно я спросил у вас, что такое друг, и вы ответили: «Друг — это жена, только не та, что спит с тобой; это брат, но не по крови». Надо понимать, вы советуете не дружить с кем попало. Но что же я вижу на деле? Почтенные люди из знатных семей, высоко ценя вашу ученость, ищут дружбы с вами — вы же воротите от них нос, не удостаиваете их ни взглядом, ни добрым словом. А вот дядьку Ома привечаете, словно благородного, превозносите до небес его добродетели, набиваетесь ему в друзья, хотя он всего лишь грязный золотарь, последний человек в деревне, и каждый считает зазорным водиться с ним. Мне стыдно за вас. Не желаю я больше у вас учиться!
Сонгюль улыбнулся и ответил юноше так:
— Сядь и послушай, что я тебе скажу. «Лекарь сам себя не лечит, шаман сам себе не ворожит» — знаешь такую пословицу? Бывает, человек возомнит себя совершенством, на всех свысока глядит — только люди ничего в нем завидного не находят, никто его безупречным не признаёт. Другой пристанет: скажи да скажи ему о его недостатках. Такого сколько ни хвали, он только отмахнется. А открой ему его изъяны — он тут же губы надует: ты, мол, на него наговариваешь. Поэтому ты назови ему те недостатки, которых у него и в помине нет — даже если ты переусердствуешь, он на тебя зла держать не станет, еще и посмеется над тобой. А потом похвали его за те достоинства, которыми он сам гордится, — он и расчувствуется, словно нашел то, что давно искал, словно почесали ему то самое место, которое давно чесалось. Кстати, чесать зудящее место тоже надо уметь, тут есть правила: когда чешешь спину, не касайся подмышек, а когда чешешь грудь, не трогай шею. Научись хвалить человека за его достоинства и не ругать за недостатки — тогда он раскроет тебе объятия и скажет, что только ты один его понимаешь!
Ученик закрыл руками уши и сказал:
— Вы проповедуете, учитель, ухватки торгашей и повадки лицемеров!
Философ покачал головой.
— Все не так просто, как тебе кажется. В самом деле, у торгашей дружба строится на выгоде, а у чинодралов, которых заботят лишь титулы да звания, — на лицемерии. В их кругу так заведено: если ты у него трижды попросишь что-либо — ты уже не друг, а враг; если же ты сам трижды одарил его чем-либо — то ты ему вовсе и не враг, а друг сердечный! Но только дружба по расчету и дружба на лицемерии недолговечны. Хочешь дружить с человеком всерьез — не смотри на чины и звания, хочешь дружить крепко — не рассчитывай на выгоду. Друга выбирай близкого по духу, по нраву, преданного добру и долгу, — такой друг и за тысячу лет — незаменим, такой друг и за тысячу ли — всегда рядом.
Вот, например, дядька Ом. Я им не нахвалюсь, хотя другом моим он никогда не был. Чем же он хорош? За столом чавкает, во сне храпит, ходит вразвалку, на людях молчит, как пень, или гогочет так, что хочется уши заткнуть. Соорудил он себе из глины хижину, соломой покрыл, для входа и выхода дыру оставил — согнется, как креветка, вползет в дыру и уляжется по-собачьи. Утром спозаранку встанет бодрый, вскинет на спину корзину и ходит по деревне, собирает навоз, ежась от инея в сентябре и скользя по льду в октябре. Бережно, словно золото, вычерпывает дерьмо из нужников, выгребает конские яблоки из конюшни, коровьи лепешки из хлева, куриный помет из птичника, не брезгует собачьим, гусиным, утиным, воробьиным дерьмом — все подбирает. Когда он, поплевав на ладони, берется за лопату и работает, сгибая и разгибая спину, он сам похож на большую птицу, клюющую зерно. И ведь никто не посмеет сказать, что он занимается ненужным делом, что работает только на себя — без навоза ни у одного крестьянина земля не родит! Его не восхищают произведения искусства, не умиляет изящная музыка. Все домогаются богатства и чинов, но не всем они достаются — поэтому он и не гоняется за ними. Похвалят его — он никогда не зазнается, обругают — ничуть не обидится.
За год он дает прибытка на шестьсот лянов, так как носит навоз даже на самые дальние поля — и вот вырастает редька в Вансим, репа в Салькоччи, баклажаны, огурцы, дыни и тыквы в Соккё, перец, чеснок и лук в Ёнхвегун, петрушка в Чхонпха, земляные яйца в Литхэин. Сам же он довольствуется миской риса утром, перед работой, и еще одной — вечером, после работы. Когда его угощают мясом, он отказывается и говорит, что мясо и овощи насыщают брюхо одинаково, вкус же — дело десятое; когда ему предлагают нарядную одежду, он отвечает, что широкие рукава и длинные полы мешают таскать навоз. И только в первый день Нового года он позволяет себе надеть новую шляпу, новые туфли и новый халат с поясом, чтобы рано утром обойти всех соседей и поздравить их с праздником. А потом снова переодевается в тряпье, вскидывает на спину корзинку и отправляется чистить нужники. В общем, можно сказать так: дядька Ом и ему подобные выполняют грязную работу, но они делают при этом благое дело!
В древних книгах сказано: «Богатые и знатные живут, как богатые и знатные, а бедные и худородные — как бедные и худородные». Это значит: живи так, как тебе на роду написано. В «Шицзине» я прочитал: «Люди трудятся день и ночь, а доля у каждого своя». Это значит: судьба человека предопределена заранее, и он должен следовать ей. Иначе сегодня он попробует креветок — завтра ему захочется яиц, сегодня наденет холсты — завтра позавидует тем, кто носит тонкое полотно. Отсюда и рождается в мире смута, бунтует простой люд, пустеют и приходят в упадок пашни. Вспомни: У Гуан и Сян Цзи мирно копали грядки и пололи сорняки, пока не соблазнились мыслью завоевать богатства страны Цинь. Недаром говорится в «Ицзине»: «Кто копит состояние, тот поощряет воровство». Выходит, и на роскошном халате вельможи отыщутся грязные пятна, ибо если богатство нажито не собственным трудом, оно — грязное. Не потому ли, когда толстосум расстается с жизнью и переселяется в мир иной, ему в рот кладут нефритовую бусинку как символ очищения? Дядька Ом собирает навоз и продает его крестьянам — этим и кормится. Можно сказать, что он занимается грязным ремеслом, что живет он в дерьме, что от него несет вонью. Но невозможно отрицать его добродетели. Точно так же невозможно порицать вельможу за его богатства, если он тратит их на благотворительность. Значит, и в чистом найдется грязное, и в грязном найдется чистое.
Обычно, когда человеку плохо, он с завистью смотрит на тех, кому хорошо. Но дядька Ом терпит всё, он даже не помышляет позавидовать кому-либо или украсть что-либо. Собственно говоря, он и есть самый настоящий «совершенный муж»!
Бедный ученый стыдится своей бедности, а когда разбогатеет, не стыдится вкусно есть да сладко пить. Дядька Ом совсем не такой, он всегда остается самим собой. Я хотел бы назвать его своим другом, но даже подумать об этом не смею. Из почтения я никогда не обращаюсь к нему по имени, он для меня — господин Добродей-в-дерьме.
Перевод Г. Рачкова.
История с дворянином
Нет звания более высокого и более почетного, чем звание дворянина!
Жил в уезде Чонсон один дворянин — кладезь премудрости, страстный книгочей. Всякий крупный чиновник, назначаемый служить в уезд, считал для себя честью познакомиться с ним и побывать в его доме.
Дворянин этот не имел никакого состояния и вынужден был каждый месяц брать из королевского хранилища рис на пропитание семьи. Долг постепенно рос и достиг тысячи мешков.
Именно в это время объявился в уезде королевский ревизор и принялся дотошно выверять в управе счетные ведомости. Обнаружив, что какой-то местный житель задолжал казне тысячу мешков риса, он пришел в великий гнев и приказал бросить должника в узилище. Правитель уезда искренно жалел несчастного дворянина и готов был за него заступиться, однако недостача в хранилище оставалась непокрытой, приказ ревизора строг, и он не знал, как ему быть.
Дворянин день и ночь лил слезы, сетуя на судьбу, уготовившую ему невыносимый позор. А тут еще жена зудила злобно:
— Всю жизнь мусолил бесполезные книжки да морил голодом семью, и вот — угодил в арестанты! А еще дворянин! Грош цена такому дворянину!
По соседству с дворянином жил богач из худородных. Когда докатился до него слух о ревизии в управе и предписании королевского ревизора, он стал прикидывать, какую выгоду можно из этого извлечь. В голове у него созрел дерзкий план. Он созвал всех своих родственников и объявил им:
— Дворянин, даже самый бедный, с ног до головы осыпан почестями и привилегиями, а наш брат простолюдин, владей он хоть сундуком серебра, с рождения обречен на всяческие унижения: ездить верхом — права не имеет, при встрече с дворянином обязан пасть перед ним ниц, в дом к нему войти не смеет — должен встать на колени и ползти по двору, роя носом землю! Прослышал я, что сосед мой по бедности залез в долги и не может из них вылезти; положение у него аховое: его вполне могут лишить всех титулов и прав. Вот и решил я: дам-ка я ему денег и куплю у него его дворянское звание!
Родня горячо одобрила его решение. Богач отправился к дворянину и предложил ему продать дворянское звание за тысячу мешков риса. Дворянин, который уже отчаялся найти выход из бедственного своего состояния, чуть не подпрыгнул от радости и сразу согласился. В тот же день богач внес в казну весь его долг.
Правитель уезда чувствовал себя прескверно: заключить дворянина в темницу у него рука не поднималась, а ослушаться повеления королевского ревизора не позволял страх потерять должность. Узнав, что долг казне погашен, он несказанно обрадовался и поехал к дворянину — расспросить, каким образом удалось тому избежать позора. Встретил он дворянина на дороге возле дома: вместо шляпы с зубцами у него на голове крестьянский колпак, на плечах вместо шелкового халата — холщовая рубаха. Завидя правителя, он упал на колени, опустил голову и приветствовал его смиренно. Изумленный, правитель сошел с паланкина, поднял его и спросил:
— Досточтимый ученый муж, зачем вы себя так унижаете?
Дворянин изобразил на лице благоговейный трепет, отбил лбом по земле поклон и проговорил кротко:
— Осмелюсь почтительнейше напомнить: каждый должен вести себя соответственно званию. Сегодня я вынужден был продать свой дворянский титул богачу соседу, дабы уплатить долг. И отныне он — дворянин, а я — простолюдин, так что не смею я теперь держать себя так, как раньше.
Правитель только руками развел. Помолчав, он сказал:
— Этот толстосум — голова! Ему не откажешь в смекалке! Что ж, он богат, но не скуп — значит, великодушен; он воспринял чужую беду, как свою, — значит, добросердечен; он презирает подлое сословие и преклоняется перед благородным — значит, умен. Да, он настоящий дворянин! Но только ваш уговор следует должным образом оформить в управе, иначе он не будет иметь силы и суд его не признает.
Правитель вернулся в управу и велел пригласить в свидетели дворян, торговцев, крестьян и ремесленников. Он усадил богача справа от писцов, а дворянина поставил возле стражников и стал составлять грамоту о купле-продаже дворянского звания:
«В такой-то день девятой луны десятого года под девизом «Всеобщее Процветание» Имярек купил звание дворянина, заплатив тысячу мешков зерна. Занятий у дворян множество. Одни изучают науки — их называют учеными. Другие состоят на государственной службе — их называют чиновниками. Третьи ищут истину и совершенствуют себя — их называют философами. Есть военные дворяне — восточный клан, и есть гражданские дворяне — западный клан. Покупатель может выбрать себе любое из этих занятий. Однако звание дворянина обязывает его строго соблюдать следующие правила:
— служить благородным целям, не совершать низких поступков, во всем следовать примеру древних;
— вставать на рассвете, зажигать светильник, садиться ягодицами на пятки и, сведя глаза на кончик носа, декламировать «Рассуждения» Дун Лая — да так, чтобы слова катились гладко, словно тыквы по льду;
— терпеть голод и холод, не жаловаться на бедность;
— не клацать зубами, не чесать в затылке, не харкать, не распускать слюни;
— по утрам протирать рукавом шляпу, дабы уберечь от пыли узоры на ней;
— умываясь, не тереть шумно ладони, рот полоскать беззвучно;
— ходить степенно, волоча туфли, в жару не снимать носки, служанку призывать протяжно;
— ежедневно переписывать «Избранные сочинения мудрецов» и «Танские стихи» мелким почерком — по сто иероглифов в строке, каждый иероглиф не больше кунжутного семени;
— не брать в руки денег, рис покупать, не торгуясь, не забивать скотину собственноручно;
— не суетиться при виде яств, не есть сырого лука, не стучать палочками для еды, словно пестом в ступе, не греть руки над жаровней;
— не обсасывать усы, выпив вина; не втягивать щеки, куря трубку;
— не колотить жену в гневе, не бить посуду в раздражении;
— не бранить слуг площадными словами; не оскорблять хозяина, если виновата его скотина;
— не звать шаманку ворожить больному, не приглашать монаха совершать жертвоприношения;
— не играть на деньги в азартные игры, не брызгать слюной при разговоре.
Если будет нарушено хоть одно из этих правил, надлежит явиться к правителю уезда, дабы тот выслушал покаяние и назначил наказание».
Когда грамота была составлена, правитель скрепил ее своей подписью, советник управы и его помощник расписались в качестве свидетелей, после чего служка вынул из шкатулки большую печать и шлепнул ею по бумаге, будто ударил в барабан. Правитель зачитал грамоту богачу. Богач сидел молча, на лице его было разочарование. Наконец он разомкнул губы:
— И это все? Одни только обязанности — и никаких прав? А я-то думал, дворяне живут, что твои небожители! Оказывается, быть дворянином и тягостно, и скучно — кто же на такое согласится? Нет, вы уж составьте грамоту так, чтобы мне захотелось стать дворянином!
Пришлось исправлять написанное: упрек был справедлив. Теперь грамота выглядела так:
«Небо поделило всех людей на четыре сословия: дворян, крестьян, ремесленников и торговцев. Самые знатные из них — дворяне. Привилегии их обширны: они не пашут, не сеют, не торгуют, а только читают книги да пишут иероглифы, а потом сдают государственные экзамены на должность. Кто хорошо сдал экзамены, тот занимает хорошую должность, а кто плохо — возвращается домой и ждет назначения. Отличившимся вручают «красный листок»: бумажка невелика, но она — источник всяческих благ, потому и называют ее «кульком изобилия». Ну а тот, кто провалился, к тридцати годам получает первую чиновную должность — если будет хорошо служить, то может дослужиться до чина магистра и даже до высокого чина советника.
Уши у дворянина белые — они всегда закрыты шляпой от солнца и ветра, а живот круглый и пухлый — ведь любые изысканные яства доставляют ему по первому звону колокольчика. В отдельных палатах живут у него наложницы, по саду гуляют поющие журавли. Даже самый захудалый дворянин имеет право заставить соседей-крестьян вспахать на их быках свое поле или прополоть на нем сорняки. И никто не посмеет отказаться! А если таковой и найдется, то ему насыплют в нос горячего пепла, оттаскают за волосы и надают оплеух. И попробуй он только пожаловаться!..»
Дослушав до этого места, богач вскочил.
— Стойте! Стойте! Довольно! Я хотел стать дворянином, а вы делаете меня разбойником с большой дороги!
И, мотая головой, он пустился наутек. И после этого до самой смерти не заикался он больше никогда о том, чтобы стать дворянином.
Перевод Г. Рачкова.